Нехитрая игра порока

Марина Болдова (2022)

Не успела Ася обрадоваться возвращению из Англии отчима, воспитавшего ее как дочь, как того убили. Спустя несколько часов был убит и ее биологический отец — бывший полицейский, ныне церковный нищий. А дальше — сюрприз за сюрпризом. Кто-то крадет у нее из дома ничего не стоящую подвеску. При весьма странных обстоятельствах Ася обретает единокровных брата и сестру. Случайная встреча в парке с бывшим возлюбленным дает надежду на личное счастье. Но самое главное — она узнает, что отец и отчим были давно знакомы, их связывала общая тайна.

Глава 6

— Вы в порядке? — равнодушный голос вопрошающего взбесил, я окончательно очнулась — видно, чтобы прийти в себя, мне не хватало именно этой пресловутой «капли», в данном случае идиотского вопроса майора.

Я лежала на узкой лавке в крошечном помещении храма, где на полках были расставлены ладанки, иконы, а из обычных пол-литровых стеклянных банок торчали пучки свечей разного размера. Дверь была распахнута, с улицы тянуло свежим прохладным воздухом. Надо мной склонился Фирсов, из-за его плеча виднелись голова и плечи парня в белом халате. Парень неожиданно грубо отодвинул майора, и я увидела в его руке клочок ваты. Опасаясь, что тот сунет мне его под нос, я резво поднялась и тут же со стоном прислонилась к стене.

— Он мертв? — Я имела в виду отца, и была уверена, что Фирсов меня прекрасно понял.

— Кто? Еще один вычеркнутый из вашей жизни отец? Да, мертв. Безнадежно мертв. И вы вновь будете утверждать, что Гиржеля и Бахметева ничего не связывает? Кроме вашей матери, конечно, и вас.

— Ни-че-го! Все, что отчим рассказывал об отце, он сам узнал от мамы. Или от моей бабушки. Почему их убили одного за другим, не знаю! Почему это случилось именно сейчас, тоже! У меня самой идет кругом голова от…

— Я заметил, — перебил меня Фирсов. — И часто вы так… падаете?

— Вас не касается! — отрезала я. — Еще вопросы? Или я могу идти домой?

— А куда вы направлялись до этого? И откуда? Каким образом оказались у храма? Давайте-ка угадаю — к отцу шли, так? Послушайте, Асия Каримовна, на самом деле у нас с вами цель одна — докопаться до правды. Ваши, извините, отцы убиты одним и тем же способом — филигранно перерезана сонная артерия. Они оба истекли кровью. Разница во времени — около четырех часов. Бахметев на момент убийства был у себя дома, замок убийца открыл отмычкой. Если бы соседская собака не залаяла, пробегая мимо квартиры, труп обнаружили бы вы, когда пришли, а не вызванный ранее участковый. Гиржеля убили прямо на его рабочем месте. Преступник дождался, пока тот останется один, — троим «сослуживцам» предварительно была подарена бутылка водки, и они убрались распивать ее в родной подвал. Где их, сонных, и нашли мои сотрудники. Вы знали, что ваш отец не пьет? То есть вообще не употребляет спиртного?

— Нет. Я с ним не общалась. Никогда!

— Ах, ну конечно. Вычеркнули из жизни, помню. А что, правильно — на черта такой нужен! Только вот, посмотрите, — Фирсов извлек из папки какой-то снимок в полиэтиленовом прозрачном пакете и сунул его мне.

На фото была я — выпускница школы. В том самом синем платье с кружевным лифом и широкой юбкой в пол. Немалая часть снимка была залита кровью.

— Он был в нагрудном кармане рубахи. Там же найдена и еще одна фотография. Это ваша мать?

— Да…

«Он что, любил маму? И меня? Помнил о нас? Чушь! Если, как утверждает Нина Андреевна, Гиржель часто бывал у нас дома, то почему я ни разу не столкнулась с ним? Почему приходил, когда меня гарантированно не было дома? А мама знала об этих визитах?» — мысленно задавая себе вопросы, на Фирсова я старалась не смотреть.

— А теперь все, о чем подумали, озвучьте! — приказным тоном произнес тот. — Я жду.

