Осыпь меня золотом

Марина Серова, 2011

Телохранитель Евгения Охотникова думала, что будет охранять одного человека – совладельца автомобильного концерна Владимира Ильичева. Но оказалось, в ее защите нуждаются и другие акционеры! Им угрожают неизвестные, добиваясь продажи акций. Больше всех пострадала Елена Темникова – сначала она едва не погибла в автокатастрофе, потом на ее дочь Наташу напали подростки на мотоциклах. Евгения пыталась просчитать следующий шаг неведомых конкурентов, когда пришло ужасное известие: Наташа пропала. Похоже, ради достижения своей цели враги готовы на все, но им предстоит иметь дело с Евгенией Охотниковой!

Глава первая

Лето пролетело, как всегда, мгновенно: раз — и нету. Казалось, что еще только вчера был май, а вот уже и сентябрь подкрался незаметно. Собственно, окончание лета я начинаю ощущать еще в августе. Ведь это, положа руку на сердце, уже и не лето в полном смысле. Ты уже не строишь планы, как будешь валяться на золотистом песочке и щеголять бронзовым загаром, сигать с тарзанки на волжских островах, где расположены турбазы, подбирать сумочку в тон к новым босоножкам… Все это теперь осталось в прошлом, а мысли твои уже направлены на осень, которая нагрянет совсем скоро, и подготовку к ней.

То раннее сентябрьское утро я начала с посещения стадиона, совершая длительную пробежку для поддержания формы. Я часто бегаю по утрам — профессия телохранителя обязывает тренироваться постоянно. Кроме бега, я занимаюсь также легкой атлетикой: отжимания, подтягивания и прочее, а помимо этого — стрельбой, плаванием, повторяю правила рукопашного боя и вождения разных видов транспорта. Не в один день, разумеется, а чередуя тренировки, чтобы успеть все и равномерно поддерживать навыки, полученные в «Ворошиловке» — школе по подготовке бойцов экстра-класса.

Круглое поле стадиона «Локомотив» стало для меня уже практически родным, именно здесь я тренировалась несколько раз в неделю. Я скинула с себя легкую спортивную куртку, оставшись в футболке и брюках, и сразу ощутила, как по коже пробежали мурашки: ночи в сентябре холодные, и к семи утра воздух еще не успел хорошо прогреться. Но я не пугаюсь осенней прохлады, нас учили работать и не при таких погодных условиях, так что легкое понижение температуры я переношу спокойно. К тому же в процессе бега неминуемо разогреюсь.

Сделав несколько упражнений — наклоны, повороты, приседания, — я прошла на беговую дорожку и начала свой забег. Уже после первого круга я почувствовала, как кровь интенсивно циркулирует по венам и мое тело приятно согревается.

Звонок сотового настиг меня на третьем круге, когда я собиралась сделать еще как минимум два. Пять кругов — это немного, норма для старшеклассников на уроках физкультуры в обычной школе. Тренироваться в столь щадящем режиме я себе позволила сегодня лишь потому, что на вечер у меня было запланировано посещение секции карате, а также бассейна по разовому двухчасовому абонементу. Покупать абонемент длительного пользования — скажем, на месяц — я не могла себе позволить в силу особенностей профессии. Когда я берусь охранять кого-либо, я четко отдаю себе отчет, что телохранитель может быть нужен клиенту двадцать четыре часа в сутки. Бывают, конечно, моменты, когда я могу оставить его в безопасном месте, на сто процентов уверившись, что ему ничего не грозит, а сама отправиться по другим делам, но где гарантия, что все случится именно так? Поэтому я предпочитала брать разовые абонементы, во время перерывов в работе. Сейчас как раз случился такой период, следовательно, по моим прикидкам, ничто не могло мне помешать. Однако всем нам свойственно ошибаться в расчетах — как известно, человек предполагает, а бог располагает…

В тот день бог расположил все так, что я ответила на звонок, и это нарушило мои первоначальные планы. Но впоследствии нисколько не пожалела об этом…

— Да! — на бегу проговорила я, стараясь дышать ровно.

— Доброе утро! — Мужской голос прозвучал как-то пафосно и не очень естественно, словно человек был не совсем уверен в себе и подсознательно говорил с некой надменностью.

— Доброе, доброе, — скороговоркой проговорила я.

— Мне нужен телохранитель Евгения Охотникова, это я с вами беседую?

— Со мной, — снова согласилась я, подсчитывая оставшееся время.

Мужчина прокашлялся и продолжал:

— Вы мне нужны по важному делу. Мне необходим телохранитель. Это срочно.

Он отчеканил каждую фразу и затаился. Хмыкнув про себя, я сказала:

— Ну, в данную минуту я занята.

Поскольку мужчина продолжал молчать, обескураженный, видимо, таким заявлением, я уточнила:

— А вам кто-то меня рекомендовал?

— Да, — обрадовался он. — Вас рекомендовал мне мой тесть, Александр Андреевич Скоробогатов, помните?

— Как же, как же, замминистра образования Тарасовской области, профессор естественных наук, кажется, — произнесла я, не переставая бежать.

— Уже академик, — поправил меня невидимый оппонент.

— Поздравляю! — радостно произнесла я.

Профессора Скоробогатова лично я не охраняла, он приходился близким другом человеку, которому требовались мои услуги пару лет назад. Дело было трудным и долгим, неоднократно грозившим смертью как мне, так и его участникам, но тогда я выпуталась из него с минимальными потерями, равно как и мой клиент. С тех пор ни с ним, ни со Скоробогатовым мне сталкиваться не приходилось. О том, что у тогдашнего профессора — заместителя министра образования есть зять, мне ничего не было известно, да я этим и не интересовалась: дело, которым я занималась, этого не требовало.

— Вас как зовут-то? — полюбопытствовала я, переходя на пятый круг.

— Ильичев Владимир Николаевич, — представился зять академика. — Концерн «Эвита».

Автомобильных концернов в нашем городе было два: «Эвита» и «Атлант». Кажется, первый из них специализировался на легковых автомобилях, а второй — на грузовых и полугрузовых. Во всяком случае, мои знакомые чаще всего приобретали свои легковушки именно в «Эвите». В основном это были иномарки.

— Официальный дилер «Форд», «Мерседес», «Фольксваген» и других европейских марок, — просветил меня Ильичев.

— О-о-о, — протянула я. — Солидное дело. Правда, весьма далекое от естественных наук и системы образования.

— Ну, ведь это Александр Андреевич занимается проблемами образования, а я, так сказать, совсем по другой части, — отчего-то засмущался Ильичев. — Так что с нашей встречей?

— Ну, как я уже говорила, прямо сейчас я никак не могу. А вот, скажем, через полтора часа мы смогли бы встретиться. У вас есть какие-то мысли на этот счет?

— Конечно, вы можете подъехать ко мне домой! — с готовностью предложил Ильичев.

— Я бы предпочла побеседовать на нейтральной территории, — твердо произнесла я в трубку.

