Общество грез

Мариа Армлин

Лиам Дэвис всегда ощущал холод и отстраненность отца, словно жил в доме, полном тайн. Его скучная и одинокая жизнь меняется с появлением в их доме темнокожего мальчика с острым умом и непреклонной волей по имени Бомани. Вместе они берутся за перо, чтобы вступить в схватку с несправедливостью рабовладельческого строя, но погружаясь в борьбу, начинают распутывать огромный клубок семейных секретов, тщательно скрываемых всеми членами семьи.

ГЛАВА 3. ИСТОРИЯ БОМАНИ

Вы, вероятно, ломаете голову, гадая, кто такой Бомани. Но, честно говоря, я и сам до конца не разобрался в этом вопросе. Все, что я о себе могу сказать: обычный парень, которому повезло расти в окружении добрых и мудрых людей. Однако мне всегда казалось, что моя история началась задолго до моего появления на свет.

Мама всегда говорила: каждый человек в нашей жизни — это либо подарок, либо испытание свыше. Но только мы знаем, за что он нам послан. Долгое время я не мог до конца осознать значение этих слов. Всё изменилось, когда я встретил Лиама. Он стал моим настоящим подарком — светлым и искренним, как луч солнца в промерзлое утро. А вот я… Я часто задавался вопросом: зачем я был послан ему? Возможно, я — его самое суровое наказание, хотя никак не мог понять, за какие грехи. Ведь Лиам был лучшим человеком из всех, кого я знал.

Я часто размышлял о том, что для него было бы лучше, если бы я просто исчез. Эти мысли посещали меня особенно сильно в те моменты, когда я видел, как моя тень омрачает его жизнь. Бегство казалось единственным выходом, чтобы перестать быть обузой. Но когда я всерьез задумывался над своим исчезновением, то вспоминал одну важную деталь, которая останавливала меня от воплощения навязчивых мыслей в реальность: мы словно держали два конца натянутого канат, стоя напротив друг друга. Если один отпустил бы канат, другой неизбежно упал. Мы не могли этого допустить. Лиам всегда был моей надеждой, моей опорой, а я.… я…

Кто же я такой? Откуда я взялся? Почему я стал частью семьи Лиама? Мне самому интересно было найти ответы на эти вопросы. Иногда мне казалось, что я — всего лишь случайный пазл, который пытался найти своё место в сложной картине чужой жизни. Но, честно говоря, когда я неожиданно получил ответы на свои вопросы, моя жизнь, да и жизнь Лиама, усложнилась во много раз… Ведь тогда все события перестали

быть случайностью, приобретая логическую последовательность всех эпизодов моей жизни. Все становилось на свои места, но проблема была в том, что в такой правде не было места для меня… Ведь эта правда делала меня чужим в любых слоях общества…

Может быть, будет лучше, если я просто расскажу вам свою историю. А кем я являюсь — подарком или испытанием — решите вы сами.

1812 г. Южная Каролина

Моя история началась в поместье прекрасной и добродушной семьи Дарреллов благодаря моей маме Ифе. Она была служанкой мисс Маргарет Даррелл, младшей из трех дочерей мистера Джеймса Даррелла. Роды были тяжким испытанием для моей хрупкой матери, поэтому я был ее единственным сыном, и больше детей ей не нужно было, по ее словам.

Я родился с легкой асфиксией из-за того, что роды были длительными, а я не спешил расставаться с уютным и безопасным убежищем. Видимо, я уже на тот момент осознавал, что это не тот мир, куда стоит приходить, и сопротивлялся как мог. Весь синий и истощенный, я пришел на эту землю, поэтому мои шансы на выживание были невысоко оценены. Материнская любовь — бесплатное, но сильнейшее лекарство от всех недугов мира. Когда она узнала, что моя судьба решится буквально в следующие десять минут, забыв про свою боль, она вскочила ко мне и начала делать искусственное дыхание. Я выжил, смерть проиграла. Именно в тот момент мама поняла, что родился боец, который рано или поздно изменит этот мир. Так я и стал Бомани

— моё имя, означающее «воин», подчёркивало моё предназначение. Однако, с чем бороться и ради чего, я не понимал.

Отца я никогда не видел, да и мама никогда не затрагивала эту тему. Маргарет же всегда изъявляла желание со мной обсудить эту тему, считая, что мне может не хватать отцовской любви. Она предполагала, что он был сильным и волевым человеком,

который любил нас и боролся за наше воссоединение, однако этого по каким-то причинам так и не произошло. Однако я не чувствовал себя обделённым: у меня была мама, а это больше, чем у многих моих сверстников.

