Тайное становится явным

Марин Монтгомери, 2020

У Шарлотты Коберн темное прошлое, хотя теперь она в безопасности, живет в закрытом поселке, под надежной защитой. Но вся ее жизнь меняется, когда во время сильной грозы к ней в двери стучится Элли – одинокий подросток в поисках убежища. Только вот приютившая ее Шарлотта не знает, что Элли специально выбрала ее дверь… Элли все знает о ее секретах, потому что те когда-то разрушили ее жизнь. И теперь настало время, чтобы о них узнали все. Постепенно правда выходит наружу, но теперь уже обе женщины вовлечены в опасную игру, которая заставит вас задуматься: кто же злодей в этой истории?

Глава 3

Элли

— Извините.

Я неуверенно переступаю через порог. Меня колотит дрожь. Я не уверена, стоит ли так усердно извиняться, но, кажется, это немного разряжает повисшую в воздухе напряженную атмосферу. Хозяйка дома — сейчас она стоит рядом со мной, слева — явственно боится меня. Я здесь нежеланный гость, к чему я уже должна была бы привыкнуть. Но, честно говоря, если бы я сделала то же, что сделала в свое время она, если бы у меня было такое же прошлое, как у нее, я бы тоже не обрадовалась визиту неожиданных гостей.

Найти ее было легко, даже несмотря на то, что она успела сменить фамилию. Судя по фотографиям на полке — сменила на фамилию мужа, а не просто взяла псевдоним. Ну, я так и подозревала.

Думаю, она считает, что ее никто не ищет. Что ее постыдный маленький секрет в полной безопасности. Хотя, знаете, всегда говорят, что так люди и попадаются — когда считают, что все уже успокоилось и можно больше не волноваться. Когда ослабляют бдительность.

Я до ужаса напугана и поэтому больно щипаю себя за руку, чтобы немного собраться с мыслями. Мне следует быть очень милой и вежливой. Мне нельзя позволить сболтнуть лишнего. Мы не видели друг друга уже очень долго, и я не хочу, чтобы все мои старания пошли прахом.

— Глупо было сегодня идти домой пешком. Но я и понятия не имела, что начнется этот хренов ливень.

Вот черт. Что это я…Может, она не выносит, когда люди сквернословят? И считает, что наше поколение просто кучка дегенератов?

Выражение ее лица никак не меняется, а взгляд сосредоточен на моем лице. Она прижимает к себе что-то типа детского одеяльца или небольшого покрывальца. Никаких детских фотографий не видно. Но, может, ребенок у нее все-таки есть?

— Я вообще люблю ходить пешком. Помогает успокоиться. Особенно после проклятых школьных экзаменов. Кому вообще нужна эта алгебра? В общем, было солнечно, а потом — бац! — началась эта буря. Буквально из ниоткуда.

Просто прекрасно. Теперь я несу какой-то бред.

Она какое-то время неподвижно стоит, а потом резко срывается с места. Я тем временем продолжаю капать водой на ее дорогой ковер самого нелепого вида. Вот уж правда, быть богатым — не обязательно означает иметь хороший вкус.

— Ты вся вымокла, — сообщает она. Прямо Капитан Очевидность.

Она подходит поближе. Честно говоря, выглядит она совсем не так, как я думала, основываясь на старом найденном фотоальбоме. Запомнила я ее тоже иначе, но ничего удивительного. Когда вы не видите человека долгие годы, то в голове остается не подверженная времени картинка, не имеющая уже отношения к действительности. Найти ее фотографии вообще было сложно. И никаких фоток сегодняшних дней, сколько бы я ни пыталась их выкопать. И никаких сведений в социальных сетях — по крайней мере, я не смогла их найти. Даже на сайте колледжа вместо фотографии рядом с ее именем красовалось пустое место.

В ее карамельного цвета волосах отражается мерцающий свет свечей. Я насчитала четыре таких, пока осторожно осматривала большую гостиную. Глаза шоколадного цвета пристально следят за каждым моим шагом. Еще я думала, она будет выше, но она возвышается надо мной всего-то сантиметров на пять — а я сама довольно низенькая.

По правде говоря, я ожидала встретить чудовище, но ее маскировка оказалась великолепной. Она выглядит абсолютно обычной, совершенно нормальной женщиной. Кажется, именно такое говорят о большинстве социопатов. «Обычная» — слово, которое описывает ее просто идеально.