— Но почему? — удивился тот. — Я сейчас как раз дома и никуда не собираюсь, к тому же один, так что это очень удобно!

«Кому как», — подумала я, памятуя о замечательном выражении «доверяй, но проверяй».

Особых оснований подозревать Ильичева в том, что с его помощью меня заманивает кто-то из имеющих на меня зуб недоброжелателей, не было, но все-таки я привыкла быть настороже.

— Давайте все же выберем другое место, — сказала я. — Какое-нибудь недорогое кафе отлично подойдет. Если опасаетесь за свои финансы, могу сразу успокоить: за себя я заплачу сама.

— Да я совсем не из этих соображений! — обиженно засопел в трубку Ильичев. — Просто… — Он понизил голос. — Я же вам говорил, что дело важное и срочное.

— Понятно, вы боитесь, — со вздохом констатировала я. — Тем более если звоните мне в половине восьмого утра. Что, уже есть повод волноваться? Вам угрожали?

— Мне лично — нет. Но предпосылки самые что ни на есть серьезные. Однако по телефону мне бы совсем не хотелось об этом говорить.

Немного подумав, я мысленно махнула рукой.

— Ладно, говорите адрес, — смилостивилась я над струсившим автомагнатом.

— Монастырский проезд, дом восемь, — быстро продиктовал Ильичев, и я даже не стала записывать адрес, настолько легко он запоминался.

Монастырский проезд был частью не слишком удаленного от центра города, но обособленного лесной зоной поселка, где любили селиться богатые и знаменитые люди, не любившие лишнего шума и внимания.

— Так вы подъедете ровно через полтора часа? — уточнил Ильичев.

— Ну да, я же сказала.

— Тогда звоните условным звонком: три длинных, два коротких, — понизив голос до шепота, проинструктировал он меня.

— К чему такая конспирация? — чуть не рассмеялась я. — Вы что, не можете в окно или в глазок посмотреть?

— Я однажды видел фильм, в котором героя убили выстрелом в глаз как раз в тот момент, когда он заглядывал в дверной глазок! — назидательно произнес Владимир Николаевич. — Даже странно, что вы, будучи телохранителем, этого не знаете!

— Зато я знаю многое другое, — усмехнулась я. — Но если вы сомневаетесь в моих способностях, мы можем сразу же разорвать нашу договоренность, тем более что она еще висит в воздухе.

— Нет-нет, я вовсе не это имел в виду, — пошел на попятную Ильичев. — Приезжайте, конечно! Александр Андреевич очень хорошо о вас отзывался.

— И ему не хворать, — вздохнула я и отключила связь.

Честно добежав пятый круг, я вытерла лоб полотенцем и, закинув его через плечо, двинулась со стадиона к своему «Фольксвагену», припаркованному у входа. Мне еще пришлось заехать домой, чтобы принять душ и переодеться. В принципе даже хорошо, что лето уже подходило к концу и изнуряющей июльской жары уже не предвиделось — тренироваться при плюс двадцати намного легче, чем при тридцати семи.

На соседнем с водительским сиденье лежала приготовленная бутылка с минеральной водой. Открутив крышку, я сделала несколько маленьких глотков и, включив мотор, поехала домой.

В прихожей меня уже встречала моя тетя Мила.

— И что ты, Женя, издеваешься над собой? — качая головой, посетовала она, неодобрительно оглядев мою влажную майку. — Делала бы дома зарядку, и хорошо! Нет, нужно по жаре таскаться куда-то!

— Жары как раз уже нет, — чмокнув тетю в щечку, проговорила я. — И бегать, к примеру, в тридцатиградусный мороз ничуть не лучше.

Тетя Мила только вздохнула, а я направилась в ванную.

— Тебя дожидается завтрак! — крикнула она мне в спину.

Перед уходом, конечно, не мешало бы подкрепиться — ведь неизвестно, когда теперь удастся это сделать. Но после бега набивать желудок тоже не рекомендуется. Оставалось надеяться, что тетя приготовила что-нибудь легкое. Вообще-то она придерживается идеи здорового питания, так что вполне вероятно, мне удастся перекусить без ущерба для фигуры и самочувствия.

С удовольствием намыливая тело освежающим мандариновым гелем, я поглядывала на себя в зеркало на стене и удовлетворенно отмечала, что все эти тренировки, несмотря на их изнурительность, приносят свои результаты — фигура у меня была отличной. И это стоило того, чтобы попотеть по утрам.

Выйдя из ванной и переодевшись, я прошла в кухню, где меня ждала тарелка каши с сухофруктами и стакан домашнего йогурта. Одобрительно кивнув, я принялась за еду, лишь предварительно отложила половину порции каши. После завтрака выпила чашку черного кофе без сахара и взглянула на часы. До назначенной встречи с Ильичевым оставалось сорок минут — времени как раз хватало на то, чтобы переодеться и отправиться в путь.

Поблагодарив тетю, я надела джинсы и белую футболку, не став заморачиваться с макияжем, лишь подкрасила ресницы и мазнула губы малиновым блеском. Тетя Мила уже сидела перед телевизором за просмотром очередного кулинарного шоу, поэтому, услышав, что я ухожу по делам, просто кивнула и довольно равнодушно проводила меня, не задавая вопросов. Я же завела свой автомобиль и направилась к Монастырскому проезду.

Особняк Ильичева найти было совсем несложно: восьмой дом от начала проезда. Все дома здесь располагались по одной стороне улицы и поэтому шли подряд, четные и нечетные. Двухэтажный дом был построен качественно, но с некоторой долей эклектики. С одной стороны, все строго и без затей, с другой — какие-то непонятные округлые башенки на левой части крыши и столь же бесполезные малюсенькие балкончики в резных завитушках, на которых одному-то человеку сложно уместиться.

Металлические ворота, не предполагавшие по своей сути никакого декора, тоже унизаны по бокам резными финтифлюшками, ничуть не украшавшими их и только придававшими им нелепый вид. Однако дизайн ильичевского жилища меня сейчас мало волновал. Подойдя к воротам, я увидела крошечную кнопку, на которую нажала так, как просил Ильичев: три длинных звонка, два коротких. И тут же услышала звонок своего сотового.

— Евгения Максимовна, это вы? — Голос Ильичева звучал встревоженно.

— Да я, я, — пришлось его успокоить. — Открывайте уже!

Через некоторое время из приоткрывшейся двери особняка осторожно высунулась лысоватая голова, а затем показался и сам хозяин дома. Он опасливой походкой прошел по дорожке к воротам и, отперев их, тут же внимательно уставился на меня. Я столь же бесцеремонно разглядывала его. Внешность Ильичева оказалась самой что ни на есть средней. Был он, что называется, не низок — не высок, не узок — не широк, в очках в тонкой оправе. Волосы, которых осталось совсем немного, видимо, изначально были светло-русыми, да и сам их обладатель казался каким-то белесым. Небольшие серые глаза, совершенно невыразительные, маленький нос, тонкие губы… В целом же черты лица довольно интеллигентные.