Мама часто делилась со мной историями своего детства. Она говорила: «Человек без памяти о предках подобен дереву без корней».

История моих предков начиналась с маленького городка Бенин. Маме было пять лет, когда всю ее семью насильно вытащили из домов и продали в рабство. Каждый раз рассказывая это, она не могла скрывать ноющую боль в сердце, и даже я не мог в такие моменты отвлечь ее от грустных воспоминаний.

«Боль не должна скрывать правду», — повторяла мама, продолжая рассказывать мне о тех событиях.

Всю ее семью: трех сестер, двух братьев и родителей, закованных в цепи, погрузили на судно, пропахшее смертью и неизбежностью, кишевшее крысами, которые то и дело кусали раненных и ослабших жертв несправедливости. Люди не могли пошевелиться, поскольку со всех сторон были задавлены друг другом, единственное, что мама могла делать — смотреть на отца Фарэя, который пытался успокоить взглядом, хотя сам был напуган. Остальные члены семьи были отправлены другим судном. Никто не знал, куда их везут, поэтому один из пленных уверенно декларировал, что скорее всего у белых дефицит с мясом, и они нашли выход, решив съесть пленников. Впрочем, для мамы реальность была гораздо больнее, чем эта выдумка. Она всегда говорила: «Лучше бы меня съели, чем заставили пожирать себя саму, ведь муки смерти рано или поздно заканчиваются, а душевная боль имеет свойство накапливаться и убивать тебя изнутри».

Когда судно пришвартовалось, всех разделили: мужчин, женщин и детей. Дед Фарэй был волевым мужчиной и под страхом смерти просил не разделять их. Однако это мало волновало работорговцев, они привыкли к таким сценам и не обращали внимание на подобных выскочек, а если те продолжали

докучать, применяли насилие. Дед Фарэй не сдавался, он взял маму за руку и сказал, что не уйдет без нее. Ифе говорит, что дед так ее любил, что предпочел смерть, нежели жизнь без нее. Работорговцы не стали церемониться и убили деда на глазах у дочери. Когда у тебя отнимают дорогого человека, тебе уже все равно, что они сделают с тобой. Больше никого из членов семьи она не видела.

В этот же день ее посадили к подгруппе здоровых и трудоспособных, поэтому на рынке рабов она стоила очень дорого. Учитывая, что она была зеленоглазой, миловидной и сильной, то за нее просили значительно больше, чем за других девочек. Маму раздели, причесали, постригли ногти, проверили зубы и заставляли улыбаться, пока покупатель осматривал ее нагую с ног до головы. Это было мучительное испытание, ведь покупателям разрешалось делать все, что им вздумается: трогать, заставлять кружиться, открывать рот, прыгать, бегать, и все должно было сопровождаться искренней улыбкой. Никого не волновало, что тебе пять лет, ты потерял семью, на твоих глазах убили отца, стой и улыбайся, пока тебя насилуют глазами. Этот ад закончился, когда ее по счастливой случайности заметил мистер Даррелл, который выкупил ее, одел, дал поесть и объяснил, что теперь она в безопасности. Мамина любимая фраза: «Даже среди гиен всегда найдется один лев». Этим львом и был для нее мистер Джеймс Даррелл, спасший от ужасающих поворотов судьбы.

Мама должна была стать служанкой для дочерей мистера Джеймса Даррелла, поэтому ее старались обучить не только работе, но и грамотности. Она к семи годам наравне с дочерями хозяина умела читать, считать и даже писать. К ней всегда относились хорошо, иногда даже спрашивали ее мнение по тому или иному вопросу. Однако больше всего ее любила младшая дочь, Маргарет. И когда старшие дочери вышли замуж, мама осталась под опекой мисс Маргарет Даррелл.

Каждая история, которую рассказывала мама, делала меня сильнее. Она научила меня не только помнить, кто я и откуда, но и смотреть вперёд.

Её прошлое было частью меня. Её борьба, её боль, её вера — всё это я впитал в себя с младенческого возраста…

1

Я рос не таким, как другие дети слуг. Моя внешность выделяла меня из толпы: ярко-зелёные глаза, мелкие черты лица, светлая кожа. Это вызывало страх у остальных. Они сторонились меня, шептали за спиной, считая, что я проклят. Впрочем, меня это вовсе не задевало, поскольку мама неоднократно объясняла — зеленые глаза у некоторых племен вызывают страх, но это скорее от необразованности, чем желания меня обидеть. Она говорила:

«Люди боятся того, чего не понимают. Это не их вина и уж точно не твоя». Ведь все, что вызывает негативные эмоции, человек интуитивно старается избегать.

