Шедевремя

Мария Фомальгаут

…когда в городе шел дождь – мы сидели по домам, глядя на непогоду за окном. На работу не шли, вместо нас шел дождь, раз все равно идет, пусть идет на работу. Когда в городе шел снег, мы сидели по домам, спали в синих рассветных сумерках, смотрели на кружение снегопада за окнами, на снег, который шел за нас на работу. Когда на город спускался туман, мы тоже пытались уговорить его ходить за нас на работу, но туман извинялся, что не умеет ходить, и нам приходилось самим идти сквозь пелену тумана.

Трещины в книгах

–…работа непыльная… — говорит тот, со знаком всевидящего ока, мысленно называю его Окунем, потому что с оком, он так и не назвал мне свое имя, мне, похоже, не положено знать его имя, да и есть ли оно у него…

Настораживаюсь — когда говорят, что работа непыльная, значит, такая каторга предстоит, что мало не покажется…

Пойдем.

И все, и больше ничего, и ведет меня по книге — присматриваюсь, книга как книга, сражаются два города, рушатся стены, пылают дома, падают люди с простреленными головами, земля жадно пьет свежую горячую кровь, небо заволакивает дымом. Книга, каких много, даже ничем не выдающаяся, такую прочитаешь и забудешь на следующий день, о чем вообще читал. И что мне прикажете, книжку эту переписывать, чтобы величайший шедевр был, чтобы читатель раз двадцать почувствовал, что его самого убивают, или прочитал и кинулся с воодушевлением в бой с враждебными городами…

…он останавливается, выжидающе смотрит на меня:

— Ты что? Не заметил ничего?

Хочу спросить, а что я, собственно, должен был заметить, — не спрашиваю, а то еще выставят в два счета, раз не вижу ничего у себя под носом…

— Э… да… вроде что-то было…

— Что — что-то?

— Э… ну… — понимаю, что притворяться нет сил, — не знаю.

— Вот так-то… хорош врать-то, заметил он, никто не замечает, а он заметил… Ну-ка, давай еще раз…

Снова проходим тридцать восьмую чстраницу, отчаянно пытаюсь почувствовать хоть что-нибудь, ничего, хотя… вот, было, было что-то, понять бы еще, что именно — нет, не понимаю, но было…

— Было… что-то…

— Вот хорошо, хоть заметил… Ну и что там было?

Снова отступаю назад, снова пытаюсь почувствовать что-то, нет, ничего нет…

— Нет… ничего нет.

— Точно?

— Гхм… — прохожу еще раз, нет, что-то есть, в тот момент, когда два бойца из враждующих армий сталкиваются друг с другом и закалывают друг друга винтовками… что-то…

Под ноги себе посмотри!

Смотрю себе под ноги на землю, усеянную кровью, пеплом и обломками, ничего не замечаю, понимаю, что смотреть надо на страницу, еле-еле вижу крохотную не то трещину, не то не пойми что, толкаю носком ботинка, чуть не проваливаюсь…

–…ай, молодца, нашел…

Догадываюсь:

— Туда… заглядывать?

— И-и-и, даже не вздумай, жить надоело?

Холодок по спине, смотрю на крохотную щель в странице, что там может быть страшнее того, что происходит вокруг, а ведь может же…

— Ну вот, если такое найдешь в книге, сразу жги… то есть, что я говорю, сразу, не сразу, а как только выберешься отсюда, сразу в топку… понял?

Киваю, не спрашиваю, почему в топку, здесь не принято задавать вопросы, здесь принято выполнять приказы, и все…

Выходим из книги, тот, со знаком всевидящего бросает книгу в пламя очага, вспыхивают страницы, извиваются в агонии, чернеют пеплом.

— Вот так… понял? Смотри у меня, смотри в оба, чтобы ни одну щелочку не пропустил…

Киваю, в очередной раз задумываюсь, что я, собственно, должен искать…

…ничего нет…

…или нет, все-таки есть…

Есть книги, в которых видно сразу, вот так пройдешь по странице, почувствуешь, вот оно, притаилось. Есть книги, в которых по сто раз ходишь на одной страничке туда-сюда, топчешься, и вроде ничего нет, а какое-то чутье подсказывает — есть, вот тут, когда боец долго скитается по коридорам и залам почти разрушенного святилища, где затаился враг, и наконец сворачивает за угол, где враг может снять его одним выстрелом, — но вместо того, чтобы затаиться по углам и пытаться подстрелить друг друга, они…

…почему они убивают друг друга только когда оказываются лицом к лицу, почему они идут друг к другу навстречу, почему в следующий момент что-то неуловимо переменилось в коридорах и залах, они выглядят так, как будто…