— Владимир Николаевич? — спросила я, чтобы прекратить уже это глазение и перейти непосредственно к делу. — Разрешите?

— Да. — Ильичев сразу же суетливо посторонился, пропуская меня, и быстренько запер ворота. — Пойдемте скорее в дом.

Мы прошли по выложенной камнями дорожке и оказались в просторной прихожей, из которой Владимир Николаевич сразу же провел меня наверх. Там мы расположились в комнате, которая, видимо, являлась его рабочим кабинетом. Внутри оказалось темновато: плотные жалюзи опущены и закрыты.

— Я сейчас, как уже говорил, один, — произнес Ильичев, показывая рукой на кожаный диван. — Поэтому ничего из еды предложить не могу, но, может быть, вы желаете какие-нибудь напитки?

— Пожалуй, чашка кофе и бутылка минералки были бы кстати, — кивнула я.

— С минералкой нет проблем, а вот кофе… — Ильичев смущенно затоптался на месте. — Боюсь, его просто некому сварить. Или вас устроит растворимый?

— Ладно, расслабьтесь! — махнула я рукой. — Можно и никакого.

Предлагала же встретиться в кафе, там вообще не пришлось бы напрягаться в хозяйственном смысле. Но Ильичев, похоже, действительно боялся показываться в общественных местах. Кто или что его так напугало, пока было неясно.

Владимир Николаевич тем временем достал из бара бутылку минералки, открыл ее ключом и поставил передо мной на стеклянный столик, присовокупив к этому небольшой хрустальный стаканчик. Минералка оказалась теплой, зато сильно газированной, что компенсировало ее температурный изъян.

— Вы машину у нас покупали? — кивнув в окно на припаркованный «Фольксваген», поинтересовался тем временем Ильичев.

— Нет, — честно ответила я.

Сделав несколько глотков и отставив бокал в сторону, я откинулась на блестящую гладкую спинку дивана и сказала:

— Так я вас слушаю, Владимир Николаевич.

Ильичев не спеша прошелся по кабинету, похоже, выстраивая свой монолог, потом вздохнул и снова с неким пафосом произнес:

— Нас пытаются истребить!

— Кого это вас? — поинтересовалась я. — Дистрибьюторов европейских моделей автомобилей? И что значит — истребить? Вы что, представители Красной книги?

— Нас — это меня и моих компаньонов из «Эвиты». Точнее, совладельцев.

— Давайте поподробнее, — попросила я. — То есть вы владеете каким-то процентом акций концерна, так?

— Совершенно верно, — подтвердил Ильичев. — Нас четверо совладельцев — трое мужчин и женщина, Елена Константиновна. У каждого свой пакет акций. У Елены Константиновны, кстати, наименьший из всех — всего пять процентов.

— А кто непосредственно руководит концерном? — поинтересовалась я. — Тоже кто-то из вас? Или все вместе?

— Нет, руководит всем Геннадий Владиславович Алдонин. Он специалист в этой области, хорошо мне знаком, и я счел его самой подходящей кандидатурой на эту должность.

— Вы лично сочли? — уточнила я. — А остальные?

Ильичев перекатился с пяток на носки и пояснил:

— Когда Алдонин занял этот пост, остальных еще не было. Был только один человек, но потом он умер, и его акции перешли к моим теперешним компаньонам. Это было уже пять лет назад, и с тех пор мы владели концерном сообща и довольно успешно ладили. К тому же нам не так часто приходится пересекаться, у каждого свой бизнес…

— То есть самим концерном вы не занимаетесь? Все делает Алдонин и его заместители, а вы лишь получаете свою прибыль?

Ильичев покраснел.

— У вас это звучит так, словно мы какие-то паразиты, наживающиеся на сотрудниках концерна! Не забывайте, что зарплату Алдонин и прочие получают с наших доходов! И именно мы принимаем глобальные решения и выполняем стратегические задачи! Для этого специально раз в месяц собираемся в офисе.

— У меня и в мыслях не было обвинять вас в паразитизме, — хмыкнула я, удивленная реакцией оскорбленного совладельца «Эвиты». — Мне просто нужно разобраться в вашей иерархии и внутриструктурных отношениях. Значит, в самой «Эвите» вы появляетесь редко. Теперь давайте перейдем непосредственно к вопросу истребления. Я так понимаю, вам кто-то угрожал? Кто-то конкретно?

Ильичев нахмурился и опустился в кресло.

— Да, — мрачно сказал он. — Конкретнее некуда. Знаете такой концерн — «Атлант»?

— Разумеется, — кивнула я. — Я о нем подумала сразу же, как только вы упомянули «Эвиту». То есть вы намекаете на конкурентов?

Ильичев невесело усмехнулся:

— Я даже не намекаю, а говорю совершенно точно. Потому что они сами требовали отдать им концерн.

— Вот так вот откровенно? — прищурилась я.

— Да уж куда откровеннее! Нет, они, конечно, вели себя вежливо и предложили продать им акции. Ну, а когда мы отказались, прямо сказали, что все равно отдадим. Сами. И начали действовать.

— Вот о действиях и давайте теперь поговорим. Что случилось? — Я серьезно посмотрела на Ильичева, который тяжело вздохнул и сказал:

— Началось все с Елены Константиновны. Три дня назад она едва не попала в автомобильную катастрофу.

— Подробности можно? — попросила я.

— Извольте. Она возвращалась вечером домой, свернула на безлюдную улицу, когда прямо навстречу ей словно из-под земли выскочил мотоцикл! Она едва избежала столкновения! Хотела затормозить — не получилось! Кое-как она остановила машину, чуть не врезавшись в заграждение. Мотоциклист сразу же умчался. Позвонила Бабурину, это тоже наш совладелец, он приехал, осмотрел машину и выяснил, что в ней не работают тормоза. Понимаете?

— Понимаю. Штука малоприятная. И вы уверились, что кто-то специально их испортил?

— Это было очевидно!

— А почему вы решили, что это «Атлант»?

— Потому что с утра машина Елены Константиновны была в полном порядке. Весь день она находилась на стоянке, куда, как вы сами понимаете, легко может проникнуть человек из «Атланта» и сделать все, что нужно. Стоит ли объяснять, что они, как люди грамотные в отношении автомобилей, легко устроят подобную поломку!

— Это логично, конечно, — согласилась я. — Но все же не стопроцентное доказательство.

— А мне и не нужны стопроцентные доказательства! — загорячился Ильичев, вскакивая со своего места и приближаясь ко мне. — Мне нужна за-щи-та! Все! Больше я ничего знать не желаю!

— Защиту я вам обеспечу, — деловито пообещала я. — Но хорошо бы знать врага в лицо и убедить его в бесперспективности его нападок. Врага лучше всего обезвредить. Разве вас привлекает необходимость постоянно находиться под присмотром телохранителя? Причем еще и оплачивать его услуги, — сделала я акцент на важном для меня аспекте вопроса. — Ведь мне придется находиться с вами практически круглосуточно.

