Роковой сон Спящей красавицы

Мария Очаковская, 2018

В театральном мире и поныне бытует легенда о перстне-талисмане Мариуса Петипа, приносящем успех всякому, кто его носит, но требующем дорогую расплату за триумф на сцене… Молодая талантливая балерина Варвара Ливнева, недавно поступившая в труппу Большого театра, слышала когда-то эту легенду, знает о ней и Арина Савинова, искусствовед, сотрудница театрального музея. Первая по-детски наивно верит в могущество волшебного талисмана, для второй он – лишь объект научного исследования и поиска. Но как бы по-разному ни относились к нему героини книги, обе они не подозревают, чем обернется для них разгадка тайны перстня великого балетмейстера…

8. Отпуск

— Жемчуг, который я буду носить в первом действии, должен быть настоящим, — требует капризная молодая актриса.

— Всё будет настоящим, — успокаивает ее Фаина Раневская. — Всё: и жемчуг в первом действии, и яд — в последнем.

В субботу заздравная статья в каталог художника Николая Шитикова была готова и отправлена заказчику. На два дня раньше оговоренного срока! Оперативность Шитиков оценил — мгновенно перевел Арине гонорар, проявив при этом неожиданную щедрость. («Спасибо вам, добрый человек!») Хотя художником, по мнению Арины, он был так себе, из категории проныр, умеющих наводить мосты. Он недавно вернулся из-за границы и, как с корабля на бал, влился в работу над новой постановкой «Медного всадника» в Большом театре. Как пролез — история умалчивала. Впрочем, для каталога к юбилейной выставке подобная информация и не требовалась.

— Как же вы здорово нашего брата художника понимаете! В самую точку! — радовался Шитиков и в качестве бонуса предложил Арине билеты в Большой, и места, к слову, отличные — партер.

На «Онегина» Арина выбраться не смогла — вместо нее пошла Тамара. А вот на «Спящую красавицу», где Аврору танцевала молоденькая Варя Ливнева, о которой в последнее время писали и говорили все, твердо решила пойти и позвонила Юльке. Во-первых, они давно не виделись, а во-вторых, взгляд подруги на искусство — взгляд среднестатистического вдумчивого зрителя — нельзя игнорировать. Юлькин незамыленный взгляд нередко помогал отсекать искусствоведческие бредни от главного.

Юльку Арина знала с самых ранних лет — она была дочерью родительских друзей. Когда их мамы-папы наносили друг другу визиты, девочек-ровесниц всегда брали с собой, чтобы те не скучали. Ох, скучно им действительно не было! В дошкольном возрасте девчонки самозабвенно дрались и ревели, в школе, не поделив какую-нибудь безделицу, обижались и ссорились, а повзрослев, стали подругами неразлейвода. Ведь дружба, как и сам человек, с течением времени переживает разные стадии — взрослеет. Теперь Юлька, точнее, Юлия Романовна Беляева, была замужем, имела сына и работала начальником отдела маркетинга в одной крупной фирме.

— Юленьке, пожалуйста, от меня привет передай, — в дверях Арининой комнаты показалась фигура матери: гладкая прическа а-ля Грета Гарбо, элегантное домашнее платье, тонкая талия перехвачена поясом, на плече, точно экзотическая брошь, застыл попугай Генка.

Тамара Павловна, разумеется, не могла пропустить сборы дочери в театр. «Выбор туалета — дело слишком ответственное».

— Так что ты, деточка, решила надеть? — помолчав, спросила она. Хотя было очевидно, что Арина пока ничего не решила, потому что все еще сидела за работой, яростно стуча по клавишам компьютера. — Мне кажется, в Большом будет уместно золото…

— Тамар, какое золото?! Ты видишь, я занята! — отрезала дочь, решив перед выходом проверить почту.

— Арина, ты же опоздаешь!

Кроме обычной спам-рассылки, новых сообщений на почте не было, исключая одно, подписанное странным, почти анекдотичным псевдонимом — «Наталья фон Паппен». За него-то Арина и зацепилась в последний момент.

«Уважаемая Арина Ивановна! Мы обращаемся к Вам по рекомендации Елизаветы Яковлевны Мориц…»

— Лестно, конечно, что она меня помнит, даже удивительно, — подумала Арина. — Ей ведь должно быть уже за 90, перепроверять рекомендацию не будем, — и стала читать дальше.

