Два писателя, или Ключи от чердака

Марина Голубицкая, 2022

«Ключи от чердака» – конечно, метафора. Метафора высокого безумия. Те, кто знаком с культурной жизнью Екатеринбурга, легко узнают в персонажах местных художников и поэтов, к тому же некоторые из них (Николай Коляда и Борис Рыжий) выведены в романе под своим именем. Эта книга – отчасти па-мятник их вере в то, что стихи, как и картины, пишутся кровью.Сюжет разворачивается на детально прописанном фоне конца 90-х – начала нулевых годов, но несмотря на фотографическую точность, перед нами не мемуары, а роман о творческом инстинкте, который способен поразить, как болезнь, превратить обычного человека в раба вечного поиска слова и читательского признания, навсегда спрятать его «ключи от чердака». О радости и унижениях писательства, об амбициях, тщеславии и шутовстве автор повествует с самоиронией – иногда жёстко и аналитично, а иногда очень смешно.

35

В антракте у входа в буфет ко мне подходят две подружки. Малиновые губки и черные с золотом платьица.

— Извините, мы с Юлей сверху вас заметили…

Они заметили мое красное платье. И рыжую голову.

— Сверху так плохо слышно, не разобрать слова, когда поют. Вы не расскажете, что ему нужно от этой Анны?

Я уже слышала подобный вопрос. Тридцать первого декабря, год легко уточняется. Мы отмечали у родителей Новый год — Лёня, я и сестра Лариска, уже студентка. Праздник подступал к пермской земле: мама протирала посуду, я утюжила блузку, папа в старой цигейковой шапке и рукавицах двигал в углу наряженную елку. По телевизору в новом фильме Рязанова жандармский офицер домогался юной девицы.

— А чего он добивается? — спросила Лариска, занося в комнату два салата.

Спросила — и будто щелкнула выключателем. Повисла тишина. На полпути остановилась елка. В родительском доме не обсуждались такие вещи! Папа носил не кальсоны, а «трусики с рукавами». Говорили не «черт», не «псих» — только «рогатый», только «умалишенный». И не «беременная», а «в интересном положении».

— Вы почему молчите?

— А чего мужчины добиваются от женщин? — ответила я с интонацией старшей сестры.

— Да зачем?

— Мужчины от этого получают удовольствие.

Рюмка под маминым полотенцем заскрипела от чистоты. Лёня затих рядом с папой под елкой. Лариса не успокоилась.

— А он чего хочет?

Папа не выдержал:

— Он хочет с ней переспать!

— Борис, как ты можешь! Такое! При детях! — у мамы сорвался голос. С елки сорвалась стеклянная сосулька, тихо звякнула, скромно разбилась. Мама побежала плакать в спальню.

— При каких еще детях?! — папа в шапке и рукавицах метнулся за мамой. Мы засмеялись, я тут же вцепилась в Ларку:

— Что тебе надо? Чего ты не понимаешь?

— Да все я понимаю! Я не следила, думала, там интрига, может, он опорочить ее хотел…

Девушки с малиновыми губками трещат наперебой:

— Чего ему нужно от этой Анны?

— Извините, мы не купили программку. Чего добивается этот… как его?

— Дон Гуан, — подсказываю я, — это Дон Гуан, — и замолкаю в уверенности, что девочки знают отгадку. Юбилейный год, повсюду Пушкин. Но им не ясно, почему я молчу. — Дон Гуан — это Дон Жуан, — перевожу я и собираюсь пройти в буфет, но девочки собираются слушать дальше. — Дамский угодник, — поясняю.

— Он хороший?

— Ну как вам сказать. Он соблазняет женщин. Как Казанова! — радуюсь я находке: про Казанову пел «Наутилус Помпилиус», а потом Валерий Леонтьев, и за стеклом в переходе продают упаковки…

— Так он плохой!

— Он все-таки поэт, — вспоминаю я из Машиного учебника, — он песню сочинил, ту, что поет Лаура!

— Его любовница? Ах вот зачем ему нужна Анна: он задумал бросить Лауру!.. Он подлец.

— Он любит женщин, — тяну я свою линию. — Пушкин ведь тоже был волокитой. И он бесстрашный, вы ведь помните, как погиб Пушкин.

Подмосковные продавщицы, решаю я. Настя и Юля. У них, наверное, распространяют билеты. Тихий культурный магазин. Канцтовары, проявка фотопленки, сериалы в обеденный перерыв. Девочки ждали понятных мотивов: опорочить, завладеть наследством. Ссылки на Пушкина неуместны — их не волнует судьба сценариста.

— А вы, девочки, сами чем занимаетесь?

— Мы с Юлей учимся в Академии управления, — спешат обрадовать меня девочки и, приветливо распахнув глаза, рапортуют едва ли не хором. — Мы москвички и очень любим театры, особенно Большой! У нас сейчас преддипломная практика.

Я успеваю ухватить пирожное и коктейль — исключительно для ритуала, возвращаюсь в зал и обнаруживаю московских студенток в партере.

— Настя заметила, рядом с вами не занято. Вы не скажете, как все кончится? Плохо? Он ее бросит?

— Нет, к ним явится Командор… — я провоцирую минуту молчания. Весь спектакль посреди сцены высился жуткий монумент. — Ну, статуя, памятник ее мужу! Каменный гость.

Девочки вспыхивают догадкой:

— Так это мистика?!

Я развлекаю забавным сюжетом попутчицу в самолете. Она слушает хорошо: где нужно смеется, где нужно вздыхает. Потом говорит:

— Вы понимаете, что из этого надо сделать рассказ? У меня есть подруга, журналистка, я ей перескажу, вы ведь не возражаете? Получится очень смешно!