— Я понимаю! Более того, именно этого я и хочу! — с готовностью произнес Ильичев. — Понимаете, я не хочу дожидаться, когда все это коснется лично меня — а оно коснется, не сомневайтесь! Раз уж они начали действовать такими методами, ясное дело, что на Елене Константиновне не остановятся.

— Кстати, — сказала я. — Если вы упоминали тестя, то у вас соответственно должна быть супруга?

— Конечно. Но я еще вчера отправил их вместе с дочерью в Египет. От греха подальше. Я решил перестраховаться, я вообще люблю заранее принимать меры, поскольку человек осторожный!

На мой взгляд, Ильичев был не просто осторожным, а банально трусливым, но я не стала давать ему подобную характеристику вслух. Впрочем, забота о жене и дочери — это похвально. Даже если она не окажется необходимой.

— А вам не кажется странным, Владимир Николаевич, — задумчиво произнесла я, — что ваши конкуренты начали действовать в первую очередь против Елены Константиновны? Вы же сами обмолвились, что у нее наименьшее количество акций? Логичнее было бы начать с владельца более пухлого пакета, а?

— Как раз не вижу в этом ничего удивительного, — не согласился со мной Ильичев. — Ведь Елена Константиновна женщина, существо слабое и уязвимое по сравнению с мужчинами!

Я невольно усмехнулась, глядя на потенциального клиента, внешний вид и поведение которого никак не характеризовали его как существо сильное и храброе.

— А кто владеет контрольным пакетом акций?

— Я, — спокойно ответил Ильичев.

— То есть вы имеете право единолично принимать принципиальные решения.

— Совершенно верно, — подтвердил Ильичев. — Собственно, во многом именно это обстоятельство заставило меня обратиться к вам. Я боюсь, что Елена Константиновна — это цветочки. Так сказать, предупреждение. А основной удар, конечно же, рассчитан на меня.

— А на других членов вашего концерна случались подобные наезды?

— Слава богу, нет. Но ни от чего нельзя быть застрахованным. К тому же некоторые из них настроены, на мой взгляд, слишком беспечно.

— Кто же именно? — поинтересовалась я. — Вы говорили, что вас четверо, пока что я знаю только вас, слышала о некой Елене Константиновне и мельком упомянутом Бабурине.

— У вас хорошая память, — польстил мне Ильичев.

— Отличная, — поправила я его. — Кто четвертый?

— Куропаткин Николай Иванович. Человек самый почтенный по возрасту в нашем концерне.

— И при этом самый беспечный? — заметила я.

— Ну, не во всем, — сказал Ильичев. — Но вот угрозы всерьез не воспринимает.

— Должно быть, смелый человек, — предположила я.

— Возможно, — уклончиво произнес Владимир Николаевич. — Он, конечно, не трус. Но, мне кажется, слишком привык полагаться на собственные силы и переоценивать их. При этом он очень умен.

— Вы объективны, — настала моя очередь для похвалы.

— Стараюсь, — скромно ответил Ильичев и поднял на меня взгляд. — Так что, мы можем подписать договор? Я вам, в сущности, все рассказал. Что касается денег, то аванс я готов заплатить немедленно после заключения договора.

Работа не показалась мне напряжной, и я решила не отказываться от предложения Ильичева. Получив от него первоначальную сумму, сказала:

— Комната для меня, надеюсь, найдется?

— Конечно, об этом не переживайте! — успокоил меня Владимир Николаевич. — И еще… — Он снова смутился. — Вы можете совершенно не переживать за свою… за свое… Одним словом, я совершенно не намерен вас домогаться! — выпалил он.

«Какая жалость! А я-то уж размечталась!» — мысленно повеселилась я, а вслух сказала:

— Да я, собственно, переживаю за другое. Попросту говоря, что мы с вами будем кушать, уважаемый Владимир Николаевич? У вас, я вижу, дома шаром покати, в кулинарии, думается, вы не сильны, а я тоже не намерена заниматься готовкой. Или вы окончили поварские курсы?

Ильичев отличался удивительной способностью моментально краснеть. И вообще, несмотря на довольно высокий социально-экономический статус, он производил впечатление не очень уверенного в себе человека. Именно такое чувство создалось у меня при первом же контакте с ним, когда я еще только говорила с ним по телефону. Теперь же оно только укрепилось. И в душе Ильичев очень боялся, что кто-то догадается об этой его особенности…

— Никаких поварских курсов я не заканчивал, — суховато ответил он. — И так получилось, что домработницу я в связи со всей этой историей еще вчера отпустил отдохнуть. Временно! — подчеркнул он. — Но я могу позвонить ей и пригласить прийти. Она придет и все приготовит.

— Отлично! — одобрила я. — Так и сделайте, пожалуйста. Значит, все решили. Вы сегодня собираетесь куда-нибудь?

— К сожалению, мне обязательно нужно встретиться с Куропаткиным, — со вздохом поведал мне Ильичев, и я почувствовала, что он с удовольствием никуда не выходил бы в ближайшие пару месяцев.

— Где запланирована встреча? В офисе?

— Нет, дома у Николая Ивановича. Это на Ягодной Поляне.

Ягодная Поляна, по сути, была таким же спокойным поселком в лесополосе, что и район, в котором проживал Ильичев. Но находилась совершенно на другом конце города, поэтому дорога туда могла занять около часа. Но меня это не очень смущало, гораздо больше волновался сам Ильичев. Мне даже пришлось вмешаться:

— Да успокойтесь вы, в самом деле! С вами еще ничего не случилось, а вы уже трясетесь как заяц!

— Это потому, что я не хочу, чтобы случилось! — парировал он.

— Ну, от вашей тряски тоже толку не будет. Постарайтесь взять себя в руки и предоставьте мне о вас заботиться. Когда встреча?

Ильичев посмотрел на наручные часы.

— В одиннадцать, — сообщил он. — Так что пора бы уже собираться.

— Собирайтесь, — пожала я плечами. — Я-то готова.

— Да я, собственно, тоже, — оглядывая себя, произнес мой клиент.

Он был одет в светло-серый костюм, под которым виднелась полосатая рубашка. Вид Владимира Николаевича вполне соответствовал выходу из дома, так что мы просто направились вниз. Ильичев открыл гараж, в котором я увидела «Тойоту» скромного цвета маренго.

«А сам-то владелец контрольного пакета акций концерна, специализирующегося на западных автомобилях, предпочитает японскую машину», — отметила я про себя этот штрих, который, возможно, не имел никакого значения.

Я думала, Ильичев сам сядет за руль, но он выжидающе смотрел на меня.

— Что, даже за руль сесть не рискнете? — удивилась я.

— Я вообще не вожу машину, — сообщил Ильичев. — У меня зрение минус десять. Поэтому у меня личный водитель.

— И где же он? — спросила я.

— В связи со всей этой историей я решил отказаться от его услуг.

— Временно, — подсказала я.

Ильичев пропустил мою колкость мимо ушей.