Мы с мамой жили на цокольном этаже с другими слугами, но благодаря хлопотам Маргарет, у нас была отдельная комната. Она была слишком тесной для двоих и обставлена довольно бедно: серые стены, холодный каменный пол, кровать и деревянный комод. Самым ценным предметом в комнате был мой письменный стол — личный уголок для занятий. Несмотря на все недочеты, я любил эту комнату, потому что после тяжелого рабочего дня мы с мамой оставались наедине и могли делиться друг с другом своими мыслями. Больше всего мне нравилось, когда она усаживала меня за стол и учила читать и писать. Мне это давалось довольно легко, но я не понимал, зачем мне учиться, если я всегда могу обратиться к ней. Все же Ифе не сдавалась и терпела мои капризы. На мое желание получить от нее быстрый ответ на волнующие темы, она обычно говорила: «Бомани, если ты не научишься думать сам, то станешь легкой добычей для тех, кто будет внушать тебе свою искаженную правду».

До пяти лет я был счастливым и послушным мальчиком. Моя жизнь, хоть и не лишённая трудностей, казалась мне

упорядоченной и светлой. Однако у каждого в жизни наступает момент, когда пелена спадает с глаз и весь мир, который ты строил аккуратно по камушку, рушится в одно мгновение.

Я прекрасно помню день, когда моя детская наивность столкнулась со взрослой беспощадной реальностью. Все началось, когда мы узнали, насколько серьезно болен мистер Даррелл. Он несколько дней не выходил из своей спальни, а Маргарет, не сдаваясь, рассказывала маме о предполагаемых диагнозах врача и новейших методиках лечения. Однако ничего не помогало, и старику становилось все хуже и хуже. Я любил мистера Джеймса, он был единственным мужчиной в моем окружении, который был добр со мной. Остальные либо боялись, либо завидовали.

Когда в очередной раз Маргарет рассказывала маме о хорошем специалисте с уникальной методикой лечения, я решил тайком взглянуть на больного и хоть немного развеселить его. Ифе запрещала мне подниматься на третий этаж, где располагалась спальня господ. Но разве существуют запреты, если твои действия способны облегчить жизнь другого? Я тайком прокрался к комнате, избегая других слуг, и бесшумно зашел в холостяцкую спальню мистера Джеймса. Он потерял жену во время рождения Маргарет и больше не женился, уверяя, что смерть не дает ему право предавать жену. Мистер Даррелл лежал в темной прохладной комнате, укрытый с ног до головы теплым одеялом, а все тело, будто предавая его, бросало в дрожь. На полу валялись окровавленные платки, и у меня появилась мысль о том, что возможно кто-то его пырнул ножом. Эта мысль настолько меня напугала, что я подбежал к нему и начал кричать, что есть мочи:

— Мистер Даррелл, мистер Даррелл, вы живы?

— Вроде еще жив, Бомани, — хриплым голосом произнес он, мягко улыбаясь и кашляя в платок.

— Я не хотел вас тревожить, просто мне показалось, вам так грустно лежать тут одному, что вы были бы не прочь с кем — нибудь поговорить, — сказал я, не отрывая от него озорной взгляд.

— Ты правильно сделал, что пришел, только не говори об этом никому, а то нам двоим хорошенько влетит, — улыбаясь, сказал он, разрешая мне запрыгнуть на его большую кровать и сесть рядом с ним.

— Вам не влетит, вы же болеете, — с умным видом произнес я,

— все проблемы беру на себя.

Усевшись поудобнее, мистер Даррелл начал рассказывать о своей любимой жене Керри. Она, несомненно, была прекрасной женщиной, раз выбрала себе такого замечательного мужа. Когда мистер Даррелл уснул, я не спешил уходить, рассматривая его добрые глаза и грустную улыбку, стараясь сохранить эту картину в памяти. Меня пугала лишь мысль о том, что рано или поздно наши разговоры по душам станут всего лишь воспоминанием. Мистер Даррелл был моим лучшим другом, оберегающим меня и маму от всех мирских бед. Мне вспомнилось, как однажды дети слуг, не желавшие со мной играть, случайно столкнули меня с порога, и я ударился о край острого косяка рукой. Кровь была повсюду, от этой картины в глазах начало темнеть, а детский хохот звучал все тише и тише. Вдруг появился мистер Даррелл, который молниеносно забил тревогу. Мама с Маргарет уехала в гости к одной светской особе, чье имя я не помню, поэтому мистер Джеймс самостоятельно, не теряя ни минуты, завязал тугой жгут, усадил меня на лошадь, прижал меня к себе и поскакал с такой скоростью, что я подумал, мы летим в рай. Но до рая было далеко, поэтому мы остановились в больнице. Он взял меня на руки и понес через черный вход в больницу. Мистер Шварц, семейный доктор Дарреллов, отказывался меня принимать. Я начал терять сознание, поэтому смутно помню их разговор:

— Ну, дружище, он же ребенок, ты же давал клятву Гиппократа,

— слышал издалека дрожащий, но суровый голос мистера Даррелла.