Я сдвигаю капюшон с головы и откидываю назад мокрые волосы, прилипшие к щекам. А толстовку оставляю застегнутой, словно в случае чего это сможет меня защитить.

— Так ты пешком шла? — спрашивает женщина. — И никакого велосипеда? Или скутера?

— Нет. Своими ногами, — подтверждаю я и указываю вниз.

Мои джинсы тоже промокли насквозь, и жесткая ткань натирает кожу.

Женщина вытягивает руку, как будто ждет, что я ей сейчас что-то отдам. Может, она хочет, чтобы я сняла мокрую одежду? Хотя сомневаюсь, что ей понравилось бы к ней прикасаться. Она из секонд-хенда, так можно и чумой заразиться.

Как будто прочитав мои мысли, она опускает протянутую руку и делает шаг назад. Затем открывает рот, собираясь что-то сказать, и я жду, но она молчит — то ли не может выдавить ни слова, то ли не может собраться с мыслями. Так что она просто закрывает рот обратно и обходит вокруг меня… Ее взгляд неотрывно устремлен в мою сторону, словно лазерный прицел. Дикость какая-то.

— Вы разрешите мне остаться? — вежливо спрашиваю я. Но на вопрос она не отвечает, только выдавливает улыбку.

— Давай-ка посадим тебя поближе к огню, чтобы ты обсохла.

Встревоженная донельзя, я следую за ней и вдруг замечаю, что за мной остаются влажные следы подошв.

— Черт, — смущенно говорю я. — Извините. Мне нужно было снять кеды.

Она созерцает мокрые отпечатки на полу с таким видом, словно внутри ее всю передергивает.

— Не беда. Все в порядке. Пол помыть нетрудно, — заверяет она, потом кивает на мою толстовку, все еще стараясь держаться подальше. — Я положу ее в сушилку, ладно?

Я чувствую, что мое лицо заливается жаркой краской.

— Э-э, нет, спасибо. Я просто у огня посижу, хорошо?

— Сейчас я принесу тебе полотенце, — говорит она, вроде обратив внимание на то, что я стучу зубами. — Ты, наверное, совсем замерзла. Присаживайся поудобнее. — Затем она мгновение колеблется и добавляет, что найдет для меня что-нибудь сухое переодеться.

— Спасибо. — Мне совсем не хочется испортить обивку ее плюшевого кресла мокрой одеждой, так что я просто сажусь на пол рядом с камином и протягиваю к огню ладони. Мои замерзшие руки все покрыты маленькими пупырышками.

Она окидывает меня долгим взглядом, а потом поворачивается и торопливо уходит куда-то по коридору. Я тем временем оглядываю место, в котором оказалась. Выглядит впечатляюще. Двухэтажный кирпичный дом — на верхний этаж, обнесенный балюстрадой, ведет кованая железная лестница. Под потолком висит дорогая люстра, похоже, что от Сваровски. Вообще весь шикарный дом оформлен в серых и темно-синих тонах, с редкими вспышками желтого акцента. Очень модно, но не мой стиль. Ну или, может, я просто слишком привыкла к нашему дому, разномастную обновку для которого мы покупаем на гаражных распродажах, и теперь мое чувство вкуса безнадежно утеряно.

Вот странно — она вроде бы ушла, но меня все никак не отпускает какое-то необычное ощущение, будто я спиной чувствую ее бдительный взгляд. Затем она возвращается с пушистым полотенцем в руках, и я вижу, что ей не по себе. Так что решаю сгладить острые углы и начать беседу первой. Даже начинаю протягивать руку, но потом думаю, что она может не захотеть ее пожимать, и в итоге делаю какой-то полувзмах ладонью.

— Кстати, меня зовут Элли.

Она кивает, передавая мне полотенце.

— Шарлотта.

Я неловко вытираю лицо, беспокоясь, что тушь оставит следы на египетском хлопке. Холод никак не хочет отпускать, и я все еще дрожу. Это привлекает ее внимание.

— Давай я хотя бы что-нибудь найду, чтобы ты переоделась, — бормочет она, прикусывая губу.

Она снова выходит из комнаты, и я принимаюсь растирать замерзшие руки. Запах пылающего дерева и исходящий от него жар вгоняют в сон. Внезапно я чувствую себя смертельно уставшей, и глаза с трудом получается держать открытыми. Огонь лижет защитное стекло перед камином, а я стараюсь не обращать внимания на застарелое беспокойство. На волнение о том, к чему может привести близкий личный контакт с этой женщиной.

