Ребёнок обязан жить с матерью. Повесть

Марина Арсёнова

Автобиографическая повесть о трудном опыте взросления в неблагополучной семье и последующего преодоления детской травмы. Книга содержит нецензурную брань.

V

В то лето меня в очередной раз отправили в лагерь, и все в отряде думали, что я — мажорка, потому что мать оплатила полную стоимость путёвки для детей рабочих какого-то завода. Другие родители купили эту путёвку по минимальной льготной цене. «Тебе, наверное, и с собой кучу денег дали?» — спросила девочка из моей комнаты. А мне дали совсем чуть-чуть.

— Фотографии мне не нужны, — сказала я вожатой, которая организовывала съёмку отряда.

— На память не хочешь разве? Все заказали. Если нет сейчас денег, родители могут заплатить, когда в Киев вернёмся, — предложила вожатая.

— Нет, не надо всё-таки.

В Киев мы приехали в середине дня: за окном заполненного детьми автобуса придорожные деревья и солнечные поля сменились однотипными многоэтажками Троещины. Это окраина города. Раньше я бывала тут всего однажды — три недели назад, как раз, когда уезжала в детский лагерь. Оказалось, городской автобус, идущий от метро до моего дома, заканчивает на этой квадратной площади свой маршрут.

Соседка по комнате прыгнула в объятья матери, отец подхватил её чемодан и пошёл к машине. «Пока, мажорка!» — крикнула она мне, обернувшись. Я помахала рукой, оглянулась по сторонам: все суетились, разбирали багаж и постепенно расходились. Меня никто не встречал. Я растерялась.

Мать с отчимом уехали тогда в Крым, а меня должны были забрать их друзья. Ну, как, друзья. Мать попросила об этом одолжении своего любовника, про которого я тогда ещё не знала, что он не просто друг — а целый любовник. Я только потом всё поняла, когда случайно увидела его у нас дома голым. Звали друга Гумер, но я называла его про себя Гомером, потому что так было смешно и по-древнегречески.

Мы заранее побывали у Гумера на Борщаговке в гостях, пили чай с его женой Юлей. Мне надоело, я вышла погулять. Походила туда-сюда по двору, оглядела соседние дома, покаталась на качелях, вернулась. «Дурочка эта Юля, — сказала мать, сразу как мы ушли. — Детей нет, всё хи-хи, ха-ха, терпеть не могу!» Мы дошли до остановки и долго ехали домой на трамвае, а потом вышли почти у моей школы и добирались на метро.

«Нашла родителей, да?» — спросила вожатая. Я к тому времени обошла пару раз наш автобус, побродила по площади, а Гумера и Юли нигде не было. «Да-да, — заверила я её, потому что было отчего-то неловко, что меня забыли забрать. — Они просто уже за углом ждут».

Я подхватила чемодан и бодро пошла за угол, а там остановилась и перевела дух. Как добраться до Борщаговки? Это противоположный конец города. А! Вот так: автобус доедет до моего дома, а дальше я сяду в трамвай и поеду как будто в школу — и потом пересяду на другой трамвай. Я, вроде бы, в тот раз запомнила дорогу к Гумеру. Как оплачивать проезд? Ох, тут проблема. Денег нет, а на «ребёнка до семи лет», которому полагается безбилетный проезд, я не похожа. Я в свои одиннадцать выглядела на все пятнадцать, кондукторы меня не пропускали. Подруга Юля — на год взрослее — проходила бесплатно в метро, а я — нет!

Я заплакала и поплелась обратно по растрескавшемуся асфальту. Выглянула из-за угла: все разошлись, наш автобус тоже как раз разворачивался, чтобы уехать. Стало ещё тоскливее. «Ну, зато я правильно поступила, что не заказывала фотографии, — вдруг подумала я с облегчением. — А то пришлось бы теперь оправдываться».

Вытерла слёзы, добрела до остановки. Вскоре пришёл мой автобус. Ко мне обратилась кондуктор — я рассказала ей, что случилось, и она добродушно разрешила ехать без билета.

На своей остановке я, подхватив чемодан, вышла. На всякий случай сходила к дому, подёргала ручку двери и позвонила в звонок. На что я надеялась? Вернулась на остановку, стала ждать трамвая. А когда села в него и начала снова говорить кондуктору, что меня забыли встретить, и денег с собой нет, не смогла сдержаться — разрыдалась. Кондуктор вошла в положение, а я встала лицом к окну и всю дорогу всхлипывала.

Я доехала до остановки у своей школы. Темнело. Я прошлась по знакомым центральным улицам, думая о том, что к одноклассницам, которые живут неподалёку, никак нельзя: стыдно же, что у меня так вышло. Да они наверняка не в городе.

В сумерках я дождалась трамвая, уже почти спокойно рассказала очередному кондуктору о своих обстоятельствах. Я устала, и ещё ужасно хотелось есть. Трамвай шёл долго, а когда я вышла, не сразу поняла, как дойти до Гумера. Помню, мы с матерью шли от остановки, вроде бы, буквой «Г». Так, направо, а вот похожий длинный дом — хм, нет, не он, тут пустырь и гаражи. Надо вернуться. Теперь пойду буквой «Г», но налево.

О, вот же этот дом и двор!

Глупая Юля хлопала глазами и уверяла, что мать сказала ей, будто я приезжаю только завтра. Я сбивчиво рассказала, как добралась, — и набросилась на разогретые котлеты и картошку пюре. Гумер разложил в комнате диван, Юля мне постелила, и я заснула.

А через день мы с Юлей болтали и хихикали весь вечер. Она накрывала на стол и внезапно спросила, не выбросила ли я бумажку от конфеты в окно. «Нет», — соврала я. «Хорошо, — ответила Юля и посмотрела на меня загадочно. — А то я с девочками, которые мусор за окно выбрасывают, не дружу». Мне стало неловко — из-за бумажки, а ещё потому что никто со мной так не разговаривал с времён, наверное, детского сада. Мать, если ей что-то не нравилось в моём поведении, выражалась гораздо резче. «И правда дура», — с обидой подумала я, но навсегда перестала выкидывать бумажки в окно.