— Я не для того учился столько лет, чтобы тратить время на рабов, у тебя, что их мало? Если я спасу одного, мне придется

спасать всех. Не просто же так государство выделило им больницы для чернокожих… — уверенно и сухо произносил врач.

— Будь же ты человеком, Шварц, не люблю говорить о своих делах, но разве не я обеспечил тебе это место, — гневно отвечал мистер Даррелл.

— Что подумают наши пациенты, если будут знать, что мы их лечим там же, где и рабов, меня осудят за такое поведение. Тем более у них другая анатомия, я врач для белых и понятия не имею, как у них там все устроено. Для его же блага отвези в больницу для черных или жди обхода врача для рабов через два дня, — старался пояснить свою позицию доктор Шварц.

— У него все так же, как и у нас, я тебя уверяю! Ты же знаешь, как устроено в тех больницах: он зайдет со сломанной рукой, а выйдет с целым букетом болезней. Умоляю Шварц! Я тебе заплачу столько, сколько захочешь, только спаси жизнь мальчишке, — сухо отрезал мистер Джеймс. На этом моменте я уснул.

Проснулся я дома в кровати гостевой комнаты, а мистер Джеймс сидел напротив в кресле и, опустив голову, смотрел на пол. Тут подбежала мама, падая на колени передо мной и целуя в лоб.

— Извините, мистер Даррелл, за причиненные хлопоты, я сейчас же его уведу в комнату, — произнесла мама заплаканным голосом.

— За спасение жизни не извиняются, а благодарят, — старался улыбнуться он, — эта комната все равно пустует, оставь его, пока он сам не встанет. Уверен, это будет совсем скоро, тем более он же у нас боец и справиться с любыми невзгодами, не так ли, Бомани? — он обратился ко мне с такой улыбкой, что я хотел его обнять, но не в силах был произнести ни слова. Последующие четыре дня я жил в комнате для гостей, и меня никто не тревожил, лишь изредка заходила мама узнать, как я себя чувствую. Тогда я для себя отметил, что больше не буду сдаваться и давать себя в обиду, раз в меня верят такие люди, как мистер Даррелл.

2

Прошла неделя, и мистеру Дарреллу не полегчало. Ситуация усугублялась тем, что хотя мисс Маргарет в ближайшие месяцы должна была выйти замуж за адвоката Адама Грея, известного в своих кругах, все же она и ее будущий супруг получали лишь небольшую часть состояния отца, а единоличным обладателем имения и слуг становится ее кузен, мистер Роберт Даррелл. Мы никогда его не видели и не знали, что он из себя представляет. Интересно, как всего один человек может повлиять на жизнь сотен людей.

Последние недели жизни мистер Джеймс не мог разговаривать и никого не принимал у себя в спальне, кроме Маргарет. В эти дни я впервые познакомился с двумя дочерями мистера Даррела, они прибыли первым поездом, получив тревожное письмо Маргарет. Мне не разрешалось попадаться им на глаза, все боялись, что я буду мешать им горевать. Однако одним глазком я все же успел их разглядеть и понял, почему Маргарет была любимицей. Две старшие дочери были похожи внешне на мистера Даррела, и если тот был довольно симпатичным мужчиной, то они были ничем не примечательные, особенно на фоне очаровательной Маргарет. Она была роскошной девушкой: черные, густые, блестящие волосы, большие карие глаза, длинные ресницы, прямой нос, аккуратные пухлые губы и добрая улыбка, которая придавала ее лику ангельское свечение. Больше всего мне не понравилась старшая из сестер: она все время поучала Маргарет, указывая, на ее неправильное отношение к слугам, была холодна и сурова с Ифе, пренебрежительно относилась ко всем слугам.

Ожидание смерти погрузило дом и его обитателей в уныние и тоску. Никто не разговаривал друг с другом, все делали свою работу, прислушиваясь к кашлю мистера Даррелла. Если он издавал хоть какой-то звук, значит, еще жив, и мы в безопасности. Через месяц мучительной агонии мистер Даррелл скончался, и весь дом погрузился в траур, ведь он был добрым и

справедливым хозяином, который не обижал своих слуг. Однако их пугала не столько смерть, сколько столкновение с неизбежностью — новым прогрессивным молодым хозяином.