«Мы — недавно организованный Международный частный благотворительный фонд культурных инициатив “Таубер”. Среди наших ближайших проектов — организация выставки и издание каталога “Жизнь и судьба Мариуса Петипа”, приуроченных к 200-летию со дня его рождения…»

— Не очень оригинально, но годится, — прокомментировала вслух Арина.

«…Проект реализовывается в рамках года Петипа в Санкт-Петербурге…»

— Чудо, что не забыли! Сейчас у них чемпионат по футболу — главное событие вселенной!

«…На выставке будут представлены материалы, посвященные жизни М. И. Петипа во Франции и России, уникальные архивные материалы, личные вещи из российских и европейских музеев и частных коллекций…»

— А я при чем? — бросив взгляд на часы, спросила вслух Арина.

«В процессе подготовки к выставке мы обнаружили, что на сегодняшний день неизвестно местонахождение нескольких предметов, указанных в первом завещании Петипа от 1897 года (архив МТМИ № 7438). В частности, нас интересуют объекты описи под номерами 8 и 17, то есть: “золотой лавровый венок, на листьях коего перечислены названия балетов, подарок мэтру от балетных энтузиастов”, а также серебряный портсигар с рубином и именной гравировкой. Кроме того, большой интерес представляет перстень-печатка или перстень-талисман, дважды упоминавшийся в книге мемуаров об Анне Павловой, автор барон Дандре. Файл прилагается.

Принимая во внимание Вашу работу по поиску и атрибутированию различных артефактов, которую Вы описывали в книге “Жизнь замечательных вещей”, любезно просим Вас принять участие в нашем проекте…»

— Спасибо, далекая незнакомка, — похвала Арине была приятна.

Чего уж тут скромничать! Какому автору не понравится, что его книгу, написанную больше десяти лет назад, читают и помнят. Ведь тогда действительно стараниями Арины некая безвестная вещица, золотая галстучная булавка с маленькой жемчужиной, была идентифицирована и обрела статус мемориального предмета. А началось все с того, что знакомые знакомых, разбирая вещи в квартире умершей родственницы, 97-летней преподавательницы консерватории, пригласили Арину покопаться в старушкином хламе. При жестком условии самовывоза! Книги, ноты, письма, дневники — все эти пыльные бумажные завалы родственников совсем не интересовали. И напрасно. Старушка-то была непростая! В свое время она училась у Модеста Старовойтова^[11], а тот — у Петра Ильича. Чудеса случаются! Арине тогда многое удалось спасти от помойки. Что же касается булавки, то она сразу будто уколола Арину, и та засела в архивах, раскапывая, изучая и сравнивая десятки документов, пока наконец не нашла то самое письмо, в котором Чайковский рассказал брату Модесту про милый сувенир, полученный им от N.N.: «…булавка пришлась как нельзя кстати, мою старую я велел отдать в починку, замок сломался…» Впоследствии артефакт у родственников выкупили и передали в Клинский музей.

Собственно, эту историю, аргументируя свой выбор, и упоминала госпожа фон Паппен в письме:

«…Вашу роль как исследователя мы видим в том, чтобы узнать вероятное местонахождение указанных выше предметов и, при возможности, способствовать тому, чтобы они были представлены на нашей выставке. В рамках бюджета нашего проекта предусмотрено финансирование этого исследования в размере 5000 евро, из которых 1500 будут незамедлительно оплачены в качестве аванса в случае Вашего согласия…»

— Вот с чего надо было начинать! — воодушевилась Арина.

В этот момент у нее над ухом захлопали крылья — это прилетел Генка и, перебирая крохотными ножками, заходил по клавиатуре:

— Хорош-шая птич-чка!

Из прихожей раздался недовольный Тамарин голос:

— Очень некрасиво, деточка, заставлять себя ждать!

— Хорошо, мама, я собираюсь!

Конец письма Арина дочитывала уже стоя:

«…Также мы гарантируем оплату всех накладных расходов, связанных с исследовательской работой. В случае, если Вы сочтете для себя возможным принять наше предложение, то мы с радостью вышлем Вам материалы предварительных исследований, проведенных нашими коллегами. Ваше решение просим сообщить ответным электронным письмом…

С уважением, куратор выставки “Жизнь и судьба Мариуса Петипа” — Наталья фон Паппен. Берлин, Германия, октябрь 20ХХ г.».

