Чёрное солнце

Мария Петрова, 2023

В романтизированном мире-утопии Кассандры Эванс происходит переворот, заставляющий поменять взгляд на мир и существование. Она встречает старых знакомых, бывших друзей, теряет близких, но все это несравнимо с предательством родной крови. Хладнокровие и неумение чувствовать растворяются в окружении человеческих жизней, что мешает сосредоточиться и твердо идти к своей цели.

3

У Серова был сын. Приемный. Милый светловолосый мальчик с голубыми озёрами, чистыми настолько, что блики при задумчивом взгляде на солнце или туманную холодную погоду ослепляли. Он редко кашлял и что-то монотонно, почти не останавливаясь, печатал на ноутбуке, прижав колени к груди. Своим видом он пытался не быть человеком. Уставший от людских грехов и пороков, он пытался отдалиться от людей, сделать себя не таким, как были они, иначе как ещё можно было объяснить желание одеваться отстранённо, почти как взрослый, но как маленький ребёнок, игнорируя то, что он уже был девятиклассником. Когда я узнала, сколько ему лет, я удивилась, потому что выглядел он младше, это говорило о ненависти к подобным себе, подросткам, возможно, ненависть была обоснованной. Этот мальчик стремился показать всем, что он другой, в какой-то мере, это было ошибкой, ведь правильные люди всегда видят в тебе уникальные черты.

Он не страдал, не было причин, но он всячески пытался их найти. Сам порой удивленно осознаёшь, что вокруг тебя нет повода радоваться, что ты как тигр, загнанный в клетку, но, к тому же, привыкший. Невольно царапаешь стены, пытаешься плакать о помощи, потому что жалеешь себя, хотя от жизни ждать почти что нечего. Марк Серов был далеко не идеальным, но я не из тех, кто искал идеальных людей. Чем проще и лучше человек, чем сильнее он соблюдает правила общества, тем меньше можно от него добиться.

— Что ты печатаешь?

— Проект для школы.

Девятый класс, как мне рассказывали, был одним из самых требовательных годов, от которого многое зависело. Многое зависело от того, как ты умеешь обманывать и вертеться.

— На какую тему?

Он поднял глаза, холодным взглядом одаривая меня, но осекся, вероятно, ожидав увидеть во мне обыкновенную тупоголовую студентку, пришедшую за помощью с курсовой.

— Граффити.

Чтобы начать разговаривать со взрослым, детям нужно было немного о них знать и понимать, что им нужно что-то кроме стандартных ответов, чего они хотят, и нужно ли быть осторожным.

— Педиатрия?

— Патологоанатомия.

Он кивнул. Сжал пальцы на ногах. Я отвела взгляд к окну, потом взглянула на часы.

— Часто он так задерживается?

— Постоянно.

— Странно, на пары он не опаздывает.

— Приоритеты расставляет в свою пользу. И в пользу статуса.

За дверью послышался хохот двух мужчин, один отдаляющийся, второй приближённый. Дверь открылась, и в кабинет шумно вошёл Серов. Такое чувство, что он писался человеческой энергией, я никогда не видела его уставшим, даже после полного рабочего дня, когда другие профессора выползали, и скорее стремились домой, к семье, он, не торопясь, и насмешливо улыбаясь, шёл прямо в кофейню или бар, не знаю, зачем.

— Как дела, Марк? — спросил он, сходу, явно незаинтересованно, и не ожидая ответа.

— Нормально, — выплюнул мальчик, обычно он игнорировал вопросы такого плана, но из вежливости скорее ко мне, чем к отцу, выдавил из себя банальный ответ. Банальный чисто для взрослого, все, что говорит подросток и с какой интонацией имеет значение.

— Где?

— Что?

— Курсовая.

Конечно. К ним только за этим и ходят.

— Дома. Я по поводу доклада на международный…

— А, это, — он закурил, — ещё проверяют. Скажу тебе так, — он откинулся на спинке стула, сразу делаясь в своих глазах выше всех, кто в этой комнате, — с таким количеством ошибок не стоит надеяться на призовое место.

Где-то в глубине угла тихо фыркнул маленький нечеловеческий ребёнок.

— На конкурс меня отправил преподавательский состав, а не я пошла на это по собственной воле. Цели «выдвинуть новую научную гипотезу» у меня не было. Как раз наоборот, — я царапала ногтями лакированное покрытие жесткого стула, — у меня попросили черновик, обещав довести все до идеала.

— Это Вам Марина Анатольевна сказала, а не я. Я твой куратор, и слушать ты будешь меня. Понятно?

— Вы мне даже не сказали про проект!

Он затянулся и выдохнул ненормально концентрированный клубень дыма.

— Думать головой надо.

Не человек. Не достойный таким называться. Глупый, избалованный, самодовольный старый болтун.

Я взяла сумку и вышла. Не стала я оставлять приёмного сына сиротой во второй раз только потому, что сейчас у него были деньги, и потому что со своим заболеванием он не прожил бы в детском доме, хотя, думаю, он бы не отказался побыть немного один.

Я знала, что моя работа достойна призового места, даже черновики нужно уметь писать так, чтобы это было достойно прочтения.

Но на следующий день Серов все равно умер. В своём кабинете. С перерезанным горлом. С украденной частью документов, причём, все пропавшие бумажки говорили именно о том, что убийца прекрасно знал, где что лежит, что отвечает за статус и звания. Подозревалась вся наша группа, да почти весь университет, тех, кто не держал на Серова зуб, было очень мало.

— Ужас, а за что его убили? — первое, что спросила у меня Алиса.

— Ну, он был сам по себе нехороший человек.

— И все с этим согласны?

— Ага. Он многим перспективным студентам палки в колёса вставлял.

— Убийцу будет сложно найти.

— Очень, — я повернулась на стуле с корейской морковкой в пластиковом контейнере, — в момент обнаружения тела окно было открыто, все дверцы шкафов распахнуты настежь, бумаги перерыты, стол в беспорядке. Отпечатков, казалось, куча, но их не оказалось, нигде. Допустимо, что убийца был в перчатках, но тогда можно было бы поискать другие зацепки, тот же нож, или оборвавшиеся части одежды, потому что злоумышленник вылез в окно. В окно пятого этажа, — Алиса подавилась соком.

— Это человек хоть был?

— Не знаю, но, в общем, зацепок никаких не нашлось. Вообще никаких. Завтра пойдём в морг, говорят, случай интересный.

— В плане?

— Не уточняли, но будет смешно, если окажется, что он умер раньше, чем ему полоснули по шее.

— В смысле?

— Остановка сердца. Такой случай был на прошлой неделе в библиотеке. Молодая девушка умерла от перебора энергетиков, никотина, и ещё чего-то.

— Ну, понятно.

— Остановка сердца может быть от увиденного, или же от введённого в кровь препарата, это должны были обнаружить следователи, само собой, прокола не обнаружилось. Рукава и манжеты были нетронуты.

— Что такого можно было увидеть, чтобы остановилось сердце.

— Не знаю, знаешь, говорят, можно и словом убить. Человек способен на многое.

— Да уж… а дети у него были?

— Был сын, но приёмный, сейчас решается, заберёт его бывшая жена Серова, или он поедет туда, откуда пришел.

— Жалко пацана.

— Не то слово…

Поводов волноваться становилось больше. Металлический вкус темного прошлого, детства, которое мне не хотелось вернуть, познания новых миров и адаптации под физическое тело, новые морали настигал меня все чаще. Он неприятно все ближе подкатывал к горлу, противным холодом прокатываясь по телу, и заставляя усомниться в себе и всем, что ты делаешь.