Смерть мистера Джеймса Даррелла стала первым настоящим ударом по моему детскому миру. Помню, как в тот день дом погрузился в гнетущую тишину, нарушаемую лишь приглушёнными рыданиями Маргарет и ее сестер. Мне тогда казалось, что даже стены дома, пропитанные теплом его доброты, начали трескаться и осыпаться. Мама тоже была подавлена, но старалась держаться ради меня. Мы стояли у входа в дом, пока выносили тело. Маргарет крепко держалась за мамину руку, по ее щекам текли слезы, и я впервые осознал, что боль может быть такой сильной, даже если человек молчит. Это зрелище навсегда осталось в моей памяти: лицо мистера Джеймса — такое спокойное, будто он просто спал, и Маргарет, прижавшаяся к маме, как испуганный ребенок.

Похороны были скромные, поскольку мистер Джеймс считал, что умершему все равно, насколько роскошный бант у него красуется на гробу. Маргарет разрешила слугам попрощаться с хозяином после того, как все гости, включая ее сестер, покинут имение. Честь произнести прощальные слова досталась маме, поскольку она была самой грамотной из слуг и легко могла облачить свои мысли в высокопарные слова.

В этот день меня позвала Маргарет и вручила памятный подарок — запонки из белого золота с большим зеленым рубином по центру и письмо, которое просил передать мне мистер Даррелл. Конечно, я узнал эти запонки, но меня больше волновало, что написано в письме. Я побежал к себе в комнату, прижимая так сильно полученные подарки, что у меня несколько минут на груди оставались следы этих запонок. Закрыв накрепко дверь в комнату, укутавшись в теплое одеяло, я раскрыл письмо и приступил к чтению. Аккуратный и каллиграфический почерк мистера Даррелла растрогал мое сердце так, что слезы мешали читать письмо.

«Дорогой Бомани, ты вырос на моих глазах и стал сильным и добрым мальчиком. Я хочу, чтобы ты не забывал, трудности в жизни будут всегда, каждый будет пытаться сломить тебя, однако они могут повредить лишь твою физическую оболочку, но не твою волю.

Я помню, как готовился к встрече друзей из Бостона и надевал эти запонки, которые подарил дорогой мне человек. Ты посмотрел на меня и сказал: «Если бы у меня были такие запонки, я бы был похож на настоящего джентльмена». Я тогда посмеялся и сказал, что джентльменами нас делают не запонки, а наши поступки. Так и есть, ты увидишь еще много людей в дорогих запонках, которых тяжело назвать настоящими мужчинами.

Однако эти запонки по праву твои, пусть они служат напоминанием тебе каждый раз, когда ты будешь на них смотреть, то будешь вспоминать старого доброго Джеймса, который верит, что ты и есть настоящий джентльмен, и у тебя обязательно получится еще показать этому миру, кто ты есть.

С уважением,

твой друг Джеймс».

Немного успокоившись, я спрятал запонки и письмо за комодом. Это письмо я перечитывал еще много раз, когда сталкивался со сложностями, а они в моей жизни только начинались. Я и не представлял, как хорошо жил до того момента, как хозяином дома стал Роберт Даррелл.

3

На следующее утро после похорон все обитатели дома вновь ожили, отложив мысли о тягостной утрате в дальний ящик, и с замиранием сердца готовились к приезду нового хозяина. Рецепт успешного исцеления от душевных ран — появление свежих проблем, заправленных соусом неизвестности с привкусом безысходности. Поварихи с жаром готовили свои лучшие блюда, создавая кулинарные шедевры на любой вкус, а служанки с безупречной тщательностью натирали хрусталь и серебро,

излучая острое напряжение и жадное стремление к совершенству. Горничные, словно юркие тени, носились по всему дому, вытирая пыль, расставляя вазы с цветами, добавляя в интерьер нотки свежести и аккуратности. Мама с легким беспокойством приводила Маргарет в порядок, уверяя ее, что все будет хорошо, а экономка настороженно следила за каждой цифрой в годовых отчетах, проверяя расходы на содержание поместья и делая пометки о работе слуг. Я же, нарядившись в ярко-зелёную ливрею, которая чудесно контрастировала с тёмно-зелёным убранством гостиной, покорно выполнял свои мелкие поручения. Одним словом, весь дом напоминал механические часы, где каждая шестеренка выполняла свою работу, и лишь одна ошибка способна была привести к поломке всего механизма. И вот, несмотря на всё происходящее, дом с его пахнущими свежестью мраморными полами и сверкающими дорогими антикварными предметами продолжал жить своей жизнью, уступая место новым заботам и новым хозяевам.