Прочесть все вложенные в сообщение файлы — сканы каких-то документов и писем — Арина уже не могла и отложила на потом. Закрыв компьютер, она метнулась к шкафу и принялась второпях одеваться — любимые французские шаровары и новая кофта-хламида вразлет удачно совпали. Получился неформальный такой ансамбль, свободно струящийся, цвета мокрого асфальта. Через минуту его дополнила крупная бижутерия: бусы, клипсы, браслеты. Махнув пару раз расческой — короткая стрижка с асимметричной челкой не требовала укладки, Арина достала косметичку.

— Боже мой! Деточка, в таком виде в театр идти нельзя! Это неприлично! — из-за дверцы шкафа выплыло укоризненное лицо Царицы Тамары.

— Мам! Давай не сейчас. Иди лучше чаю попей, — оборвала ее дочь. — Тебя бы на фейсконтроль поставить, разогнала бы всех неприличных.

Мать не уходила, стояла, вздыхала, качала головой:

— Серые штаны… серая кофта… серое пальто…

— Не знаешь, вечером дождь обещали? — сменила тему дочь, надевая серые замшевые ботинки.

— Ох, деточка, так ты замуж никогда не выйдешь.

— Рада это слышать, мама. Ну, пока, — на ходу бросила Арина и вышла.

* * *

Место встречи подруги выбрали традиционное — первая колонна справа от угла, 18.30.

Когда Арина, опоздав минут на десять, подошла к театру, то сразу выделила в пестрой толпе знакомую фигуру. Юлька — стройная, высокая, эффектная блондинка, в черном полупальто с меховой горжеткой, в ореоле идеально уложенных белых локонов, — ее туалет, без сомнения, одобрила бы Тамара.

— Представляешь, Аришка, мне так хотелось на эту Ливневу посмотреть, а тут ты звонишь! Просто чудеса! — расцеловав подругу, заявила Юля. — Сейчас про нее все говорят и все хвалят. Она в самом деле хороша?

— Вот и посмотрим. Я тоже ее еще не видела, — улыбнулась Арина.

— Слушай, я ведь после ремонта в Большом первый раз! Надо будет все заценить! — призналась Юлька и тотчас заметила скепсис на лице подруги.

— Ну-ну, приятного тебе просмотра.

— Ох, ты вечно все ругаешь.

— А по-твоему, я должна ликовать, когда старая аутентичная резная позолота заменяется пластмассой! — с возмущением заявила Арина. — Я могу поверить, что фундамент, сваи, инженерные системы разные, механика за кулисами заслуживают всяческих похвал, но я — не инженер…

— Ладно тебе, хватит. Расскажи лучше про Ливневу. Ее точно кто-то двигает? — спросила Юля, которая обыкновенно была в курсе всех звездных московских сплетен, наизусть знала, кто с кем спит, кто от кого родил и кто кого бросил.

— Ох! Беляева, балет — такое дело, тут надо самой кое-чего уметь, одной протекции маловато. Но вообще я б ничуть не удивилась. У балетных — это принято. Такова традиция.

— Тогда просвещай!

— Ладно тебе, будто сама не знаешь… — отмахнулась Арина, но сразу поняла, что Юлька просто так не отстанет, и продолжила: — Известно, что еще до революции молоденькие великие князья знакомились с танцовщицами для приобретения первого сексуального опыта. Что-то вроде клуба для избранных, личный гарем… Беляева, тебе не кажется, что мы несколько зациклены на мочеполовой теме?

— Нет, не кажется. Так ты Кшесинскую имеешь в виду?

— Не только. И до, и после были свои Кшесинские.

— А почему именно балерин выбирали?

— Самое эротическое искусство, «где полуобнаженные переплетаются в разные чувственные пирамиды», — так писал Лев Николаевич. Представь, каков был контраст. В прежние времена женщина одевалась, как капуста: платья, нижние юбки, панталоны, корсеты, китовый ус… За этими доспехами и не поймешь, какова она из себя. А в балете — всё напоказ: ножки, шея, грудь… Раньше танцевальные спектакли рассматривались многими как весьма фривольное представление.

Подруги спустились в гардероб. Позолоченной пластмассы в самом деле было много — все кругом так блестело, что рябило в глазах.