— Временно, — согласился он и пояснил: — К тому же раз теперь со мной рядом будете вы, зачем мне еще и шофер? Я знаю, что вы и сами прекрасно водите машину.

— Что ж, — усмехнулась я. — Я не возражаю. Только тогда справедливее было бы доплачивать мне еще и как водителю, а?

Ильичев не нашелся что ответить, покраснел, поправил очки на переносице и уселся на переднее сиденье. Мне ничего не оставалось, как устроиться за рулем и завести машину. «Тойота» двигалась послушно, мощно и в то же время мягко. Я вообще всегда отмечала повышенный уровень комфортности японских автомобилей. А в немецких мне нравились надежность и долговечность. Потому я и предпочла «Фольксваген».

Середина утра порадовала отсутствием пробок, и до Ягодной Поляны мы доехали практически беспрепятственно, минут за сорок. Остановившись у развилки, я вопросительно посмотрела на Ильичева.

— Езжайте прямо, метров примерно пятьсот, я покажу дом, — направил он меня, и я послушно повела машину вперед.

Особняк Николая Куропаткина, выстроенный из красного кирпича, по размерам был довольно скромным. На первый взгляд он вообще показался мне одноэтажным, однако чуть позже, осмотрев его с другой стороны, я поняла, в чем дело. Второй этаж с торца уходил вниз и являлся чем-то вроде полуподвала. Очевидно, хозяин специально задумал это с какой-то целью.

А вот двор у Николая Ивановича оказался просто огромным. Здесь не росли никакие фруктовые деревья, не было цветов или сада камней — словом, никаких модных украшений и изысков. Вокруг шелковым ковром расстилалась аккуратно подстриженная трава — строго и просто, без затей. Все это я смогла рассмотреть через ворота, которые оказались открытыми, что меня немало удивило. Однако в следующую минуту я поняла причину такого «легкомысленного» отношения хозяина к засовам: по ровной траве свободно бегали собаки. Кавказские овчарки, красивые, крупные, от светло-бежевых до темно-коричневых. Собак было около пяти-шести. Все с пушистыми гривами, словно в капюшонах, отороченных мехом, с мохнатыми хвостами и удивительно умными глазами.

— Какое чудо! — невольно восхитилась я, оглянувшись на Ильичева.

— Да, — подтвердил Ильичев, переминаясь сзади меня с ноги на ногу и не без опаски поглядывая на кавказцев. — Личная охрана Николая Ивановича, — пошутил он, хотя в шутке его присутствовала немалая доля справедливости: собаки-кавказцы, относящиеся к охранной породе, лучше иного бодигарда могли защитить своего хозяина. Обладая недюжинной силой, они отличались еще и бесконечной преданностью и готовы были решительно броситься в бой, если их владельцу угрожала опасность. — Не бойтесь, они у него вышколенные, — добавил он, хотя я видела, что сам он как раз побаивается добродушных на вид зверей, потому и пропустил меня вперед, а вовсе не из соображений этикета.

Ильичев при этом надавил на кнопку звонка рядом с воротами. Из дверей дома показался хозяин — пожилой уже мужчина, лет шестидесяти, в дорогом костюме и наброшенной поверх замшевой куртке. Он крикнул собакам «лежать, свои», затем обратился к нам:

— Проходите, проходите. Володя, ты же знаешь, они у меня ручные. Мухи не обидят без моего приказания.

— Кто их знает… — неслышно проворчал Ильичев, на всякий случай держась позади меня и слегка отставая.

Я едва поборола желание погладить светло-песочного цвета пса, помахивавшего красивым пышным хвостом у крыльца, — не хотелось, чтобы меня заподозрили в сентиментальности, качестве, не свойственном людям моей профессии и зачастую воспринимаемом как слабость, — и прошла через дверь в прихожую мимо посторонившегося Куропаткина. Сам хозяин окинул меня мимолетным взглядом, без всякого интереса, однако я уловила, что за этот миг он успел прекрасно меня рассмотреть и оценить. Неизвестно, каковыми стали оценки, но что Куропаткин сделал в отношении меня определенные выводы, сомневаться не приходилось.

Он провел нас на условно второй этаж, являвшийся, по сути, первым. Хорошая, просторная гостиная с круглым столом посередине и камином, перед которым стояло старинное кресло-качалка и лежала медвежья шкура. На стене висело несколько ружей. Причем не сувенирных безделушек, а самых настоящих охотничьих ружей: парочка дробовиков-бокфлинтов, многозарядный карабин и еще одно ружье, название которого я не знала, похожее на самодельное, но выполненное очень искусно.

— Вы садитесь, я пока чай приготовлю, — сказал Николай Иванович, и мы с Ильичевым заняли мягкие стулья вокруг стола.

— Ваша работа? — спросила я Куропаткина, показав на шкуру.

— Врать не стану, хотя мог бы, — усмехнувшись, сказал он. — Кореша моего работа, Илко.

— Интересное имя, — заметила я.

— Ненец, — коротко пояснил Куропаткин, но добавил: — Он охотник, с детства тайгу знает, как вы местные салоны красоты.

Мне не очень понравилось сравнение Куропаткина с явной подковыркой, но я не стала акцентировать на нем внимания, спросив вместо этого:

— Значит, он на медведей охотится?

Куропаткин, колдуя над приготовлением чая, ответил не сразу. Он доставал из мешочков какие-то травы, коренья, сушеные ягоды, внимательно отмерял, прищурив глаз, а затем ссыпал все это в пузатый чайничек. Я уже даже подумала, что он пропустил мой вопрос мимо ушей, но Николай Иванович сказал:

— Много на кого. А тогда он лесорубом был. Прямо на него медведь-шатун вышел. Разбудил его, видать, кто-то, а это штука опасная. Медведь-шатун — смертник, он обречен. От голода у него брюхо сводит, и он теряет чувство опасности. Вот и пошел прямо на Илко. Был бы на его месте другой — заломал бы его косолапый. А Илко привычный, с детства с отцом на медведей ходил. Среагировал, топором его зарубил… А шкуру мне отдал на прощание. На удивление хорошая оказалась. Обычно у шатуна от голода она клочьями висит. Видно, недолго шатался…

— Где же вы с ним познакомились? — продолжала удивляться я.

— Под Воркутой, — односложно ответил Николай Иванович и свернул тему, подходя к столу почему-то с двумя чайниками в руках. — Сейчас заварится, и попьем, — сказал он и, покосившись на меня, спросил: — Я закурю, не возражаете?

— Нисколько, — покачала головой я. — С вашего позволения я тоже закурю.