Наступил вечер, а мы, как загнанные звери, всё ещё носились по дому, выполняя работу по третьему кругу, стараясь ничего не упустить из виду, но на самом деле стараясь не думать о надвигающейся катастрофе. Почему мы чувствовали такую тревогу, легко объяснимо. Во-первых, добродушный мистер Даррелл, который любил своих слуг, был исключением из правил. Мы наслушались ужасных историй от других слуг, чьи жизни спасал мистер Даррелл, выкупая их у тиранов. Во-вторых, мистер Роберт Даррелл, новоиспечённый хозяин, не счёл нужным присутствовать на похоронах, сославшись на свои многочисленные дела. Однако мог ли настоящий джентльмен, испытывающий хотя бы каплю уважения к своему предку, не почтить память человека, который целый месяц проявлял желание познакомиться с ним, оставив после себя целое состояние? Конечно, не по своей воле, но всё же. После этого слуги, да и сама Маргарет, интуитивно поняли, что как раньше жить в поместье больше никто не будет.

Поезд должен был прибыть к вечеру, следовательно, хозяин должен был появиться на пороге с минуты на минуту. Все служащие заняли свои почётные места, готовясь встретить его, но первыми пропустили Маргарет, которая дрожала от нарастающего волнения. Молчание в комнате было тяжёлым, и тревога, как мрак, сгущалась с каждой минутой. Через двадцать минут ожидания дверь распахнулась и нервное напряжение выросло до предела, однако это был Адам Грей, решивший поддержать любимую и лично поприветствовать нового хозяина дома. Его присутствие немного разрядило напряженную атмосферу, хотя тревога не покидала никого из нас.

Мистер Грей, добрый и чуткий человек, чем-то напоминавший покойного мистера Джеймса Даррелла, был любим всеми. В свои двадцать восемь лет он уже успел построить успешную карьеру и заслужить уважение окружающих. Однако его взгляды на жизнь и служение шли вразрез с традиционными представлениями. Мистер Адам не считал угнетение людей чем — то приемлемым и верил, что каждый человек должен иметь право сам распоряжаться своей судьбой. Если он хочет быть свободным, то его нужно отправить на родину к семье, а если он желает служить, то хозяева должны уважительно относиться к нему, чтобы тот не хотел от них сбежать. Эти идеи, глубоко укоренившиеся в его сознании, он намеревался вынести на обсуждение, когда займёт более высокую должность А пока о его амбициях знала только Маргарет, с восхищением рассказавшая о мыслях своего жениха мне и Ифе.

Мисс Даррелл и все обитатели дома познакомились с мистером Греем благодаря одному ужасному инциденту, произошедшему по вине Энтони Вампа. Однажды поздним вечером к мистеру Дарреллу ворвался в дом раненый раб, чей хозяин пытался отрубить ему руку за то, что тот случайно коснулся его во время проверки. Рабовладелец проверял, сколько центнеров в силах перетащить на склад раб, чтобы снизить расходы на содержание лишних ртов. К пятому заходу один из рабов, изнеможенный от невыносимой работы, упал на хозяина,

забирая у его ног мешок. Тот вспыхнул от гнева и, забыв про свой эксперимент, набросился на бедного, изморенного трудом и голодом человека, с кнутом, но осознав, что это недостаточно поучительное наказание, взялся за пилу. Оказавшись в непростой ситуации, раненный решил искать помощь у милосердного мистера Даррелла и не прогадал.

Мистер Даррелл и Адам Грей, обсуждавшие важные деловые вопросы в кабинете, были потрясены, услышав шум и крики из прихожей. Когда они подошли, их глазам предстала невероятная сцена: обессиливший раб с раной на руке стоял, запыхавшись и в ужасе, пытался отыскать хозяина дома, выкрикивая его имя. Все слуги, включая нас с мамой и Маргарет, стояли в немом оцепенении, не понимая, как он оказался здесь, в этом доме.

Мистер Даррелл и Адам, вышедшие из кабинета, остановились в коридоре, и их взгляды встретились — в них читались ужас и молчаливое осуждение того, что происходило. Но, немедля, мистер Даррелл подошел к раненому, и его лицо стало жестким и решительным. Он сделал шаг вперед, приказав слугам помочь рабу и оказать ему первую помощь. Адам тоже не остался в стороне и, подойдя ближе, выразил свое несогласие с тем, что что произошло в доме Вампа, готовый поддержать любое действия мистера Даррелла. Это был момент, когда все вокруг поняли: в доме Дарреллов царил не только порядок, но и настоящая человечность, которой не было у жестоких рабовладельцев.

