Нигдерево

Мария Фомальгаут

В Таймбург я приехал на закате. Припарковал закат у ворот, я пошел по городу. Я понятия не имел, что мне делать дальше, уж слишком запутанное мне досталось дело. Для начала я решил отправиться в городскую ратушу, сам не знаю, зачем. – Где ратуша, не подскажете? – спросил я. – А вон прямо и направо, – ответили мне, – её охраняет страж. – Кто-кто? – спросил я. – Страж, – ответили мне. – Постойте-постойте… страж или страш? Если страж, так он охраняет ратушу, а если страш, так он страшный, я его боюсь…

Соль чуждых

— Дайте мне еще сутки.

Это я Мальгусу говорю.

А он молчит.

Вот это плохо, что молчит, лучше бы заорал, это он здорово умеет, орать, клокочет, кудахчет, квохчет, хлопает крыльями…

А тут молчит.

Откашливаюсь, повторяю:

— Дайте. Мне. Еще. Сутки.

Мальгус разворачивается, смотрит на меня сверху вниз:

— И который раз вы мне это говорите?

Меня передергивает.

— Первый.

— Ой ли?

Повторяю:

— Первый.

— Чтобы за сутки они от нас рожки да ножки оставили?

— Полгода всё нормально было, а теперь…

–…а теперь началось.

Мальгус нависает надо мной, большой, матерый, он может проглотить меня, если захочет.

— Друг мой, вы гуманист до мозга костей…

Сжимаю челюсти, ну, началось…

Молчу. Тут одно спасение, — молчать. И слушать. Ждать, пока Мальгус откипит своё, отклокочет.

Одни сутки, — повторяю я.

— Ну, найдете вы его, и что?

И то, думаю я.

Вслух не говорю.

Я увидел её вчера.

Нет, вру, позавчера.

Нет, снова вру. Не помню, когда.

Её звали… а ведь даже и не помню, как её звали, звали же как-то, вспомнить бы еще, как, молодежь имена меняет только так, утром одно, вечером другое, а может, и вовсе лишили имени за неуплату, тоже бывает…

Так что не знаю, как её звали.

Я увидел её…

…ну скажем, позапозавчера.

Стояла под фонарем, еще увидел, еще отметил, вроде знакомая, ну из тех, кого видел раза два у кого-то там в гостях, и вроде не о чем говорить, а надо подойти, окликнуть, пожелать доброго вечера…

Подошел.

Окликнул.

Доброго вечера пожелать не успел.

Не сразу понял, что с ней не так, еще до последнего надеялся на что-то, сам не знаю, на что, хотя надеяться было уже не на что.

Мертва.

Убийство…

Читаю отчет, перечитываю снова, не понимаю…

Убийство…

С этого всё и началось.

Хотя нет, нет.

Всё началось с того, как упала звезда, я видел, как она падала, да мы все видели, такое невозможно было не заметить. До сих пор жалею, что не загадал желание, и не потому, что не успел — тогда я еще не знал, что нужно загадывать желание.

Это уже потом чуждые мне объяснили.

Чуждые вообще много мне объяснили. Что нельзя рассыпать соль, иначе будет беда. Раньше я не знал, что нельзя рассыпать соль. Раньше я вообще не знал, что такое соль. И что ею положено посыпать зерно, тоже не знал.

А вот — соль.

Или вот еще: берешь чашу и выставляешь над собой, когда небо плачет. Это тоже они показали. Они еще к чаше трость приставляют, чтобы держалась.

А вот дом сразу соорудить не умеют.

И тишину пустить не умеют.

И темноту тоже.

И время законсервировать не могут. Я их учил, не понимают.

Они меня учили, как надо отвар пить. У них для этого специальные лопаточки есть.

Они…

Ах да.

Звезда упала.

Мы тогда пошли смотреть…

…нет.

Вру.

Они первые к нам пришли.

Зерно принесли.

Зерно у них плохонькое, не в пример нашему. А вот соль это да, раньше и не думали, что соль измельчить можно и в зерно добавить…

Звезда упала.