— Да-а-а… — протянула Юлька. — Сейчас обнаженки и в обычной жизни предостаточно! — И она скосила глаза на смело оголившуюся девушку, стоявшую у зеркала. Сама же Юля пришла в театр после работы и была одета в деловой элегантный костюм.

В фойе перед массивными дверями с надписью «Партер. Левая сторона» она купила программку, и подруги, влившись в общий поток, прошли в зрительный зал.

— «Театр уж полон; ложи блещут; партер и кресла — все кипит…» — с выражением ученицы-пятерочницы процитировала классика Юлька. — Кипит! А дальше что, помнишь?

— «В райке нетерпеливо плещут, и, взвившись, занавес шумит», — с тем же выражением закончила Арина.

— Кстати, я прочла, что нынешняя постановка «Спящей красавицы» должна быть просто роскошной.

— Так оно и планировалось… — многозначительно произнесла Арина.

–?

— Статусный спектакль, всегда таким был. Идеальная метафора идеальной монархии!

— А разве наш САМ любит балет? Мне казалось, он предпочитает дзюдо и художественную гимнастику.

— Любить не обязательно, можно посмотреть и оценить. Ведь в балете, как при дворе, всегда существовала строгая иерархия: прима-балерина, балерина-солистка, корифеи, кордебалет, миманс…

— О! Вертикаль власти. Понимаю, — усмехнулась Юля.

— Нет, тут в самом деле все движения — плоть от плоти придворного ритуала — ритуальные поклоны, приседания, взгляды, жесты… И вообще, «Спящая красавица» — это самопрезентация власти. К слову, Петипа считал этот балет своей самой большой удачей.

— Вот люблю я с тобой по театрам ходить. Ты все расскажешь, объяснишь… А художник кто? Твой Шитиков?

— Нет, боже сохрани! Сюда его не допустили. — Арина остановилась у нужного ряда, ожидая, пока капельдинерша, немолодая дама в форменном сером костюме, рассыпаясь в комплиментах, не усадит в кресла известного телеведущего и его спутницу.

Да, места им достались явно блатные! Ряд 13, срединные кресла — отсюда вся сцена была как на ладони, идеальный обзор.

— Арина Ивановна, дорогая моя! — услышала она за спиной и обернулась. Помахивая программкой, к ней приближался холеный господин во фрачной двойке — Арнольд Михайлович Каратов. Балетный агент, театрал — он часто мелькал на разных московских тусовках, приходил и к ним на презентацию «Лемешева». Они были знакомы давно, но не слишком коротко.

— Добрый вечер, рад вас видеть, Ариша. Вы, как всегда, очаровательны. О! Вы с подругой! Представьте нас, пожалуйста. Юлия. Очень приятно. Арнольд. Будем знакомы. — Сверкнув обаятельной улыбкой, Каратов церемонно приложился к ручкам обеих дам.

Его подчеркнутая светскость была родом из прошлого, великого театрального прошлого, когда театр — храм, спектакль — событие, а актеры — небожители. На фоне нынешней случайной зрительной массы он и сам выглядел ретрообразно и в то же время на удивление естественно.

— Вы тоже на Вареньку пришли взглянуть? Хороша! Слышал про ваши неприятности в музее, ох, кинжал в грудь по рукоятку… Очень сочувствую! Все эти сплетни действуют на нервы. Вот вам моя визитка, вдруг случится позвонить. А ваш телефон не черкнете? Покорно благодарю. Приятного вам вечера. — И Каратов с поклоном удалился.

— Савинова! Он тебя клеит! — с лукавой улыбочкой заметила Юлька, одержимая идеей устроить личную жизнь подруги.

— Ничего подобного.

— Ну-ну, рассказывай… — И, оставшись при своем мнении, она сменила тему. — Слушай, а что там с вашим преступлением века? Вора нашли?

Арина громко вздохнула:

— Умоляю тебя, Беляева, не надо об этом, а то меня уже тошнит.

— Да я что, я ничего… Я вот смотрю, что люди на билеты потратились, а на цветочки уже не наскребли.

— Здесь цветы приносят к администратору заранее, внутрь вкладывают записочку «для кого». А может, не только записочку… — объяснила Арина. — Мой знакомый рассказывал, что его поклонницы вкладывали ему в букеты… вообрази, облигации трехпроцентного займа!