А потом в комнату врывается аппетитный запах, и мой рот наполняется слюной. Я поворачиваю голову и замечаю тарелку с печеньем, которая стоит на столе в кухне, видной мне через дверной проем. Я отвожу глаза, стараясь игнорировать грызущий меня голод, и щиплю себя за запястье. У меня появляется вопрос, всегда ли будет так? Или когда-нибудь я буду твердо знать, что и когда я буду есть?

Спустя какую-то секунду я вижу Шарлотту. Загадочного свертка ткани в ее руках больше нет, зато теперь она несет мне мужскую футболку и шерстяные носки. Я видела ее фотографии с каким-то мужчиной, так что, может быть, это его одежда. На фото он казался… скучным. На всех он был во фланелевой рубашке и лыжном жилете, прямо заправский любитель активного отдыха, но что-то в нем казалось каким-то ненастоящим. Интересно, он вообще лыжами хоть раз в жизни занимался? Ну хотя бы в том лесочке за их домом?

Скорее всего, нет. Слишком слащавый, что ли. Работает на корпорацию, получает кругленькую сумму с шестью нулями в год, а в гараже держит БМВ. Иначе как бы они себе позволили такой роскошный дом? На деньги с учительской зарплаты сложно воплотить идеалы американской мечты. По крайней мере, конкретно этой американской мечты — рекламный щит на шоссе утверждает, что застройка этого района началась в середине шестидесятых.

Шарлотта сует мне в руки вещи и снова слабо улыбается.

— Вот, держи, Элли. Я же правильно запомнила? Элли?

— Спасибо, — улыбаюсь я в ответ. — Да, вы правильно запомнили.

Развязываю шнурки на серых кедах и сдираю с ног мокрые заношенные носки. Шевелю пальцами, чтобы вернуть им чувствительность. Затем вытираю мокрые ноги полотенцем и натягиваю предложенные мне шерстяные носки.

— Если ты хочешь переодеть футболку в ванной, то она ниже по коридору, — показывает направление Шарлотта. Я вдруг ощущаю неловкость, понимая, что выгляжу словно крыса, выползшая из канализации. Не то чтобы ее мнение для меня что-то значит — мне вообще всегда было все равно на чужое мнение, но меня бесит, когда люди считают меня отбросом общества.

Я встаю, и Шарлотта делает шаг назад, чтобы дать мне пройти. Она снова держит между нами расстояние. Ее пальцы нервно переплетены в замок.

Чувствуя ее взгляд спиной, я иду вниз по коридору и тихо закрываю за собой дверь ванной комнаты. Затем быстро пишу сообщение своему парню, Джастину, — надо дать ему знать, что я в безопасности. Я сказала ему, что буду писать примерно каждые полчаса, и даже сбросила геолокацию, чтобы он знал, куда именно нестись меня спасать.

Я расстегиваю свою темно-красную толстовку. Она промокла насквозь вместе с футболкой, а футболка липнет к лифчику не хуже пластыря. Буквально с трудом срываю с себя мокрую одежду. Обращаю внимание, что футболка, которую мне принесла Шарлотта, не в пример дороже моей собственной. Она даже как-то по-другому ощущается на коже.

Смотрю на свое отражение в зеркальной поверхности шкафчика — красные глаза, влажная кожа — и чувствую острое желание открыть его и поискать аптечку. Рецептурные препараты отлично служат двум целям: они унимают боль и помогают разжиться дополнительными деньгами.

Я сжимаю и разжимаю кулаки. Моя рука замирает, вцепившись в покрытую орнаментом ручку.

Она ведь начнет беспокоиться, если я тут задержусь. И я совсем не хочу, чтобы она слетела с катушек, особенно учитывая творящийся на улице кошмар. Я напоминаю себе о необходимости быть терпеливой и приглаживаю свои непослушные светлые волосы, прежде чем открыть дверь.

Затем открываю дверь и чуть не подпрыгиваю от неожиданности. Чего я точно не ожидала, так это того, что Шарлотта будет караулить меня под дверью с сурово сложенными на груди руками. Точь-в-точь офицер полиции, которому я сейчас обязана сдать образец мочи, а он только и ждет, чтобы заковать меня в наручники за употребление наркотиков.

