На свете оно всякое бывает

Марк Сова

Удивительные истории, рассказанные мне одним чудаком в маленькой заснеженной таверне. За ночным замёрзшим окном бушевала метель, и я, сидя возле согревающей своим теплом старой печи-камина, с тихой радостью думал, как хорошо, вот так тут сидеть. В жаровне под кирпичным сводом очага, что-то тихо и вкусно шкварчало в ожидании редких для этого времени года гостей. «Так вот, давно это было. Уже и не скажу когда…». Я обернулся, незнакомец в чёрной странной шляпе улыбнулся мне и продолжил.

© Марк Сова, 2024

ISBN 978-5-0056-0811-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Картина-натюрморт

В одном из старых бюргерских домов в Башенном переулке, имелась одна ничем не примечательная картина. Башенным этот переулок называли всегда — ведь там испокон веков стояла старая, когда-то сторожевая, а теперь заброшенная, поросшая серым мхом, не очень высокая, но всё же башня. Так вот, в доме, наверное, таком же старом как эта башня, висела тоже очень старая, что не удивительно, картина-натюрморт. Хозяин дома, в прошлом егерь, а сейчас слоняющийся без дела брюзга Крон, даже и не помнил, как эта картина здесь появилась. Первая версия, что может была куплена вместе с домом. А надо сказать, раньше бюргерский дом принадлежал старухе-процентщице. Та ещё кровопийца была. Она, когда померла, родственники её знатно прибарахлились. Много ценных вещей в доме оказалось — выносили мешками всё, что старуха годами копила в своих закромах. А картина эта, видать, никому по вкусу не пришлась. Позже сами поймете, почему. Вторая версия — может, кто за карточный долг Крону картину ту отдал. В молодые годы, я вам скажу, пан Крон был не дурак, и в картишки поиграть, и погулять от души. Ох, какие затеи он вытворял со своими сотоварищами. Говорят, что именно его компашка разнесла в ночь на святого Мартина лавку папани нынешнего булочника и выложила дорожку из плюшек и баранок от двери пекарни до самой городской Ратуши. Но это только говорят… Да, простите, мы сейчас не об этом. Значит, висела в доме картина. И не помнил Крон, хоть убей, откуда эта картина взялась. Что было на картине, вы спрашиваете? Обычный натюрморт: стол, весь какой-то замызганный, не прибранный, скатерти и вовсе на нём не было, перевернутый кувшин и лужица разлитого вина, две чарки под старинные, да вот и всё, собственно. Фон тёмный, как грязный, ничего не видно. Да и, вообще, написана картина была дурно, очень дурно. Предметы выписаны слабо, видно, что не мастером. В целом, такая дешевенькая вещь. И впечатление от неё было, конечно, мало того, что не ахти, так даже и мрачновастенькое.

Картина висела в какой-то там зале, сама по себе, без соседства, как говорится. Но вот, что странно — всё время с этой картиной что-то происходило. Как будто она сама пыталась разрушиться. Ну такое, знаете, постоянное самокрушение. Падала она несчетное количество раз. Как её только не крепили, она умудрялась снова хлопнуться об пол. Краска с неё сыпалась, что с моего кота блох. Рама постоянно, то подгнивала, то пересыхала и трескалась. Каждый раз пан Крон, конечно, принимал меры — и склеивал, и подчищал и даже своей трясущейся рукой пытался подкрашивать на холсте особенно уж затёртые места. В общем, вы понимаете, эта картина с художественным мастерством хозяина имела вид уже просто карикатурный. Но, чёрт подери, держалась. Всё-таки не разбилась вдребезги, не треснула напополам и каким-то чудом оставалась целая. Саморазрушалась, но все-таки продолжала висеть, и можно сказать, жить своей настенной жизнью.

И вот, как говорится, прошли дни пана Крона — скончался хозяин. Тут выясняется, что наследников нет. Из-за этого суматоха небольшая образовалась. Давай делать опись всего имущества. Что-то с молотка пустили, что-то в приюты раздали. А картиной как-то снова никто не заинтересовался. Всё стояла одна под стеночкой, пока остальной хлам выносили. А раз никому не нужна — решили отдать в местный, забытый богом музейчик. Там разберутся, что за вещь, не жалко будет, так и выкинут.

В музейчике служил тогда пан Жева, царство ему небесное. Старичок был не из дотошных. Получив ту картину, глянул на эту мазню не сильно прицельно, и пока в уголок ее и задвинул. Думает, потом разберусь, что с ней делать, выбросить всегда успеется. Ну, вы поняли, что старичок тоже вскоре приказал долго жить. В музей явился новый управляющий. Молодой, энергичный, любопытный. Давай делать ревизию всей галереи, ну и запасников, конечно. И все так тщательно — это на реставрацию, это убрать подальше, это перевесить, ну и всё прочее. Дошло дело и до нашей мрачной мазни. Покрутил её в руках, потом надел свой прибор глазной, какой-то специальный. Начал раму изучать, краску царапать. И с одного бока видит, что под отвалившимся слоем тёмной краски какой-то совершенно другой цвет вырисовывается. Можете такое представить? И он заинтересовался, отдал специалистам, велел разобраться. А те пошкрябали как надо, верхний слой винного безобразия сняли и ахнули. В руках у них оказалась красота просто ангельская — птица изумительного вида, правда непонятного сорта. Перья длинные, алые, клюв маленький, аккуратный, а глаза… это что-то. Разноцветные — один светло-карий, другой зеленый и доброты в этих глазах… на весь мир хватит. И сидит эта птица в той самой башне, ну, сторожевой. И не просто сидит, а как живая она на картине той. Кажется, руку протяни, дотронься и вспорхнёт. И видно, что устала уже, что давно она там, что рвётся всё её существо на волю. И взгляд, взгляд… хоть и добрый, но что царский. В общем в городе, да что в городе, во всех соседних и дальних селениях был аншлаг неслыханный. Не знаю даже, кто не приехал ту птицу посмотреть. И до столицы быстро слух дошёл. Наместник царя даже три раза соизволил со всей семьей приезжать, лицезреть.

Висела картина отдельно, на специально отведенной под неё стене, в том же музейчике. В большую столичную галерею не отдали. — управляющий настоял, что всё-таки их находка. Говорят, даже плакал в ногах у Самого, чтобы птица осталась в их музее. Там до сих пор и висит эта небесная птица, из-под грубой мазни достанная. Народу всё время валом, любуются. Кстати, башня та старая, сторожевая, после того как птицу, можно сказать, освободили, поросла вся зелёным цветочным вьюнком. И такое чудо — цветочки у вьюна все бежевые, что карие, а листики зелёные. И вид такой, как-будто башня вся в изумрудных глазках птицы той диковинной. Ну, просто, одна сказка за другой в один момент в городе образовались. И серый мох куда-то вскорости весь с башни исчез.

Вот так-то оно на свете бывает.