…не успеваю додумать, наступаю на трещину, еще успеваю услышать голос Со-Знаком-Всевидящего — на трещины, смотри, не наступай — падаю, проваливаюсь куда-то в никуда, чер-рр — рт…

…оглядываюсь, силой выволакиваю себя из небытия, — выбраться, выбраться отсюда любой ценой, скорее, скорее, бегом, пока не случилось что-то ужасное, еще не знаю, что, но ужасное, зря, что ли, так тщательно вычищают хранилище от книг, в которых появились трещины…

Не сразу понимаю, что я вижу, что за чертовщина здесь вообще происходит, почему эти двое, которые провалились в трещину, даже не пытаются выб… стоп, они не провалились, они как будто специально спускаются сюда, бросают винтовки, чтобы… чтобы…

…вот черт…

…все еще пытаюсь сказать себе, что я ошибся, нет, никакой ошибки, те двое подбирают с пола обломки чего-то, видимо, отпавшего со стены, крепят на стену, выкладывают причудливый рисунок из обломков, что-то мозаичное, в чем проступают очертания бегущей лани и осеннего леса, изгиб месяца…

Одергиваю себя, спрашиваю, сколько прошло времени, час, два, год, век, тысяча лет — один из бойцов собирает из обломков удивительное по своей красоте здание, второй одергивает его, стой, здесь совсем другое было — первый мотает головой, ну и что, что другое, что здесь было, многоэтажка какая-то обшарпанная, почему я не могу здесь сделать что-то по-настоящему шикарное, все равно здесь никто не живет…

Вздрагиваю, осененный внезапной догадкой:

— Так это… это вы сделали трещину?

Мне кажется, они сейчас испугаются, потому что раньше не видели или не замечали меня — нет, не пугаются, обреченно смотрят на меня, один из них коротко кивает.

— А… а как?

— А так.

— Нет, правда?

Второй фыркает:

— А нам не положено с читателями разговаривать.

— Ну, разговариваете же.

— А не положено.

— А почему рассказать не хотите?

— А не твое дело… твое дело книжки жечь… — чувствую в его голосе презрение, отвращение какое-то.

— Не понимаю… вы же должны прятаться от меня, бояться, что я вас увижу… или убить меня, потому что я вас увидел… — говорю, тут же одергиваю себя, какого черта я им идеи подкидываю…

— Убить мы тебя не можем, где это видано, чтобы герои своего читателя мочили…

— Ну, не убить, ну, хотя бы прятаться от меня, хотя бы…

…если трещина уже есть, её не убрать, так и будем проваливаться…

— И много у вас трещин по книжке?

— Порядочно…

Оглядываю не то возрожденный, не то вновь порожденный город.

— А покажете?

— Ну, пойдем, поглядишь…

Понимаю, что им самим не терпится показать кому-то свои творения перед тем, как они бесследно исчезнут…

–…когда жечь будешь, предупредишь, — кивает мне Ёль.

Киваю в ответ:

— Предупрежу.

…отмечаю про себя, что никогда…

–…ты мне сказки не рассказывай! — Окунь брызжет слюной, рвет и мечет, вращает всевидящими очами, — я тебя работу работать нанял или безделье бездельничать?

— Работу работать…

— А какого черта не делаешь ни черта?

— Так я делаю…

— Делает он… за месяц ни одной книжки не сжег, это называется — делает?

— Так нечего жечь… нормальные все…

— Совсем нюх потерял?

— Нет, правда…

— А ну-ка, давай проверим…

Холодок по спине. Торопливо хлопочу, выискиваю по полкам подходящие книги…

— Не-е, ишь, шустрый какой, ясное дело, ты мне нормальные книжки подсунешь… умник хренов… а дай-ка я…

Озноб пробирает сильнее, понимаю, что не смогу спасти «Битву за город», вернее, то, что прячется в глубоких трещинах «Битвы за город», в трещинах, куда прячутся люди, чтобы выложить мозаичные фрески на стенах или построить из обломков причудливые ротонды…

Еще надеюсь проскочить вперед него, сам не знаю, зачем, прикрыть, затоптать трещины, — поздно, он уже идет по страницам, приглядывается, с торжествующим возгласом — ну вот, я же говорил — бросается к трещине, а ведь раньше её здесь не было, да и вообще кому бы пришло в голову делать трещину на странице, где боец движется по вересковой пустоши, что он там будет делать…

Что-то не так с этой трещиной, что-то мне не нравится, хочу крикнуть, предупредить Окуня сам не знаю, о чем, — поздно, трещина буквально бросается ему под ноги, расступается широко-широко, заглатывает Окуня, еще успеваю услышать затихающий крик, — трещина стремительно смыкается.

Смотрю на бойцов, которые собираются спуститься в очередную расщелину, хочу спросить, где дно у той трещины, не спрашиваю, понимаю — нигде…