Боюсь тебя любить

Мария Высоцкая (2024)

Он спас ее от хулиганов в новогоднюю ночь. Она должна была стать лишь строчкой в списке, очередной девочкой из его коллекции, но что-то пошло не так…Слишком идеальная. Запретная. Сестра друга. Та, кто покорила своей добротой и наивностью.Теперь он желает ее больше всего на свете.Они оба этого желают, но так боятся любить…Будущий офицер и начинающая певица.Они слишком разные.Иван — реалист и циник.Тата — мечтательница.

Глава 15

— От тебя не убудет.

Азарин барабанит пальцами по столу и снова заглатывает эту дрянь из бутылки.

— Ладно. Прости.

— Это не все.

— Есть что-то еще?

— Есть. Она мне нравится, Серый, — выставляю ладонь вперед, — по-другому. Без списков.

Как же быстро слетают маски и все наставления, что я давал себе последние дни. На самом деле я обратил на Азарину внимание гораздо раньше, чем три дня назад.

А сейчас с легкостью произнес то, в чем боялся признаться сам себе.

Есть в ней что-то цепляющее. Да, там до макушки инфантилизма, непосредственности, какой-то наивности… но в совокупности я никогда так не зацикливался на одном человеке.

И дело не в запретах. По факту все эти разглагольствования про нельзя — лишь предлог. Желай я сделать ее трофеем из списка, сделал бы, как только ей стукнуло восемнадцать. Повод был.

Я присутствовал на этом празднике жизни. Замечал ее взгляды и раздражался. Свалил оттуда раньше всех, чтобы не наделать глупостей. А сегодня — все слетело. Остатки этой дичайшей и никому не нужной правильности канули в небытие.

Что за бред запрещать себе то, чего так сильно желаешь? Запрещать, прекрасно понимая, что есть взаимность. Детский сад какой-то.

— Ты же понимаешь, кто такая Татка, — отвлекает Серёга. — Сначала она вынесет мозг тебе, а когда ты от нее уйдешь, она будет страдать и сожрет мозг мне, потому что ты мой друг. У нее ни одни отношения дольше месяца не длились. От нее все сбегают. Моя сестра — непосредственный, навязчивый ребенок, который все никак не может вырасти.

— Уходи, Серёжа, — Татка прижимается щекой к дверному косяку. Внезапное появление. — Пошел отсюда вон!

— Это не оскорбление. Это то, как все происходит на самом деле.

— Знаешь, ты терпеть не можешь папу, а сам такой же, как он. Малодушный, агрессивный индюк. Выгони его, Ваня, а лучше спусти с лестницы!

Азарина выкрикивает последнюю фразу и, круто развернувшись, несется в комнату, громко хлопая дверью.

— А Серёжа молодец, — напеваю, вызывая в Азарине еще больший прилив раздражения.

— Ладно. Поеду.

— Что за праздник-то?

— Давай завтра пересечемся, вне этого дурдома.

Киваю.

— Позвоню.

Серый сваливает, а я еще пару минут сижу на кухне. Слушаю завывания за стенкой. Громкие.

Толкаю дверь в комнату, почти сразу нарываясь на дикий вопль:

— Не надо меня трогать, Ваня! Я завтра съеду. Тебе осталось потерпеть меня совсем чуть-чуть, — вытирает слезы, свернувшись клубком.

Сажусь на разобранный диван, упираясь локтями в колени. Азарина утыкается лицом в подушку, продолжая рыдать.

— Прекрати плакать. Нашла кого слушать. Ты его состояние видела вообще? В дрова.

— Что у пьяного на языке… — приподымается и снова падает мордашкой в подушку с диким ревом.

— Ваша семейка сведет с ума любого.

Татка хлюпает носом и резко выпрямляет спину. Садится.

— Зачем ты меня поцеловал?

— Потому что хотелось.

— А сейчас? — снова всхлипывает. — Почему ты пустил меня к себе жить?

— А должен был выгнать?

— Не знаю. Я ничего не знаю. Мне так одиноко. Никто в меня не верит. Серега только притворяется. Папа думает, что я набитая дура… а Агата, она поддерживает, но я слышала, как они говорили о моих вокальных данных с педагогом. Я не выдающаяся. Возможно, мое место действительно на сцене кабака… Они уверены, что я ребенок. Но это просто защитная реакция. Маска. Я могу быть серьезной, взрослой. Но им проще думать, что я такая… убогая. И мне так, наверное, тоже проще. Да, у меня не складываются отношения с противоположным полом, но это не потому, что я ненормальная, просто у меня с этими людьми разные цели… взгляды…

Вздыхает, вытирая слезы.

Молчу. Говорить что-то в подобной ситуации — это как ходить по зыбучим пескам пустыни. Нельзя оступиться…

— И ты туда же… а мог бы…

— Что? — смотрю на нее в упор, чувствуя ее неловкость. Татка теряется, собирает свои претензии по крупицам.

Но на деле выдает:

— Просто поговорить.

— Поговорить о чем? О том, что ты учишься самостоятельности? Работаешь. Живешь за свой счет. Пытаешься чего-то достичь? О чем? Если ты сама не понимаешь, что не стоишь на месте и хочешь чего-то добиться, то о чем нам разговаривать? Почему чужое мнение для тебя важнее своего собственного?

В какой-то момент повышаю голос, просто фонтанируя неприкрытой злостью.

Татка затихает. Подтягивает к босым ступням плед и смотрит на меня во все глаза. Кажется, даже не моргает.

— Ты правда так считаешь?

— По-моему, это очевидные вещи. Спать ложись.

— А ты?

— И я.

Гашу свет и откидываюсь спиной на проминающийся от веса тел матрац.

Сворачиваю подушку трубочкой, подсовывая ее под голову. Слышу Таткино дыхание. Она лежит от меня на расстоянии двадцати сантиметров. Прижимает ладони, сцепленные в замок, к груди.

— Спокойной ночи, Ваня, — шепотом.

— Спокойной, — закрываю глаза.

Просыпаюсь, судя по светящему солнцу, ближе к обеду. Шарю взглядом по комнате, не сразу соображая, что не так. Вещи. Таткиных вещей здесь нет.

Как и ее самой…