Куропаткин пожал плечами, поднося мне зажигалку. Сам он, к моему удивлению, закурил «Беломор», стряхивая пепел в жестяную пепельницу. Николай Иванович был некрупным, но жилистым мужчиной, с коричневым загаром, словно въевшимся в его лицо. Глаза серо-голубые, умные и цепкие. Начавшие седеть волосы гладко зачесаны назад. Его нельзя было назвать красавцем-мужчиной в привычном смысле этого выражения, однако выглядел он очень импозантно. И костюм с торчавшим из кармана белым уголком платка усиливал это ощущение. При этом в нем сочетались несочетаемые на первый взгляд вещи. Хороший дом — и в нем разнородные предметы. Такие, как, к примеру, дорогой камин и дешевая самопальная пепельница, современная техника и антикварное кресло… Травяной чай вместо какого-нибудь из сверкающей коробочки, «Беломор» этот опять же. Да и сам Николай Иванович, несмотря на элегантность внешнего вида, хранил в себе черты лесного жителя или егеря. Несмотря на то что от него исходил запах одеколона, мне чудилось, что от него тянет костром, морозной хвоей, лесными ягодами и жареной дичью.

Куропаткин тем временем потянулся к одному из чайников, приоткрыл его и, вдохнув аромат, остался доволен. Затем открыл второй и принялся разливать нам по чашкам душистый напиток. Себе же Николай Иванович налил из первого.

— А нам не с отравой, часом? — пошутил Ильичев.

— Нет, — усмехнувшись уголком рта, ответил Куропаткин. — Боюсь, что отравой вы сочтете этот, — он указал на свой стакан, чай в котором был практически черным и густым. — Вряд ли вы сможете его оценить. Впрочем, если хотите какие-нибудь фруктовые пакетики, могу предложить — у меня в буфете есть для гостей, — обратился он ко мне.

— Нет, спасибо, я с удовольствием выпью заваренный, — отказалась я.

Чай был, надо признать, крепким. Даже очень крепким — помимо трав, в нем определенно присутствовала привычная нам чайная заварка. Но я не стала морщиться и спокойно отпивала из большой чашки вприкуску с комковым сахаром — единственным угощением, которое подал нам Николай Иванович. Что касается Ильичева, то едва он сделал глоток, как лицо его скривилось и стало похожим на сдутый резиновый мячик. Куропаткин спокойно хлебал свой деготь, не замечая, как Ильичев ерзает на своем стуле.

— Николай Иванович, вы хотели поговорить насчет… — начал он, но Куропаткин перебил его:

— Не спеши, Вова, — спокойно и неторопливо произнес он. — Куда нам спешить? Поговорить успеем. У меня на сегодня дел больше нет, у тебя тоже. Так что пей спокойно.

Ильичев подавил глубокий вздох и сделал микроскопический глоток травяного чая, затем сразу же бросил в рот комок сахара и принялся с хрустом грызть его. Куропаткин не спеша допил свой напиток, вытер рот полотенцем и, с удовольствием откинувшись в своем кресле-качалке, вновь закурил вонючий «Беломор».

— Советов моих, вижу, ты не послушал, — начал он, выпуская в сторону камина длинную струю дыма.

— Э-э-э-э… Это вы насчет телохранителя? — уточнил Ильичев.

— Именно, — кивнул Куропаткин, мельком скользнув по мне взглядом.

— А вы считаете, что Владимир Николаевич не нуждается в телохранителе в принципе? Или против женщин этой профессии? — полюбопытствовала я.

— И то и другое, — невозмутимо сказал Куропаткин, продолжая курить.

— Откровенно, — улыбнулась я.

Куропаткин чуть повел бровью.

— Ну, второе ваше убеждение я даже не собираюсь обсуждать и пытаться оспаривать. А вот насчет первого, если не возражаете, давайте поговорим, — сказала я.

Куропаткин пожал плечами, выражая свое согласие.

— Значит, вы считаете, что Владимиру Николаевичу ничего не угрожает? А откуда такая уверенность?

— Елена кипеш поднимает на ровном месте! — махнул рукой Куропаткин. — Она вообще чувствительная мадам. Чуть что — в крик, в слезы, охи-ахи. А потом оказывается, что все это буря в стакане воды.

— Но ее тормозная система была испорчена, — заметила я.

— Это кто сказал? Бабурин? — в свою очередь, уточнил Куропаткин.

— Так мне сообщил Владимир Николаевич, — произнесла я и повернулась к Ильичеву, от которого получила первичную информацию.

— Да, — подтвердил тот. — Так сказал Бабурин.

— Сам он тормозная система, — усмехнулся Куропаткин. — Тоже мне, знаток автомобильной техники! Елена водит плохо, это всем известно. Сколько раз за год у нее права отнимали? Сама жаловалась, что отстегнула ментам столько, что новую тачку могла купить!

Ильичев смущенно отвел глаза, словно это у него постоянно отбирали права гаишники за бездарную езду.

— Но я же говорил вам о беседе с «Атлантом»! — напомнил он. — Вас тогда не было в городе, поэтому вы не присутствовали, а нам с Бабуриным они прямо заявили, что концерн будет их, и точка!

— Попробовали бы они мне это сказать! — процедил Куропаткин в сторону, и в глазах его вспыхнул злобный огонек. — Сявки позорные!

Меня покоробило его неожиданное высказывание — не потому, что я являюсь утонченной натурой, падающей в обморок от нецензурных слов, коих мне приходится слушать по роду профессии часто и в большом количестве, просто подобная лексика не вязалась с респектабельным обликом Куропаткина. Трусливый интеллигент Ильичев, разговаривавший с Куропаткиным очень почтительно, чуть поморщился и продолжил:

— Но что же делать, Николай Иванович? Мы же именно это хотели обсудить!

— Ничего, — спокойно развел руками Куропаткин, затушив сигарету. — Ты же уже принял меры по собственной безопасности? Ну вот и спи спокойно!

— Но ведь это же не все! — поежился Ильичев. — Я же не могу теперь до конца жизни находиться под присмотром телохранителя! — повторил он мои слова.

— Почему? — весело спросил Николай Иванович. — Телохранитель у тебя, я погляжу, симпатичный. В такой компании можно и до конца жизни время проводить!

— Боюсь, это не входит в мои планы, — холодно остановила его я.

— И как же вы собираетесь действовать? — с неким любопытством взглянул он на меня.

— Пока что своими обычными методами. Охранять Владимира Николаевича. А дальше — по ситуации. Если выяснится, что Владимиру Николаевичу ничто не угрожает, я с чистой совестью сочту работу законченной. Если же последуют действия, буду их пресекать.

— Интересно посмотреть, как это у вас получится, — в сторону пробормотал Куропаткин, явно не воспринимавший меня всерьез.

— Николай Иванович, я все же думаю, что и вам не мешало принять меры по собственной защите, — в тревогой в голосе произнес Ильичев. — Напрасно вы иронизируете. Не стоит недооценивать противника!

— О чем ты, Вова? — спокойно обратился к нему Куропаткин. — Разумеется, я позабочусь о мерах предосторожности. Ты собачек моих видел? Так вот, они любого телохранителя за пояс заткнут, мне даже из дома выходить не надо.

— В том-то и дело, что это дома! А на улице? — Ильичев по-прежнему пребывал в беспокойстве.

