Чёрное солнце

Мария Петрова, 2023

В романтизированном мире-утопии Кассандры Эванс происходит переворот, заставляющий поменять взгляд на мир и существование. Она встречает старых знакомых, бывших друзей, теряет близких, но все это несравнимо с предательством родной крови. Хладнокровие и неумение чувствовать растворяются в окружении человеческих жизней, что мешает сосредоточиться и твердо идти к своей цели.

4

Странное чувство, когда сомневаешься в какой-то вещи, думаешь, взять ее, или оставить, и берёшь в итоге. Риск должен быть, и чем острее лезвия по бокам каната, тем незримей становится путь. В этом и опасность. Многие недооценивают не лезвия, а путь. Важно ли это? Вполне. Когда ты не знаешь, на что идёшь, будь готов к тому, что лезвия будут вдвое острее.

Я много раз рисковала, открывая новые книги. Читалась они довольно быстро, смысл схватывался легко, но каждый раз это меняло мое сознание, и после смерти Серова, беря книгу из рук светловолосого, покачивающегося на ветру, снова ставшего одиноким во всем мире мальчиком, я невольно понимала, что в то время, когда одни пытаются не быть людьми, я все делаю для того, чтобы стать им, человеком. Хочешь понять человека — стань им. Хочешь найти убийцу — сделайся убийцей. Хочешь найти идеал — будь им.

Я шла не по правилам, я ломала систему. Я упустила очень важного человека, я не знаю, что с ним, до конца не разобравшись в причине его исчезновения. Не так была важна смерть, как причина его ухода. Я не знаю, что с ним, потому что у людей не было ко мне доверия. Они будто бы чувствовали, зачем он мне нужен. А может… у меня изменились планы. И я не хочу быть кем-то, кроме человека. Человек в первую очередь — значит испытывать чувства, а этого я уже была лишена. Сейчас я чувствую фальшивую злость и голод по существенным вещам. В моей жизни давно не было ничего вкусного и нового. Не знаю, нормально ли получать удовольствие от того, что ты становишься человеком. Уверена, это и звучит смешно.

— Сегодня вечером ко мне придут мои бывшие одноклассницы, мы просидим часов до двенадцати, если хочешь, можешь присоединиться, — заявила мне Алиса, пока я пила утренний кофе. — Вспомнишь школьные годы.

Я не ходила в школу.

Я знаю четыре языка, высшую математику, обучена игре на трёх разных инструментах, умею готовить лучшие блюда английской кухни 17-19 века. Но в школу я не ходила.

Дамы, девушки, заявлялись в период времени с 7:56, до 8:15, думаю, последних можно было считать опаздывавшими. Последние всегда опоздавшие. Среди них не было близких подруг Алисы, но общались они довольно душевно. Для меня не было в новинку, что женщины зачастую улыбаются для виду, но по этим было сложно сказать, улыбаются они всерьёз, или в качестве вызова. Большинство из них пришло с выпивкой и вредной едой, и лишь одна не притронулась к алкоголю. Вино у них было мерзкое, это я знала, поэтому тоже воздержалась. Над нами посмеялись, я бы тоже стала сомневаться, если бы внимание той девушки не привлекла коллекционная книга из вещей, перепавших мне в числе случайных. Я всегда знала, когда человек создаёт себя, и когда это идёт изнутри.

— Я слышала, декан в медицинском недавно умер, — холод ее рук передавался через голос. Зелёные, как настоящий изумруд глаза, сливались с массивным, ровным, как расчёты астрономов, камнем на кольце прямоугольной формы, — я была лично знакома с его сыном, — вздох. Она поставила с негромким стуком книгу на полку, как будто даже сожалея. — Ему не нужны были деньги, столько внимания. Он верил, что к правде можно дойти лишь самостоятельно построив путь, из гвоздей, досок, палок, и никто для этого не нужен. До правды он дойдёт, в любом случае, но вот какой она будет.

— Правильной, — я опёрлась плечом на дверной косяк, — какой бы не была правда, у детей она всегда истинная и искренняя.

— Да, забавно выходит. Девятый класс — такое интересное время, не потому что впереди самый важный экзамен в твоей жизни, совсем не поэтому; для одних ты ребёнок, для других надежда школы, не висящая на доске почёта, для третьих ты единица тупости, сливающаяся с такими же тридцатью детьми. Одноклассники не примут тебя по достоинству, потому что не способны на это. Они не видят тебя дома, и когда ты один, а если и видят, то они больше не твои одноклассники. Марку повезло, он один. Он совсем один. Он очень многое прошёл, чтобы не сойти с ума. Он сделает все сам, и это правда будет истиной.

— Кем Вы работаете?

— Я учитель литературы у девятых-одиннадцатых классов. Если Вы не заметили, тут почти все или преподаватели, или юристы, — не вижу ничего общего, — кто-то считает, что быть учителем легко или бессмысленно. Но на самом деле учитель выигрывает войну. Моя задача рассказать и объяснить, почему именно Пушкин и почему именно Гоголь. Почему?