Юлька прыснула, потом, вдруг что-то вспомнив, принялась рыться в сумке и, достав оттуда театральный бинокль, нацелила его на знаменитый потолочный плафон. Но Аполлон с танцующими по кругу музами стал меркнуть — свет в зале медленно угасал, в оркестровой яме пришли в движение музыканты, над центральным пультом показалась лысоватая голова дирижера. Прозвучали одинокие хлопки — заработали клакеры. Мгновение спустя по залу прокатились общие аплодисменты. Началась увертюра.

Эту новую постановку «Спящей красавицы» под редакцией Григоровича Арина уже видела и мнение свое вынесла. Из лучших побуждений, чтоб подчеркнуть значимость события, мэтр пригласил к работе над спектаклем итальянского художника-сценографа Эцио Фриджерио. И тот весьма старательно представил на сцене театр той эпохи, в которую, собственно, и разворачивается действие: и задник, и кулисы, и костюмы (над ними работала супруга Фриджерио) были типичны для XVII–XVIII вв. Однако Арине сценография итальянца показалась чересчур помпезной, тяжеловесной и перегруженной^[12]. С ее точки зрения, декорации затмевали хореографический рисунок, сам танец. А вот танец-то как раз стоил того, чтобы остановиться на нем отдельно. Молодая прима Варвара Ливнева была действительно хороша. К слову сказать, партия Авроры в «Спящей красавице» — одна из самых технически сложных, в любой редакции, какую ни возьми, и Ливнева справлялась с ней отлично. Все было выполнено настолько четко, чисто и уверенно, что и придраться не к чему. В знаменитой сцене с четырьмя женихами «апломб» молодой примы, устойчивость на полупальцах, сорвал бурные аплодисменты зала. К ним, перестав наконец вредничать, присоединилась и сама Арина. Ох уж эти критики: вроде сами делать ничего не умеют, а ругать горазды.

* * *

В антракте Юлька потащила Арину в буфет:

— Бокальчик шампанского и бутерброд с икрой! Обязательно, для поддержания традиции! Я угощаю!

— Да брось ты, тут такие цены, что не подступишься! — попробовала возразить Арина, но подруга, заявив, что без шампанского не уйдет, встала в очередь.

— Помнишь, тут в буфете раньше стояла удивительная ваза в виде хрустального павлина, в него конфеты складывали? У него еще хвост серебряный был?

— Не помню.

— Видно, он тоже пал жертвой реконструкции. Но в этом случае жалко не только птичку, — проворчала Арина, когда они устроились за свободным столиком.

Юля подняла бокал:

— Я вот что тебе скажу, эта Ливнева — очень классная! Я не знаю, что там у нее с техникой, но, на мой невооруженный взгляд, она просто летает по сцене! А ты чего скажешь?

— Скажу, что техника тогда и хороша, когда ее не видно, — откусывая бутерброд с икрой, ответила Арина.

— И музыка — просто божественная!

— Между прочим, Чайковского ругали за то, что он взялся писать «музыку для ног».

— Почему?

— Балет тогда считался жанром условно музыкальным, в котором за редким исключением работали посредственные композиторы.

— Ты серьезно? Я — в шоке!

— Да-да… сюжет не ахти какой, музыка так себе — все это было вторичным, потому что на первом плане пухлые полуобнаженные нимфы выписывали акробатические кренделя, — продолжила Арина, чувствуя приятное головокружение от шампанского. — «Летают ножки милых дам; по их пленительным следам летают пламенные взоры…» Пушкин про ножки и писал.

— Не может быть! А как же мировое признание? Шедевры русского балета?

— Ну, вот со «Спящей» они примерно и начались. Первая постановка была в 1890 году. Тогда, по сути, Чайковский, Петипа, Всеволожский, он либретто писал, создали не просто шедевр, а целый новый жанр, тот балет, который мы теперь знаем и любим.

От выпитого Юлька впала в восторженное состояние:

— Ох, как же здорово, как славно! Спасибо тебе, Аришка. Только ты меня и вытаскиваешь. Честно говоря, я закисла. Работа — дом, дом — работа, муж — ребенок. Тот еще паразит, ничего делать не хочет. А сегодня просто чудесный вечер!

* * *

После спектакля подруги решили не расставаться, продлить вечер. Юлька предложила зайти в кафе.

— Да ну, теперь там даже покурить нельзя, — возразила Арина и предложила пойти к ней.

За пятнадцать минут и 350 рублей таксист домчал подруг до Замоскворечья, где на углу Малого Татарского они зашли в магазин.