А потом я увидел её.

И не успел пожелать ей доброго вечера.

Потому что она была мертва.

— Дайте мне сутки.

Это я Мальгусу говорю.

Мальгус смотрит на меня с презрением. Мальгусу вообще не до меня, Мальгус ест. Без соли ест, Мальгус соль не любит, соль чуждые привезли.

— Ну, хорошо…

Мальгус нехотя открывает тайник, отсчитывает мне ровно сутки, кладет на стол, подчеркнуто отворачивается.

Мальгус…

…в целях собственной безопасности мы должны поднять звезду снова на небо.

Это Мальгус.

Мальгус не скажет, чтобы убирались, откуда пришли.

Мальгус скажет — надо поднять звезду обратно на небо.

— Да не я это, не я!

Его зовут Фарид. Здесь всё просто. Фарид. У них имена не меняются, как был при рождении Фарид, так и остался.

— А где вы вечером были?

— Дома был, вон, жена подтвердит… что, не верите, да? Скажете, оба врем?

— Пока ничего не скажу… А еще кто в доме есть?

— Дочка есть…

— Я хочу поговорить с ней.

Фарид усмехается.

— Не получится это у вас.

— А в чем дело?

— А в том, что ей два месяца от роду.

— И?

— Чего И… э-э-эх, вы, послали вас тут убийцу искать, а сами-то ничего про нас не знаете…

Спохватываюсь:

— С трех лет говорят.

— Кто и в год говорит, вон, у сестры дочка в год уже смотрит, пальцем тычет, киса пошла домой…

–…мы его найдем, мы его сами голыми руками придушим на хрен…

Это Фарид.

Он мне про свое имя говорил, в честь какого-то героя назвали, он там всех спасал, всем помогал, еще что-то, уже не помню, что.

— Придушим на хрен…

Сжимается сердце.

Раньше я и не знал, как это — придушим. Чуждые мне показывали, сжимают горло сильно-сильно…

Я раньше и не знал, что так бывает.

Сжимают горло.

Сильно-сильно.

Они мне еще показывали. Лезвие. И еще показывали трубу, туда кусочек свинца кладут, а потом…

–…это же на всем поселении пятно теперь!

Не понимаю:

— Какое пятно?

— Так теперь про всех подумают…

Молчу.

— Надо еще восемь домов обойти…

Ночь приходит.

Открываем двери, чтобы впустить ночь, ставим на крыльцо огни, чтобы ночь нашла дорогу.

Светятся огни за рекой.

Там чуждые.

Чуждые на ночь двери закрывают, боятся ночи.

Не ночи они боятся, самих себя они боятся.

Это хозяйка моя.

Закрывает дверь в дом. Не понимаю, зачем закрывает, ночь же в дом не войдет.

— Вот от них и закрываю, хочешь, чтобы и нас туда же, как Ииииту?

Теперь я знаю её имя.

Ииииту.

А доброго вечера ей уже не пожелаю.

Жду, когда хозяйка уснет. Осторожно поднимаюсь на второй этаж, открываю дверь, чтобы пришла ночь. Потихоньку открываю ночь, запечатанную десять лет назад, я каждый год так делаю.

Погружаюсь в ночь, дивная была ночь, когда пели звезды…

…носятся над рекой чужие сны, потревоженные близким рассветом.

Стараюсь не смотреть сны чуждых — странные сны, чуждые сны, ну, какие чуждые, такие и сны.

Кровь.

Пепел.

Смерть.

И не та смерть, как бывает в конце долгой жизни, когда, что мог, совершил, и уснешь в вечную тишину, а такая смерть, которая приходит внезапно, только что не было — и вот она, настигла стремительно.

Малопонятное — ковчег.