Я натянуто улыбаюсь, чувствуя небывалое облегчение от того, что решила все-таки не рыться по ее шкафчикам, и благодарю ее за одежду. Шарлотта только кивает.

— Я не хотела тебя напугать, просто… — наконец начинает она, хмуря брови. Я снова замечаю, что она прижимает к себе сверток из ткани. Мы смотрим друг на друга, не двигаясь, в ожидании, что кто-то сделает первый шаг.

Шарлотта уступает первой и возвращается назад, к камину.

— Иди, погрейся у огня, — зовет она и машет мне рукой. Я подхожу, сажусь поближе к камину, а она опускается на серый плюшевый диван, заваленный подушками. Телевизор забивает повисшую между нами тишину бессмысленной болтовней.

В этот раз первой снова заговаривает Шарлотта, спрашивает, в этом ли районе я живу. И выглядит практически разочарованной, когда я отрицательно качаю головой.

— Нет, но мне тут очень нравится. Особенно ваш дом. Я не только из-за включенного света к вам постучалась. Еще потому, что у вас лучший почтовый ящик.

— Почтовый ящик?..

— На нем моя любимая птица.

— Павлин?

— Ну да, это звучит глупо… Я просто часто хожу мимо вашего дома, и он для меня как ориентир — полпути до автобусной остановки.

Шарлотта выглядит польщенной.

— Этот ящик мне мама подарила, вроде как в шутку. Но я к нему прикипела, — объясняет она и коротко смеется. — Удивительно, как соседи еще не подали жалобу, что я порчу стиль всей улицы.

Этот почтовый ящик стоит на птичьих лапках, сам он весь в голубых и фиолетовых перьях. Еще у него глаза сияют, как велосипедные фликеры. Никогда ничего подобного не видела.

— А мне кажется, он классный. И у вас вообще отличный дом.

После этих слов мои губы вдруг горестно искривляются. Потому что я должна была расти в таком доме. С обоими родителями. И чтобы все было спокойно и ясно.

— Спасибо, — отрешенно произносит Шарлотта. Может быть, я сказала лишнего? Я срочно пытаюсь придумать, как мне разрядить возникшее напряжение. Что вообще любят люди в пригородах? Сказать что-нибудь хорошее про семью и детей? Я смотрю на ее безымянный палец и замечаю тонкое бриллиантовое кольцо. Ну что ж, неплохая возможность.

— Красивый мужчина. Как его зовут? — меняю я тему и киваю на один из снимков, где Шарлотта рядом с каким-то брюнетом. Они крепко обнимают друг друга, глаза у них сверкают — ну или, может, просто чуть стеклянные, потому что они выпили… А вот фото рядом явно очень старое. Они стоят на каком-то стадионе, наверное, еще в колледже, одеты в одинаковые футбольные майки и широко улыбаются в объектив камеры. Мужчина выглядит совсем не так, как я себе представляла. Интересно, тот ли это парень, из-за которого все пошло наперекосяк?

— Ной, — отвечает она, и ее голос смягчается. — Это мой Ной.

— Вы отличная пара, — отмечаю я и принимаюсь растирать шею полотенцем.

— Я его очень люблю.

Теперь, когда речь зашла об этом Ное, Шарлотта словно засветилась изнутри. На ее лице расцвела широкая улыбка.

Ну что ж, теперь я хоть вижу ее преимущество. По крайней мере, у нее идеальные зубы. С улыбкой на губах она даже похожа на достойного человека, а не на угрюмую ведьму.

Вот только она кто угодно, но не достойный человек.

Шарлотта подходит к окну и отодвигает штору, чтобы выглянуть в окно. Я смотрю туда же — дождь потихоньку начинает утихать. Она переводит взгляд на меня, и лицо у нее такое, будто она принимает тяжелое жизненное решение.

— Пока мы тут ждем… Я печенье испекла. Хочешь попробовать?

— С удовольствием.

— А что-нибудь попить? Молоко пойдет? — кричит она из кухни.

— Да, спасибо, — отвечаю я и слышу, как с грохотом открывается и закрывается посудный шкафчик. Позвякивает стекло, а затем Шарлотта возникает из ниоткуда с тарелкой — прямо заправская степфордская жена. Я робко принимаю из ее рук стакан молока и одну-единственную печеньку, хотя сейчас съела бы таких целую тарелку.