Арина направилась в гастрономический отдел, а Юля — в винный:

— Сначала взяла одну, но вторая прямо сама в руки прыгнула! — выходя с двумя бутылками шампанского, заявила она. — Слушай, а Царица Тамара нас не осудит?

— Если нальем, то нет…

Тамара их с удовольствием поддержала. Они устроились на кухне под старой гэдээровской лампой — болтали, пили, веселились, закусывали и немного грустили, вспоминая Ивана Петровича и обоих Юлькиных родителей, тоже, увы, ушедших.

Женскую компанию в меру сил поддерживал Генка. Попугай деловито расхаживал по столу между тарелками, что-то с них склевывал, глядел на свое отражение в крышке металлической сахарницы и кричал в нее, как в рупор, все слова, которые знал: «Моло-детс, Гена, хо-рошчая птичч-ка! Здрасс-твуй!», «Тосс-ка з-зеленая! Прри-вет, прри-вет». Раньше, до Савиновых, Генка жил в детском саду, где получил серьезное нервное расстройство, поэтому первое время он был пугливым и нелюдимым. Но спустя год он все забыл, пообвык и, к радости обеих хозяек, начал говорить.

Юлька стала рассказывать про сына Степана, который стал вредным и прыщавым, потом про ленивого мужа Михаила, который второй год не мог найти работу.

— Удивительно. Михаил такой знающий человек, с таким широким кругозором, — заметила Тамара. — Я такого не ожидала.

— Что делать — работать ему негде. Негде, незачем, да и некогда, — подытожила Юлька.

— А я ожидала чего угодно, — невпопад вставила Арина, — но только не того, что когда-нибудь мне будет сорок лет.

— Так тебе еще целый год до сорока! — отозвалась Юля. — Кстати, скажи, Анатолий тебе звонил? Я думала, ты мне что-нибудь про него расскажешь.

— Какой Анатолий? — тотчас заинтересовалась Тамара.

— Вот именно, что никакой, — ответила Арина. — Твои усилия, Беляева, оказались напрасны.

Разумеется, это Юлька познакомила Арину с Анатолием, который когда-то учился с ее мужем. Встреча произошла у Беляевых на семейном празднике. «Очень толковый мужик, кстати, недавно развелся», — по секрету сообщил Арине Юлькин муж. Однако собеседником Анатолий оказался неважным, говорил он мало, мало ел и не пил ничего спиртного, объяснив, что недавно бросил. Когда Арина вышла на кухню покурить, он покорно поплелся следом, но лишь для того, чтобы сообщить ей, что курить он тоже бросил.

— А вы не хотите? — спросил он ее и для поддержания увлекательной беседы стал рассказывать про какую-то книгу, после прочтения которой у нее тоже «пропадет всякое желание курить».

— Ну а что вы еще бросили? — поинтересовалась Арина.

— Вам, наверное, со мной скучно, — подытожил «толковый мужик» и замолчал. Правда, в конце вечера вдруг вызвался отвезти ее домой и, прощаясь, церемонно попросил разрешения позвонить, но так и не позвонил.

«Зануда!» — решила тогда Арина и думать про него забыла, но сейчас, когда Юлька напомнила, ее вдруг укололо.

— Да нечего рассказывать, — повторила она, размышляя, обидно ей или нет.

— Постой, он же потом Мишке звонил и про тебя расспрашивал…

— Видишь ли, Юлия, когда невесте сорок и она страдает ожирением… Короче, залежалый товар пристроить непросто. — Арина улыбнулась веселой хмельной улыбкой.

Она, конечно, лукавила. Во-первых, никаким ожирением она не страдала, хотя, возможно, была чуть-чуть склонна к полноте, самую малость, и потому регулярно сидела на разных диетах. А во-вторых, выглядела она моложе своих лет.

После слов дочери Тамара горестно вздохнула, будто согласившись со всем сказанным, и оседлала свою любимую тему:

— На мой взгляд, Арине надо сменить прическу, — произнесла она, призывая Юлю в свидетели, но той позвонил муж.

Тут и Арина вспомнила про свой мобильный. Звонок она отключила еще в театре, а включить забыла. Как назло! На экране высветилось несколько пропущенных вызовов. Звонила Вика, ее заместитель, и, не дозвонившись, отправила смс. «Чего не берешь трубку? Срочно отзовись!», «Сегодня у нас была буря! Кабулов катит на тебя бочку».