Еще малопонятное — когда у тебя есть дом, и ты бросаешь все, и бежишь из дома, и в спешке вспоминаешь какие-то заученные правила, взять динг, динг, до кументов, не знаю, что это, он знают, я не знаю, надо у них спросить, они знают, почему до кументов брать надо, а после кументов нет. Потом какие-то воспоминания, сбивчивые, отрывистые, надо вернуться, там ноут, что такое ноут, некогда возвращаться, всё некогда, гриб над городом, гриб, какой гриб, а вот гриб над городом…

…сон обрывается.

В отчаянии стряхиваю с себя сон, никак не ожидал, что он закончится смертью.

Даже странно, — хозяин сна умер, а сон живой.

Приходит утро. Приходит осторожно, долго мнется на пороге, стесняется войти.

Спускаюсь на первый этаж пожелать хозяйке доброго утра.

Окликаю хозяйку.

Уже понимаю, что никакого доброго утра не пожелаю.

— Где она была?

Это следователь.

— Вот здесь.

Это я.

— Вы не трогали тело?

Это снова следователь.

— Нет.

Это снова я.

— Кого-нибудь подозреваете?

— Нет.

Так надо разговаривать, когда кто-то умирает. Раньше мы этого не знали. Прочитали у чуждых.

Вечером приходит будущее. Приходит осторожно, крадется по закоулкам, разливается по темноте. Ищет того, кто его увидит, кто ужаснется.

А есть чему ужасаться.

Руны, вот как это называется. Нет, не руны. Руины. Теперь я знаю — руины, это чуждые нам сказали.

Что такое пепел, мы до них знали. Что такое кости — тоже. Только не знали, что истлевши кости могут лежать на земле, присыпанные пеплом.

Что такое смерть, тоже знали. Только не знали, что смерть может ходить за тобой по пятам, лизать твои следы раздвоенным языком.

Кто-то опускается на колени перед разрушенным очагом в разрушенном доме, зажигает огонь. Оглядывается, прислушивается к шорохам, сжимает трубку с кусочком свинца на тот случай, если кто-то подберется к убежищу.

Просыпаюсь.

Сон ускользает в окно, торопится исчезнуть. Успеваю заметить что-то, еще сам не понимаю, что…

Ну да.

— Это вы убили двоих?

Тощий парень смотрит на меня с ненавистью:

— Да ты охренел или как? С какого хрена я убивать буду?

— Но зерно вы украли?

— Ну а чё теперь с голоду подыхать, что ли?

Фарид тихонечко дергает меня за крыло:

— Нам его отдайте… мы с ним разберемся по-нашему…

Спрашиваю Фарида:

— Это он убил?

— Не, я его знаю… по мелочам стырить может что-нибудь, зерно там, еще чего…

Фарид говорит еще что-то, пытаюсь понять, за что и где задержали зарплату, а послерплату не задержали, и почему тогда надо было зерно красть, и вообще…

–…не он это. Не он.

Чуждые уводят тощего, скручивают руки за спиной, кто-то бьет пленного, не понимаю, зачем, он же не сопротивляется, он же не пытается бежать, он же…

— Еще сутки? — насмешливо спрашивает Мальгус.

Киваю:

— Еще сутки.

— Друг мой, у меня на вас суток не напасешься, вам свои сутки не жалко, вы и берите!

Мне свои сутки жалко. И все-таки распечатываю очередные свои сутки

— А ты мне вот что скажи, — Фарид прищуривается, смотрит на меня, — там что-нибудь пропало? В доме у тебя, когда хозяйку грохнули?

— А что должно было пропасть?

— Да хоть что! Ценное что-то…

— Не припомню… нет…

Фарид хлопает меня по спине:

— Не наши это!

— Вы думаете…

— Не наши. Наши бы полдома вынесли, это точно…

Жена Фарида режет траву, мелко-мелко режет, так у них принято. Хлопаю крыльями, трава рассыпается мелким порошком. Хозяйка благодарно кивает. Берет соль.

Что-то неуловимо меняется, что-то происходит там, на улице. Выглядываю — так и есть, Мальгус уже здесь в окружении полицейских. Сейчас он хлопнет крыльями, и поселение на берегу реки обратится в прах.