— Ты чей раб? И что здесь делаешь? — спросил мистер Даррелл, стараясь не паниковать и успокоить незваного гостя.

— Я раб Энтони Вампа, Зубери, сэр. Извините, что я в таком виде к вам, и еще и пол испачкал кровью, — кричал он, но не дождавшись разрешения, продолжал, — он меня убьет, понимаете. Я не против работы, наоборот, один из самых выносливых рабов, честно, но без руки стану негодным.

— Я тебя услышал, но как ты предполагаешь, я смогу тебе помочь? — озабоченно смотрел на него мистер Джеймс. Раб молчал и выжидающе смотрел на нашего хозяина.

— Я хочу помочь, но руки у меня связаны. Он твой хозяин, я не имею право вставлять ему палки в колеса, — произнес сочувствующим голосом мистер Даррелл.

— А если я помогу вам развязать узел и выпутаться? — неожиданно для всех сказал мистер Грей.

— Тогда я буду тебе признателен, дружище, — восхищенно обращался к нему мистер Джеймс.

— План следующий, — излагал уверенно нам свои мысли мистер Грей. — В этом году на Энтони Вампа поступила жалоба от неких фермеров, утверждающих, что тот неоднократно похищал у него с помощью своих рабов животных: кур, свиней, коров.

— Да, да, все так и есть, сэр, — уверял раб, — меня он тоже посылал.

Мистер Грей ободряюще улыбался ему и продолжал развивать свой план:

— Так вот в прошлом году у фермеров не было адвокатов в отличии от мистера Вампа, который используя знания и связи своего сына, пригрозил, что фермеры потеряют все, если обратятся в суд. Никаких жалоб больше не было в тот год. Однако в этом году поступили жалобы еще трех фермеров и в отличие от прошлого года у нас есть доказательная база, благодаря которой можно будет упечь этого ворюгу за решетку. Теперь у нас все козыри, чтобы его одолеть.

— Ход твоих мыслей я понял, отличная идея, — радуясь как малое дитя улыбался мистер Даррелл, — уведите беднягу, помойте и дайте поесть.

Все с нетерпением ждали мистера Вампа. Вскоре он оказался на пороге дома с пилой в руках, где его ожидали мистер Грей и мистер Джеймс.

— Вы случайно не видели моего раба, — нервно говорил он, в то время как его раб принес мистеру Дарреллу коробку сигар и зашел обратно в дом. Опешив от изумления, он продолжал более спокойным голосом, — это же мой раб.

— Нет, он всегда был моим, не так ли Адам? — уверенно спрашивал у мистера Грея мистер Даррелл, доставая сигару.

— Конечно, мистер Джеймс, нет никаких оснований полагать иначе, как и нет предположений, что мистер Вамп ворует скот у своих соседей, — уверенно подтверждал мистер Грей, не переставая надменно смотреть на мистера Энтони, — не так ли, мистер Вамп?

— Вы меня хотите напугать или же шантажируете? — гневно отвечал мистер Энтони.

— Раз вы не сдаетесь, то перейдем к фактам, если вы не против, мистер Даррелл, — спрашивал вежливо мистер Грей.

— Конечно, нет, сынок, какие могут быть возражения, — добродушно отвечал мистер Джеймс, куря сигару.

— Так вот, Энтони, на данный момент в моем портфеле лежат жалобы от трех пострадавших фермеров, если ты будешь продолжать в том же духе и не оставишь в покое этого беднягу, а также не перестанешь калечить своих рабов, то тебе придется вернуть весь скот, заплатить за ущерб, и это будет только началом твоих проблем. Я об этом позабочусь. Как тебе перспектива?

Мистер Вамп от ужаса не знал, куда деться, и вообще пожалел, что погнался за этим рабом, проблем от него больно много. Мистер Грей убедился, что враг повержен и готов согласиться на любимые условия, продолжил:

— Если вы возвращаете животных, оставляете в покое этого раба, не калечите своих, то я уничтожу все доказательства, даю слово. Однако решение нужно принять сейчас.

Враг был повержен. В этот вечер мы приветствовали двух замечательных людей — нового работника и нового любимчика всей семьи, который будет захаживать к нам каждую неделю и постепенно завоюет сердце Маргарет своим острым умом и доброй душой. Вот так я и стал свидетелем зарождения большой и настоящей любви.