— На улице я как-нибудь сам справлюсь. Если же на концерн наезды пойдут — ребят подключу. Своих, — подчеркнул он. — Слава богу, связи кое-какие имеются, ребятишки подсобят, если что.

— Ну, смотрите, — со вздохом покачал головой Ильичев. — Не нравится мне все это.

— Ты травки успокоительные попринимай, — посоветовал Куропаткин. — Мне как раз по старой дружбе прислали. Могу поделиться. Свежие, без всякой химии. Из сказочной тайги.

— Спасибо, не стоит, — отказался Ильичев, покосившись на стакан с недопитым чаем, который он так и не смог одолеть. — Я в аптеке куплю.

— Как знаешь, — не стал настаивать Куропаткин.

Я подумала, что беседу нашу можно считать исчерпанной. Куропаткин явно показал свое отношение к происходящему. В серьезность угроз со стороны конкурентов он не верит, себя чувствует вполне защищенным, никаких дополнительных действий применять не собирается, надеясь на свои связи, а меня и вовсе воспринимает как красивую забаву для Ильичева в отсутствие жены. Разубеждать его я посчитала бессмысленным и выразительно посмотрела на Ильичева, собираясь сказать ему, что пора бы и честь знать.

В это время со двора послышался металлический лязг ворот, затем собачий лай, а следом пронзительный, тонкий женский крик:

— Фу, уйди, уйди! Николай Иванович! Да уберите вы своих псов, черт их дери!

Куропаткин поморщился и встал с кресла, подойдя к окну. За воротами виднелась женщина, придерживавшая рукой двери и не решавшаяся пройти во двор. Николай Иванович решительно вышел во двор, отдал собакам команду вести себя спокойно и крикнул:

— Ну заходи, заходи! Что орешь, как потерпевшая? Не тронут они тебя!

— Да, не тронут! — капризно протянула женщина, боком просачиваясь в ворота и торопливо шагая к дверям дома. — Бегают себе, как будто котята какие! А если они за ворота выбегут? И раздерут кого-нибудь? Вас же в тюрьму посадят!

— Мои собаки, Лена, на кого попало не бросаются, — провожая женщину в дом, проговорил Куропаткин, пряча усмешку. — Это чаще людям свойственно, причем не самым умным.

Мне показалось, что в его словах звучал какой-то намек, смысл которого я не могла понять. Спустя несколько секунд Куропаткин вместе с женщиной появились в гостиной. Женщина была высока, немного крупновата, но с хорошо сохранившейся фигурой и моложавым лицом, хотя ей явно было уже под сорок или около того. Крашеные светлые волосы крупными локонами спадали на плечи. На женщине были темные джинсы в обтяжку и белая блузка с глубоким декольте, сильно обнажавшим пышную грудь, высоко приподнятую с помощью тугого бюстгальтера. Она скользнула по нашим с Ильичевым лицам, на секунду задержала взгляд на мне, после чего снова обернулась к Куропаткину.

— Садись, садись, — подталкивая ее к столу, сказал Куропаткин. — Ну, с чем пожаловала?

Елена выразительно посмотрела на меня, потом перевела взгляд на Куропаткина.

— Елена Константиновна, разрешите мне представить вам Евгению Максимовну. Отныне она охраняет меня от опасностей! — несколько высокопарно выступил Ильичев.

— Здрасте! — бросила Елена, усаживаясь на свободный стул.

Как я догадалась, это и была та самая Елена Константиновна Темникова, владелица наименьшего количества процентов акций концерна «Эвита».

— Так что стряслось-то? — невозмутимо продолжал Куропаткин, наливая Елене Константиновне чай из чайничка «для гостей».

— Стряслось то, чего я больше всего боялась! — каким-то торжественным тоном произнесла Елена, машинально помешивая в чашке ложечкой, хотя в ней не было сахара. — На мою дочь напали!

— Как? — уронил челюсть Ильичев.

В глазах его застыл ужас.

— Вот так! — автоматом ответила Елена, но, взяв себя в руки, постаралась рассказать более понятно: — Она возвращалась из колледжа, одна — я сегодня не смогла за ней заехать, — и ее начали преследовать люди на мотоциклах!

— На мотоциклах? — невольно подала я голос.

— Да! — оглянувшись на меня, повторила Елена и, видимо, интуитивно решив, что я, как женщина, должна ее понять лучше, заговорила торопливо и уже обращаясь ко мне: — Их было несколько человек, они постоянно следовали за Кристиной и пытались наехать на нее!

— Наехать в каком смысле? Сбить, что ли? — уточнила я.

— Да, да, да! — со слезами в голосе закричала Темникова. — Пытались переехать колесами!

— И что? — немало удивленная, спросила я. — Им это не удалось?

— Вы еще спрашиваете? Слава богу, нет! — чуть не задохнулась Елена, возмутившись моим вопросом. — Но ведь могли!

— Вот это мне и странно. — Я повернулась к Куропаткину: — Если бы мотоциклисты хотели переехать девчонку, которая была одна, а их несколько, им бы не составило труда осуществить свой замысел.

Куропаткин, нахмурившись, выслушал меня, но ничего не сказал.

— Где это произошло? — снова обратилась я к Темниковой. — В каком месте?

— Не знаю! — отмахнулась она. — Где-то по дороге! Какая разница?

— Там были другие люди, машины? — продолжала я задавать уточняющие вопросы, чтобы получить более-менее ясную картину произошедшего.

— Откуда я знаю? — снова перешла на крик Темникова. — Меня же там не было!

— Я думала, что вы выяснили это у дочери, — спокойно пояснила я.

— Господи, да разве это меня волновало в тот момент? Меня волновало, все ли с ней в порядке!

— Сколько лет вашей дочери? — спросила я.

— Шестнадцать, — ответила Елена.

— Она знает этих людей?

— Нет, что вы! — Глаза Темниковой округлились. — Откуда она может их знать?

— Где она учится?

— В тридцать девятом лицее, в Мирном переулке. В приличном заведении, одном из лучших в городе! — не без гордости отметила она. — Так что представить, чтобы мальчики из их лицея могли устроить подобное безобразие, просто невозможно!

Я не стала это комментировать, лишь спросила:

— Значит, это были какие-то подростки?

— Да, Кристина говорит, что они были совсем молодые. Ее ровесники или, может быть, чуть старше.

Темникова говорила нервно, с надрывом, и смотрела на всех присутствующих так, словно они были чем-то виноваты в произошедшей истории и обязаны были немедленно подключиться.

— И она точно никогда раньше не видела их? Может быть, не в школе, а где-то еще? — предположила я.

— Кристина говорит, что нет, не видела.

— Так что они хотели-то? — не выдержал Куропаткин.

— Как что? Напугать, конечно! И покалечить! А может быть, даже убить! — заявила Темникова.

— Хотели бы искалечить — искалечили бы, — спокойно заметил Куропаткин.

— Спасибо, Николай Иванович, умеете вы утешить несчастную мать! — с пафосом приложила руки к груди Темникова и схватила вторую сигарету.