— Потому что они проверены временем.

— Это самый кошмарный ответ, — она скорчилась, будто съела самый кислый лимон, — сорока минут мало, чтобы дать развёрнутый ответ на это высказывание. Время до настоящего момента было очень неоднозначным. Да, это о много говорит, да, таких, как они, избирали лучшие, и, если бы авторы, дошедшие до нашего времени, были этого не достойны, никто бы про них не вспомнил. Но время само направляло человечество, поэтому говорят, что они были проверены не критиками, не артистами, а временем.

— Разве это не одно и то же? В каждом отрывке времени по «гению».

— Не совсем. Они такое не отсеивали, — она продолжила бы, но как будто вдруг вспомнила, что знает меня не больше часа, сразу же переменившись в лице. — Извините, наверное, я сказала лишнего.

— Зачем ещё устраивать такие вечера, если не для разговоров? — улыбнулась я. — Философия не знает границ, и, к тому же, здесь на неё нас никто не осудит.

— Да, Вы правы.

Из гостиной донёсся взрослый хохот.

— Так всегда нравилось быть индивидуальностью, — девушка с улыбкой подперла голову кулаком, опираясь о столешницу, — в пятнадцать лет мне говорили, что я не выгляжу на свой возраст, это так льстило мне. Мне всегда хотелось отличаться от сверстников, когда они пытались быть старше, я старалась оставаться ребёнком.

— Зато умным.

— Наварное.

— Обычно такие не бывают глупыми.

— Глупые, как правило, пытаются из себя что-то строить. Может, если этого хочет общество. Сильным ты становишься тогда, когда общество играет по твоим правилам.

— И как? Играет?

— Слабенько. Нужен опыт. Ему нужно время.

— А если оно не хочет?

— У нас в лицее ты либо учишь литературу с Мальцевой, либо не учишься в лицее. Захочет.

Я посмеялась.

— Обычно я спрашиваю у таких людей, какие у них планы на жизнь. Тут, думаю, все вполне понятно.

Она отмахнулась, засмеявшись.

— Вы мне льстите, я не такая особенная.

И впрямь. Не особенная. Я сомневаюсь очень редко, но эта девушка заставила меня посомневаться в том, что она человек.

В конце она сказала, что обстановка в комнате заставила ее вспомнить детство, и «унестись в край фантазий, размечтавшись и начав философствовать». Разве не таким должен быть учитель литературы? Думаю, нет.

— Ненавижу пьяных, — Алиса закурила, как только дверь за надоевшими гостями закрылась.

— Как вы пообщались?

— Пойдёт. А ты с Маринкой, видимо общалась?

— «Маринкой»?

Алиса покатилась со смеху.

— Маринкой, — подтвердила она, — у неё в восьмом классе были самые длинные волосы, одно удовольствие было дергать!

— Странно, об этом она мне не говорила.

— Ещё бы! Школа была для неё — самое тяжёлое время. Она раскрылась, когда слиняла в Питер, отучилась там, и вернулась покорять Москву, ахах, — сама же посмеялась со своих слов она. — Прости, я пила. Было бы странно, если бы на встрече выпускниц было больше двух трезвых людей. Так странно, — она уставилась в точку, на мгновение отведя изящным жестом сигарету от губ, — я помню их такими маленькими, думающими, что в универе они встретят любовь всей своей жизни… я помню, как они мазали красной помадой губы перед дискотекой, пробовали курить, списывали, думали о лучшей жизни. А Марина всегда была такой, она не изменилась. У неё была непростая жизнь, я не знаю, что ее ждёт. А эти… разочарованные в жизни взрослые, настоящие взрослые, не просто накрашенные девочки, а потрёпанные жизнью, людьми, неудачами, не ухоженные личности. Их и личностями-то не назовёшь. Почему все так плохо? Они же были отличницами, белыми, чистыми зубрилками. Почему сейчас они сидели передо мной и отборными матами ругали все, что коснулось их жизни? Дети, одиннадцатый класс, школа так снисходительна с ними. Они уже не дети, но так верят в чудо, так отчаянно пытаются жить, ловить моменты, как будто знают, что их ждёт, — тогда она подняла на меня абсолютно трезвый, обречённый взгляд, — почему жизнь так жестока, Аня?

— Мы сами себе ее выбираем.

— Ты думаешь, Он хотел себе смерти? — она заулыбалась, что кровь поледенела. — Нет. Хотели, может быть, все, но не он. Он точно не хотел умирать, — сначала я даже поверила, но потом поняла, что верить такой, как Алиса… весьма сомнительно. — Ты хотела. Просто признай это. Ты устала от него, но не знала, как сказать.

— Мое желание мало что изменило бы. Он сам на это пошёл.

— Нет! Этого не может быть!

Я ни разу не видела, как рыдает Алиса. Передо мной была не она, а ослабевшая частичка ее души, забившаяся в тёмный угол, и наконец, смогшая найти выход наружу. Будь свободна, тьма внутри людей. Вот, что такое забыть прошлое.