А вот ссориться с ним не стоило… Я вздохнула и выдала нейтральный вариант ответа:

— Я подумала о том, что мама так и не простила его, хотя, возможно, Гиржель и пытался как-то наладить отношения. Мне уж точно об этом неизвестно.

— Зачем вы к нему шли?

— Не выдумывайте. Просто шла мимо, — твердо произнесла я, вставая со скамьи. — До свидания.

«Главное, не обернись!» — скомандовала себе мысленно, удаляясь от церковных ворот. Я знала, кому можно задать хотя бы один вопрос о Гиржеле — его приемной дочери от второй жены. И этот вопрос — видела ли она когда-нибудь наших отчимов вместе? Да, с Ольгой мы не были знакомы лично, но вот уже два года регулярно просматривали профили друг друга в одной из соцсетей.

— Я вызову вас повесткой! — донеслось вслед, но шага я не замедлила.

* * *

Тогда, в первом классе, Карим произнес всего несколько фраз о моем отце, но их оказалось достаточно для маленькой Аси. Михаил Леонидович остался для меня фигурой темной, скорее портретной, чем живым человеком. «У него другая семья, Асия, так получилось. Зато у тебя есть я! И я очень тебя люблю!» — Карим улыбался глазами, так умел только он один… Я не задала ему ни единого вопроса о Гиржеле, разом отгородившись от чужого мужчины. Сейчас я понимаю, что тогда меня остановил страх потерять Карима. Потерять как отца, заменив его в мыслях и сердце на кровного, хотя и незнакомого мне, родственника. Даже находясь в комнате у бабушки, я старалась не смотреть на фото над кроватью. При мне разговоров о второй семье Гиржеля не велось, я действительно не приняла его никак — ни сердцем, ни душой.

О том, что у Гиржеля есть приемная дочь, я узнала от Карима за неделю до отъезда его и Элизабет в Англию. «Ее имя — Ольга, она хорошая девочка, Асия. Вы могли бы подружиться», — не глядя на меня, произнес он, а я с досадой отмахнулась: «Ты-то откуда знаешь? С папочкой моим общался?» «Он пропал, Асенька, в две тысячи девятом. Маме твоей сообщила его жена Ирина, она тогда разыскивала его. Но напрасно, так и не нашли ни его, ни тела. А через год Ирина скончалась от рака. Оля с тех пор одна», — произнес он тихо и тут же, без перехода, вновь стал уговаривать уехать с ними в Беркшир.

Об Ольге, как о падчерице Гиржеля, я вспомнила в тот день, когда обнаружила его среди нищих у ворот Воскресенского собора. Честно говоря, на эту улицу я забрела случайно, она была немного в стороне от моих основных пешеходных маршрутов. Но в тот день мимолетное знакомство с туристом из Москвы (парень отстал от группы), привело меня к этому храму — пришлось проводить туда «потеряшку» и сдать с рук на руки экскурсоводу. Хорошо, парень выяснил, что именно сюда все отправились после прогулки по набережной. Неожиданно для себя я зашла в храм, где не была ни разу — в бога (или вселенский разум) моя вера была непоколебимой, но церковь ассоциировалась либо с театром, если там проходила служба, либо с памятником архитектуры. Я рассматривала лики на иконах и вдруг заметила, что за мной ходит пожилая женщина в черном платке. «Вам нужно поставить свечу за здравие близкому мужчине, ему грозит опасность», — она потянула меня за рукав рубашки. До сих пор не знаю, почему я починилась ей? Женщина подвела меня к иконе Архангела Михаила, протянула тонкую свечу и, сдержанно кивнув, пошла прочь.

Я вышла за ворота храма, все еще «слыша» ее голос и пытаясь понять, о ком это она? На ум тогда пришел Карим… Доставая из сумки мелочь, я с любопытством обозрела группку нищих, хором монотонно клянчивших подаяние. Почему я задержала взгляд на одном из них? Мне показалось? Или… Не доверяя своей памяти, я прошла несколько раз мимо, вглядываясь в бородатого мужика с черными кудрями. Собственно, они, кудри, и привлекли внимание — я была обладательницей таких же. На третьем моем витке он вдруг снял картуз, вновь протянул для подаяния, я машинально кинула сторублевую купюру, глядя в глаза попрошайке. В мои глаза — глубокий синий цвет я унаследовала от него… Мгновение узнавания, блеск нечаянной слезы, мой страх, стыд, даже ужас. Я быстро удалялась прочь, в противоположную от дома сторону, от меня шарахались прохожие, кто-то попытался схватить за руку… Это случилось почти три месяца назад, и с тех пор мой ежедневный маршрут от дома до лицея и обратно изменился — я упорно делала крюк, сворачивая к храму.