В это время с улицы донесся шум автомобильного двигателя, а следом стало слышно, как возле дома остановилась машина. Все невольно повернули головы. Через окно мне было видно, как из серой «БМВ» выбрался широкий, коренастый мужчина с круглым лицом и вразвалочку направился к воротам. Он распахнул их и молча, без тени страха прошел через двор, не обращая внимания на кавказцев.

— Бабурин пожаловал, — бросил Куропаткин, и Темникова встрепенулась.

— Ну вот, может быть, теперь хоть что-то сдвинется с места, — пробормотала она.

Бабурин грузной походкой прошел в гостиную и молча протянул руку сначала Куропаткину, потом Ильичеву. Меня он смерил мрачноватым взглядом и просто кивнул. Его круглая голова с коротким ежиком темных волос покоилась на квадратной фигуре с практически отсутствующей шеей, и весь Бабурин казался словно сложенным из геометрических фигур.

— Что случилось-то? — с шумом пододвигая к столу стоявший в углу стул и усаживаясь на него, отчего стул сразу же заскрипел под тяжестью его грузного тела, спросил он.

— Алексей! — воскликнула Темникова. — Это просто невозможно! Это переходит все границы! Сегодня напали на Кристину! Она в шоке!

И, выпалив это, Темникова наконец позволила себе разрыдаться. Потом, сквозь слезы, она рассказала Бабурину то, что уже успели узнать мы.

Бабурин так же молча, не выражая эмоций, выслушал, посмотрел на нее, и лишь взгляд его стал еще более мрачным.

— Где она? — спросил он.

— Дома.

— Ты что, одну ее оставила? — спросил тот.

— Ну конечно же, нет! — раздраженно воскликнула Елена Константиновна. — Я вызвала Галину. Это моя подруга, она психолог, — пояснила Темникова остальным.

Бабурин недовольно задумался, Ильичев переводил с одного на другого встревоженный взгляд, Темникова продолжала эмоционально вздыхать и закатывать глаза, и только Куропаткин, не считая меня, хранил абсолютное спокойствие. Казалось, ситуация его даже забавляла.

— Вот что! — решительно заявил наконец Бабурин. — Ты давай езжай домой, успокойся, выпей что-нибудь. Кристину никуда сегодня не пускай. И сама старайся не высовываться. С остальным мы сами разберемся. Поняла?

Темникова закивала.

— Все, — подвел итог Бабурин. — Езжай.

Елена явно хотела еще что-то сказать, но под тяжелым взглядом своего компаньона поднялась и, тихо попрощавшись со всеми, двинулась в прихожую. Куропаткин вышел проводить ее, мы остались втроем. Бабурин мрачно барабанил короткими, похожими на сардельки пальцами по столу, Ильичев не решался что-нибудь вставить. Я обдумывала ситуацию.

— Значит, так, — выдал свое резюме Бабурин. — Этих козлов надо мочить!

— Кого ты имеешь в виду, позволь узнать? — насмешливо спросил Куропаткин.

— «Атлант», — коротко брякнул Бабурин.

Я увидела, что лоб Ильичева покрылся испариной.

— А почему их? — спокойно уточнил Куропаткин.

— А кого еще? — ощерился Бабурин. — Ясно же, что это они!

— Как раз не ясно, — возразил Николай Иванович.

— А кто тогда, по-вашему? — всем широким корпусом повернулся к нему Бабурин.

— Не знаю, — покачал головой Куропаткин. — Какие-то сопляки, ты же сам слышал. Мало ли сейчас таких дебилов? Гоняли на своих драндулетах, увидели молодую девчонку, вот и решили поиздеваться-попугать. Это ж они друг перед другом рисуются, крутость свою показывают.

— Но почему-то именно перед дочерью Елены, — заметил Бабурин.

— Дочь Елены сама хороша, тебе ли не знать! — пренебрежительно махнул рукой Куропаткин. — Могла и спровоцировать их своим поведением. И вообще, может, сама виновата! Ты же не знаешь, что у них там за дела, у малолеток этих? Это она маме напела, что знать их не знает, а она соврет — глазом не моргнет!

— А автокатастрофа? — подал голос Ильичев.

— Да, — поддержал его Бабурин. — Тоже детские разборки? Ее тоже малолетки подстроили, чтобы пошалить и порисоваться?

— Да с чего вы взяли, что ее подстроили? — усмехнулся Куропаткин. — Я вам уже говорил, что зря вы кипешуете. Конкуренты наехали, на понт взяли — вы сразу и в штаны наложили!

Бабурин сердито засопел.

— Вы как знаете, а я намерен с ними разобраться! — заявил он. — В «Атланте» все гады, я справки наводил… Такие козлы оборзевшие, что их на место сразу надо ставить. Пока совсем не оборзели.

— Ну и разбирайся, — пожал плечами Куропаткин. — Раз тебе делать нечего.

— То есть вы не собираетесь действовать? — налился бордовым соком Бабурин.

— Нет, — твердо ответил Куропаткин. — И тебе не советую. Дураком себя выставишь, и все.

Ильичев, как мне показалось, вздохнул с облегчением: он тоже явно не горел желанием участвовать в личных разборках с конкурентами. И тут же поймал на себе испытующий взгляд Бабурина, который тяжело вперился в него. Ильичев завозился на стуле и посмотрел на меня.

— Позвольте мне вмешаться, — твердо произнесла я. — Прежде чем ехать разбираться с «Атлантом», я считаю необходимым побеседовать с самой Кристиной. Тогда уже можно будет проанализировать ее показания, понять, говорит она правду или нет, и сделать соответствующие выводы.

Бабурин недоверчиво и не очень дружелюбно смотрел на меня. Я уже хотела было представиться сама, дабы пресечь его скепсис, но тут неожиданно выступил Куропаткин:

— Ты послушай ее, Леша, она дело говорит. Личный телохранитель Вовы, прошу любить и жаловать.

Бабурин как-то неодобрительно посмотрел на Ильичева, потом выдавил из себя:

— Очень приятно.

— Евгения Максимовна, — мило улыбнулась я, глядя на туповатое лицо Бабурина. — Так что, составите мне компанию и проводите домой к Елене Константиновне?

— Я нет, — сразу же ответил Куропаткин. — Думаю, что вы там без меня отлично справитесь, тем более что у меня с этими бабенками всегда беседа не клеилась. — Как я поняла, он имел в виду Елену Темникову и ее дочь.

— Тогда едем! — произнес Бабурин и стал подниматься со стула.

Ильичев, которому разговор с Кристиной казался куда более приятной перспективой, чем разбирательства с конкурентами, последовал его примеру. Мы все трое вышли в прихожую, сопровождаемые хозяином дома. Когда Николай Иванович запирал за нами дверь, рукав его рубашки приподнялся, и я увидела на его загорелом запястье татуировку — выколотые буквы, образующие слово ЗОЛОТО. Значение этой зоновской наколки было мне знакомо — «Запомни, однажды люди оставят тебя одного»…