— Выглядит просто восхитительно. Они из чего?

— Домашний рецепт, — улыбается Шарлотта. — Сникердудль. Мамин любимый.

Я удивленно наклоняю голову набок. Понятия не имею, что это. Название вообще похоже не на еду, а на какую-нибудь новомодную породу собак, скрещенную с пуделем. Я часто вижу, как такие носятся по нашим улицам, словно маленькие пушистые пони.

— Сахарное печенье с корицей, — объясняет Шарлотта.

— Так вот чем так вкусно пахло.

Я решаю, что это лучшее печенье в моей жизни, когда торопливо прожевываю первый кусок. Хватаю с тарелки еще одно, едва закончив с первым — то есть очень, очень быстро. Второе жую уже медленнее, не забывая запивать молоком. Между мной и Шарлоттой на какое-то время повисает тишина, нарушаемая только бормочущим телевизором.

— Кажется, тебе понравился рецепт моей мамы?

— Просто объедение, — заверяю я. Мой живот вдруг издает урчание, и мы обе смеемся. — Думаю, мой желудок согласен.

— А в какой части города ты живешь?

— Минутах в пятнадцати отсюда.

Я слизываю с губ остатки корицы и сахара, уставившись в пламя камина.

Шарлотта хлопает себя ладонями по коленям, словно сейчас собирается встать и сказать, что я уже засиделась и мне пора идти.

— Тебя подбросить до автобусной остановки?

— Да я дойду без проблем, просто хочу подождать, пока дождь утихнет.

Она бормочет что-то в ответ, но ее слова заглушает громкий рев сирен. На секунду я замираю, опасаясь, что это снова патрульная машина. Затем вспоминаю, что сейчас даже не в своем районе, так что беспокоиться не о чем.

И без того крайне серьезный голос диктора, вещающего что-то с экрана телевизора, приобретает даже тревожный оттенок. Он советует всем зрителям немедленно найти укрытие — так что нам с Шарлоттой еще придется побыть вместе. Внизу экрана мигает красная точка экстренного предупреждения — неподалеку замечено торнадо, будьте осторожны.

Шарлотту начинает трясти, и я кидаю на нее обеспокоенный взгляд. Судя по всему, у нас есть шанс увидеть волшебника страны Оз собственными глазами. Но я понятия не имею, чего Шарлотта так беспокоится-то. Это я тут застряла со злобной ведьмой. Честно говоря, не знаю, что меня больше пугает — перспектива застрять в подвале с этой чокнутой или то, что дом может рухнуть прямо мне на голову.

— Вы в порядке? — спрашиваю я.

— Мне не по душе подвалы.

Да мне они тоже не особо нравятся.

— Все будет хорошо, это просто меры предосторожности, — уверенно произношу я и ставлю тарелку с крошками, оставшимися от печенья, на столик. — Я думаю, ничего страшного не случится. Мы даже заметить не успеем, как все закончится.

— Я пойду поищу фонарик.

Она устремляется на кухню, и я глубоко вздыхаю. Что же хуже — оказаться с Шарлоттой в подвале или получить на свою голову торнадо? Оба варианта могут обернуться катастрофой.

Шарлотта довольно быстро вновь появляется в моем поле зрения — теперь с чемоданчиком для инструментов и пластиковым фонариком. Она принимается возиться с металлическим замком на двери — надо полагать, эта дверь и ведет в подвал. Затем она оборачивается на меня, явно недоумевая, почему я застыла на месте как вкопанная. Я открываю рот.

— Почему дверь заперта? — произношу я, не успев вовремя прикусить язык. Хорошо еще, что я не развила свою мысль, не спросила, почему дверь заперта на огромный навесной замок.

— Дверь? — переспрашивает Шарлотта. — Это странно? Ну, наверное, немного странно… Просто там… Много вещей, которые могут навредить.

Ее руки трясутся так, будто к ним привязан моторчик. Я пытаюсь не чокнуться окончательно и тщательно рассмотреть отрицательные (буквально все) и положительные (буквально ни одной) перспективы спуска в подвал вместе с Шарлоттой. Сирена звучит все громче и громче, вызывая головную боль. Я с силой растираю лицо ладонью. Нет, черта с два я с ней туда пойду. Мой взгляд мечется от Шарлотты к входной двери, и паника пульсирует в такт с ударами сердца.

Мне надо бежать.