Выпархиваю на улицу через окно. У чуждых на втором этаже не дверь, а окно, они через первый этаж в дом заходят.

— Сердечный друг мой, Мальгус…

Мальгус даже не оборачивается, Мальгусу ни до кого и ни до чего, особенно — ни до меня, Мальгус сюда пришел, чтобы…

Мальгус раньше ничего подобного не делал.

Поэтому волнуется.

Нет, так-то щелкал крыльями, так-то испепелял, много чего испепелял, и траву в прах рассыпал, и овощи, а без этого как еду приготовишь, или в скале ходы-комнаты проделать, чтобы дом был, это тоже Мальгус умеет, а вот чтобы живы испепелять…

— А я знаю, кто убил.

Это я говорю.

Мальгус фыркает.

— Я знаю. Вы обещали, если найдем, кто убил, вы поселение в покое оставите.

Ловлю отчаянные мысли Фарида, надо выдать хоть кого-нибудь, неважно, кого, чтоб отвязались, только чтоб не Фарида и не жену Фаридову, а вон, того парня, который зерно украл, на него два трупа повесить…

— Кто убил? — спрашивает Мальгус.

Киваю:

— Вы.

— А если серьезно?

— Серьезно вы.

— С ума сошли, зачем мне…

–…затем. Вы хотели, чтобы они ушли. Чтобы упавшая звезда вернулась на место.

— Друг мой, что вы за ересь несете, где вы видели, чтобы…

Это Мальгус.

–…вы всё продумали, вы только одного не учли…

Это я.

–…что чуждые просто так не убивают. Чуждые убивают, чтобы с этого получить что-то… зерно, или еще чего. Вот если бы вы у убитых забрали что-нибудь, это да… а так сразу видно, не чуждые убивали.

— Вы… вы…

— Да, и вот еще… Мальгус… когда в следующий раз будете подсовывать мне свой сон, вы вспомните, что я в два раза ниже вас ростом, а то сон с высоты вашего роста смотреть пришлось…

Стражники всё понимают.

Уводят Мальгуса.

Фарид бросается ко мне, бормочет какие-то благодарности.

— А ловко вы от него избавились.

Это Фарид. Постаревший, высохший, но всё такой же бодрый. Фарид. Как он оказался вообще у меня в гостиной, велел же никого не пускать, или градоначальнику вообще отдыхать не надо, что ли… Вот сейчас окликну слугу, напомню про никогонепускать, он только руками разведет, так Фарид же.

Так вот.

— Ловко вы от него избавились.

Это Фарид.

Вздрагиваю:

— От кого?

— От Магнуса вашего, или как его там… Мальгус.

— В смысле?

— А то сами не понимаете… грохнули двух человек, списали на градоначальника… конкурента, так сказать, убрали…

Киваю:

— Зря, что ли, книжки ваши читал… как там… тогда старший сын пробрался в комнату старого графа и выстрелил в него два раза, после чего преспокойно поднялся к себе в спальню…

— Да вы вообще молодец… — Фарид придвигается ко мне, подмигивает, — ну что… договоримся по-хорошему… вы мне три тысячи, а я…

— Где вы были, когда убили вашего отца?

Альфа плачет. Навзрыд. Альфа. Нет, её как-то по-другому зовут, Альфия, что ли…

— Да дома… дома была…

— А может, не будем врать?

— В смысле?

— В прямом. Значит, дом в наследство получить захотелось… ну-ну…

Вопиющий случай произошел в маленьком городке. Зверское убийство старого Фарида…

Не дочитываю.

Я уже знаю, что там написано.

Посыпаю зерно солью.

Это чуждые меня научили.

Чуждые вообще много чему меня научили.

Сегодня во сне пришло будущее.

К уже знакомым словам — руины и ружье — узнал новое — Гейгер.

Пока не совсем понятно, что это.

Сначала думал, что сон заблудился, потом увидел —

Сон был на уровне моего роста.

Мой сон.