Тогда, узнав Гиржеля, я так и не решилась написать Ольге (профиль которой из любопытства все же нашла в одной из соцсетей) о том, что тот жив. Теперь же мне предстояло сообщить ей о его смерти.

Звонок мужа вывел из состояния сосредоточенной задумчивости — я шла домой, мысленно пытаясь выстроить план на вечер.

…Случайный мой муж при первой встрече назвался Ганей. Я тактично промолчала, не задав, видимо, привычный для него вопрос: а собственно, что за имя такое… девичье? Он внимательно на меня посмотрел и торжественно произнес: «Вот именно с вами, девушка, я и пойду на свидание!» Я не рассмеялась, мне в тот год было не до смеха — от меня уходили близкие, один за другим тихо выпадали из моего круга общения, оставляя щемящие душу воспоминания, и только. После отъезда отчима в Англию я проплакала сутки, но приближалась защита диплома, короткий отпуск и затем — работа в школе. Страшась одиночества, я часто ночевала у Барковских. Соня была беременна, мужа практически дома не видела, а родители на все лето съехали на дачу. Соню я потеряла, как только та родила Илюшку. В их немаленькой квартире теперь постоянно толклась куча народа — обе пары бабушек-дедушек (приехали с Украины и родители Сониного мужа) плюс родная тетка Сони оспаривали право находиться при внуке. Мне места там не было.

В моей квартирке на Казанской было одиноко, но я очень скоро научилась ценить эту оторванность от внешней среды. Сидя на диване почти в полной темноте, под легкий гул процессора ноутбука, я все чаще задумывалась о том, что все утверждения, будто человек — существо парное, полная ерунда. Вот мне, Асие Бахметевой, не нужен никто!

Но, как психолог, я понимала — вот оно, начало грядущего безумия…

Я пришла в школу, коллектив учителей принял меня настороженно — все были в курсе, что сам Осип Семенович Барковский, спонсор, привел меня в кабинет директора за руку. Приветлива была лишь Ирина Юрьевна, преподаватель английского языка. Но и она быстро исчезла из моей жизни — после зимних каникул выйдя замуж, в школу не вернулась. Связь с ней оборвалась сама собой — уезжая на жительство в Англию, она даже не попрощалась. Не найдя ничего лучшего, я стала в своих потерях винить себя.

Училка в депрессии — находка для учеников. Оттачивая на мне подростковый юмор, они не понимали, что грядет тот день, когда наступит конец. Им или мне — по обстоятельствам. Однажды, объясняя на геометрии новую тему и слыша за спиной лишь гул голосов с нередкими вскриками и смехом, я не выдержала. Указка в классе была лазерной, но транспортир старый, еще советских времен. Полукруг из натурального дерева, некогда покрытый бесцветным лаком, весил прилично — стук о мой учительский стол был услышан даже директором в своем кабинете. Многоголосый ор кучковавшихся вокруг первой парты учеников за секунды собрал весь педсостав у дверей кабинета, я же с торжеством взирала на замерший класс. Явный страх всех — от директора до самого наглого переростка Гулько, чистейшая тишина, моя уверенность в правоте совершенного, мгновенно превратили «Аську» в «Асию Каримовну».

Казалось бы, будь довольна, Бахметева, — с тобой начали считаться, держи власть, дерзай. А мне стало вдруг противно и стыдно — я потеряла себя. Вспомнился отчим, ни разу не прикрикнувший на ленивую Асю, — учиться в младших классах я не хотела, хоть убей. У него хватило терпения и любви, чтобы донести до меня простую мысль — узнавать новое может быть интересно и полезно.

Уйти из школы в середине года я не посмела, но летом написала заявление на увольнение.