Два писателя, или Ключи от чердака

Марина Голубицкая (2022)

«Ключи от чердака» — конечно, метафора. Метафора высокого безумия. Те, кто знаком с культурной жизнью Екатеринбурга, легко узнают в персонажах местных художников и поэтов, к тому же некоторые из них (Николай Коляда и Борис Рыжий) выведены в романе под своим именем. Эта книга — отчасти па-мятник их вере в то, что стихи, как и картины, пишутся кровью.Сюжет разворачивается на детально прописанном фоне конца 90-х — начала нулевых годов, но несмотря на фотографическую точность, перед нами не мемуары, а роман о творческом инстинкте, который способен поразить, как болезнь, превратить обычного человека в раба вечного поиска слова и читательского признания, навсегда спрятать его «ключи от чердака». О радости и унижениях писательства, об амбициях, тщеславии и шутовстве автор повествует с самоиронией — иногда жёстко и аналитично, а иногда очень смешно.

23

Она не спеша развивалась крещендо, эта тревожная медицинская тема, лишь однажды прорвавшись фортиссимо, когда меня ранило в политической борьбе: год назад область с городом вели битву за мандаты в Думе. Лёня возглавил областной предвыборный штаб, и тихие радости ушли из нашей жизни: театры, покупки, застолья и праздники — все было отодвинуто на после выборов.

— Лёня, ты знаешь, сколько лет исполняется Маше?

— Да.

— Что да?

— Знаю, сколько лет исполняется Маше.

— Сколько?

— Что сколько? — он научился спать стоя, с открытыми глазами.

— Скажи, сколько лет исполняется Маше.

— Мне что, мало за день вопросов задают?

— Лёня, Маше исполняется шестнадцать лет. Ты слышишь меня?

— Слышу.

— Ну и что?

— Больше торжественности, пожалуйста, больше пафоса. Дай мне спокойно умереть.

— А ветеранов поздравлять у тебя сил хватает.

— Да.

— Что да? Лёня, ты же спишь! Скажи, что да?

— Сил хватает. Что ты меня мучаешь?!

Воскресенья окончательно исчезли из нашей жизни, и мой организм, упустив ритм и тональность, начал фальшивить. С детства, сколько я себя помнила, воскресенье представлялось мне нотой до, началом первой октавы, серединой клавиатуры, опорной клавишей напротив замочка. Замочек никогда не запирался, и мне казалось, что металлическая заплатка на лакированном черном дереве просто указывает главную клавишу. Мне нравилось перечислять дни недели по-английски, нравилось, когда счет начинался с воскресенья: санди-манди-тъюзди-вэнзди… до-ре-ми-фа-соль-ля-си. В воскресенье папа обычно натирал всем лыжи, покупал шоколадку, и мы с младшей сестрой, мамой и папой шли кататься в лес, а когда кончалась зима, шли в гости к родственникам, в кино, на выставку или загорать на речку. Воскресенье было тоникой до мажора. И даже в моей взрослой жизни, когда неделя могла оказаться минорной, какой бы бемоль иль бекар ни случился в субботу, она всегда разрешалась в тонику, и жизнь уподоблялась нормальным гармоническим колебаниям.

Утомительное предвыборное разыгрывание, игра без ритма и без тональности рассинхронизировали мой организм. Хроматическая гамма сбила циклы, испортила сон, породила аллергию и аритмию. Я ждала, когда все закончится, войдет дирижер, взмахнет палочкой, и…