Ожидая нового хозяина, мы простояли так до глубокой ночи, пока правила приличия не заставили мистера Грея нас покинуть. Слуги начали переживать, что с наследником имения могло что — то приключиться. Однако в тот момент, когда Маргарет решила

нас распустить, дверь отворилась, и мы увидели на пороге Роберта Даррелла собственной персоной. Это был высокий и подтянутый мужчина лет двадцати пяти, с темно-русыми волосами, зачесанными набок, крючковатым носом, напоминающим орлиный клюв, темно-карими глазами, даже скорее черными, поскольку зрачка в них было не отыскать, острым как нож подбородком и глубоким шрамом на левом виске. Я никогда не видел, чтобы у джентльменов были шрамы, поэтому это меня очень напугало. Он зашел, позволяя снять с себя пальто, и, не отрывая взгляд от нового выпуска газеты

«Нешнл интеллиджинсер», оказался перед нами во всей красе.

— Добро пожаловать к себе домой, кузен Роберт. Адам хотел лично тебя поприветствовать, но не дождался, — добродушно поприветствовала его Маргарет.

— А я разве должен перед вами отчитываться, где я и с кем, мисс Даррелл? — сухо отрезал он, оценивающе осмотрев свое новое имение и нас.

— Нет, что вы, — не знала, как реагировать на такую враждебность Маргарет, — просто мы все вас очень ждали и… — ее на полуслове прервал хозяин.

— Все? — он так сурово смотрел на нее, что каждый из нас понял, все худшие опасения оправдались. Его глаза смотрели на нас с таким омерзением, что нам показалось, будто мы извалялись все в грязи и пачкаем только что вычищенную до блеска гостиную.

— Что они тут делают? Я не изъявлял желания знакомиться с ними. Уведи их с глаз моих долой, — высокомерно произнес он, но вдруг его глаза остановились на мне.

— Это еще что такое? — указывая пальцем на меня, спросил он.

— Я смотрю, у нас дела идут очень хорошо, раз мы рабов так наряжаем.

— Мы знали, что вы едете из Англии, и хотели порадовать вас,

— вмешалась мама, закрывая меня собой.

Мистер Роберт подошел к Маргарет и, закрыв глаза от возмущения, начал объяснять, что мы сделали не так:

— Во-первых, я не разрешал ей со мной разговаривать, — говорил он про маму со злобной ухмылкой, щепетильно сдувая пылинки с Маргарет, — во-вторых, порадовать меня выряженным рабом — провальная идея, в-третьих, я знаю о падкости этой рабыни на белых мужчин, поэтому, чтобы не стать игрушкой для моих товарищей, на твоем месте я бы разъяснил ей, почему не стоит открывать свой рот при хозяине, а лучше вовсе не попадаться на глаза. Хотя понимаю, как это тяжело, твоей доброй душе, кузина.

Заканчивая свою тираду, он повернулся к нам спиной, шагая к креслу и произнес:

— Повторяю один раз! Это касается всех, в ваших же интересах раствориться за десять секунд и больше меня не тревожить.

Слуги были ошеломлены таким приветствием и пытались как можно быстрее спрятаться на цокольном этаже, размышляя о произошедших событиях. Я не понимал, какое право имеет этот мужчина оскорблять мою маму и что значит «падкая на белых мужчин». Она, конечно, никогда не выражала ненависти к белым, но и любви никакой не демонстрировала. Впрочем, я не стал ее терзать глупыми расспросами, ведь не всегда истина для одного может быть истиной для меня. Все же что он имел в виду? И почему Маргарет ему не возразила, у нее же в отличие от нас была такая возможность.

4

Наш день обычно был расписан по часам: ранний подъем, завтрак, выполнение своих обязанностей, обед, работа, поздний ужин, сон. Картина не радужная, однако нас вкусно кормили, хозяева заботились о нашем здоровье, иногда разрешали послушать, как играют на пианино гости, а в Рождество всегда дарили подарки. Я был любимчиком Дарреллов, поэтому привилегий у меня было больше, чем у остальных: мне позволяли учиться, читать книги из коллекции мистера Даррелла, хотя это запрещалось по закону, сопровождать маму и Маргарет на

улицах, играть в игры. Другие дети хотя и завидовали, с возрастом стали добрее относиться ко мне. А платой за их доброту стали мои рассказы о жизни за территорией дома или пересказ прочитанной книги, которая меня больше всего зацепила. Каждую субботу мистер Даррелл и Маргарет навещали своих друзей, поэтому в этот день после выполненной работы вся детвора собиралась у нас в тесной комнате, усаживаясь на холодном полу, и с нетерпением ожидала мой рассказ. Однако данная традиция, как и многое другое с приездом мистера Роберта канула в Лету.

Конец ознакомительного фрагмента.