Перезванивать Вике, когда на часах за полночь, было поздно. Арина нахмурилась, впрочем, новость легла на почву, обильно удобренную шампанским:

— В конце концов, я — в отпуске! — пробормотала она, а поскольку Юлька все еще болтала по телефону, пошла к себе в комнату дочитывать письмо из Германии.

Предложение госпожи фон Паппен было весьма щедрым, однако при повторном прочтении кое-что в письме Арину смутило. «Какие странные выбраны объекты поиска, особенно тот, что указан третьим…» — размышляла она, стараясь отогнать от себя хмель. Перстень Петипа — то, что она о нем припомнила, относилось скорее к области каких-то сплетен, слухов и легенд…

Минут через десять она вернулась в кухню, но дамы так увлеченно беседовали, что даже не заметили ее появления.

— Тамара Павловна, ну вы-то видели мамины украшения, вы его точно должны помнить! — под хрустальный звон бокалов вопрошала разгоряченная Юлька. — Может, знаете, откуда он появился?

— Нет, деточка, камень я, конечно, помню. Он совершенно роскошный! Но у кого она его купила… — Тамара покачала головой. — И потом столько времени прошло.

— Ты о чем? — напомнила о себе дочь.

— Понимаешь, подруга, очень странная история, — ответила ей Юлька. — Лет десять назад мама подарила мне рубин, рубин-кабошон, большой, красивый. Сама знаешь, мама цацки любила и умела их выбирать.

— А ты будто бы нет, — вставила Арина.

— Так вот, про этот рубин я и думать забыла, а недавно открываю сейф, достаю шкатулку… и вижу. Он меня просто позвал! Да-да, не смейся! Короче, я на него долго так смотрела и решила заказать оправу… Кольцо типа серебряной корзиночки, очень красиво, но сейчас не об этом… Короче, оправу мне сделали. А вот здесь начинается самое интересное. Представь, стоит мне надеть это кольцо, как со мной что-то странное происходит. Такое неприятное ощущение, мысли какие-то дикие в голове роятся, и я делаюсь страшно агрессивной, злой, будто бы в меня Чингисхан вселился. Я это просто физически ощущаю! — Юлька сделала эффектную паузу. — И тогда меня озарило! Я подумала, а кому, собственно, этот рубин раньше принадлежал. Может, судьба у этого камня ужасная. Понимаешь?

Подруга кивнула.

— Ты в такие вещи не веришь?

— Верю или не верю — сейчас неважно, — приняв важный вид, произнесла Арина. — Лучше обратимся к опыту прошлого, к фактам. А они нам говорят что?

— Что? — переспросили дамы.

— Что некоторые известные, вполне себе реальные украшения и камни, в силу непонятных науке причин, имели крайне несчастливую судьбу. Буквально «след кровавый стелется по сырой траве». Возьмем, к примеру, проклятое колье Марии-Антуанетты.

— Это же все художественный вымысел, — отозвалась Тамара.

— Ладно, тогда сапфировые серьги Параши Жемчуговой? Про них уже чистая правда.

— А что с ними не так? — спросила Юля.

— Ни сама Жемчугова, ни те, кому достались ее сапфиры потом, не дожили до 30 лет. Энергетика камня, магия или банальное стечение обстоятельств — назовите как угодно. Между прочим, когда у меня дома хранилась та самая галстучная булавка Петра Ильича, то я за неделю накатала пять финальных глав диссера. А до этого сидела — ни в зуб ногой.

— Потому что взялась за ум, — объяснила мать.

— Э-э-эх! Потому что Чайковский со мной вдохновением поделился.

— Да… — протянула Юля. — Интересное дело…

— Вот я им и займусь! Буду искать брошку Чайковского, кальсоны Мариуса Петипа, библиотеку Ивана Грозного и Священный Грааль! — воскликнула Арина, осушив бокал. — Похоже, вскоре это будет мой единственный заработок!

Несколько минут назад она отправила ответ Наталье фон Паппен, согласившись сотрудничать с их фондом. И теперь все ее музейные неприятности бултыхались в искрящемся озерце шампанского.

Примечания

11

Вымышленное имя.

12

В данном случае приводится мнение о постановке В. А. Кулакова, искусствоведа, историка музыкального театра.