Иван Тургенев и евреи

Марк Уральский, 2022

Настоящая книга писателя-документалиста Марка Уральского является завершающей в ряду его публикаций, касающихся личных и деловых связей русских писателей-классиков середины XIX – начала XX в. с евреями. На основе большого корпуса документальных и научных материалов дан всесторонний анализ позиции, которую Иван Сергеевич Тургенев занимал в национальном вопросе, получившем особую актуальность в Европе, начиная с первой трети XIX в. и, в частности, в еврейской проблематике. И. С. Тургенев, как никто другой из знаменитых писателей его времени, имел обширные личные контакты с российскими и западноевропейскими эмансипированными евреями из числа литераторов, издателей, музыкантов и художников. Имея либерально-демократические воззрения, Иван Тургенев в частной сфере выступал против любых проявлений юдофобии, ограничения гражданских прав и свобод евреев. При этом, однако, он всегда дистанцировался от участия в полемике по «еврейскому вопросу» и по целому ряду причин, детально рассмотренных в книге, не выступил с публичным осуждением еврейских погромов, имевших место в Российской империи в начале 188о-х гг. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Что такое еврей и кто такие евреи?

Исследования по теме русские писатели и евреи всегда содержат по умолчанию имплицированный вопрос: что такое «еврей»? Это утверждение справедливо и для книг Марка Уральского, касающихся истории русско-еврейских культурных связей. Все они включают в себя рассмотрение ряда аспектов, относящихся к формулировке развернутого ответа на этот вопрос, в том числе общие высказывания того или иного писателя-классика о еврействе, его личные и деловые контакты с евреями различных слоев общества, а также образное представление еврейских типов в его произведениях. Для большинства писателей, биографии и мировоззрение которых исследовал Марк Уральский, за последнее десятилетие, вопрос «что такое еврей» решался в контексте Российской империи второй половины ХIХ — начала ХХ века. В этот исторический период русское еврейство, компактно проживающее на Западе и Юго-Западе страны, включилось в общеевропейский процесс еврейской эмансипации (Хаскалла), сопровождавшийся выходом евреев из культурной и социальной изоляции и установлением ими личных общественно-культурных связей с титульными государств, гражданами которых они являлись.

В таком ракурсе видения Иван Тургенев занимает особое место среди его современников-литераторов. Как мыслитель-«западник» и «русский скиталец», как человек, проживший большую часть своей жизни в Западной Европе, Тургенев имел несравнимо более расширенное представление о том, «что такое еврей» и «кто такие евреи». Последние две категории не идентичны, поскольку первая из них означает конструкт культуры, в то время как вторая предполагает личное знакомство с реальными представителями еврейской национальности и интеллектуальное ознакомление с историей еврейского народа. В обоих случаях — и это убедительно показано в книге Марка Уральского, Тургенев опережает своих современников-писателей, причем как русских, так и в большинстве своем западноевропейских.

Как тонкий знаток западноевропейской литературы и интеллектуальной истории, как выпускник немецкой университетской системы, Иван Тургенев по комплексу систематических знаний стоял на голову выше всех его современников, включая близких по жизни Льва Толстого, Достоевского или же очень востребованного в его время Писемского.

Как участник культурной и интеллектуальной повседневной жизни в Германии, Франции и, наездом, Англии, Тургенев был в личном контакте с многонациональными еврейскими персоналиями. Все это позволяло занять ему особую, во многом уникальную позицию созерцания и рефлексии, находящуюся на стыке унаследованных им ментальных традиций русского барства и обретенных в Европе воззрений «гражданина мира».

Книга Марка Уральского показывает, в частности, диалектику развития темы еврейства в мировоззрении Тургенева и в его художественных произведениях. Переломным моментом в становлении личности Тургенева, оказавшем огромное влияние на формирование его космополитических убеждений, является, безусловно, знакомство с семьей Виардо. Уральский раскрывает глубину значения этой дружбы и сотрудничества, приводит малоизвестные факты, свидетельствующие о благотворном влиянии Луи и Полины Виардо — высокообразованных европейских либералов, на художественное созревание Тургенева. Обладая отменным художественным вкусом и эрудицией, а также профессиональной самодисциплиной, супруги Виардо были строгими наставниками Тургенева. Их многонациональная семья, представлявшая собой сплав испанской, каталонской и французской культур, олицетворяла новый для Тургенева образец творческого сожительства и сотрудничества. Примечательно, что именно эта инаковость семейства Виардо сильно раздражала ряд спесивых друзей Тургенева, таких, например, как светская львица Авдотья Панаева, которая ксенофобски уничижительно отзывалась о Полине Виардо и ее муже. Особенно релевантной для книги «Тургенев и евреи» является тот факт, что в литературном салоне супругов Панаевых основной негативной оценкой успеха в России выдающейся европейской певицы Полины Гарсиа-Виардо являлось ее якобы еврейское происхождение, и на этом основании она презрительно характеризовалась как «жидовка». С позиции нашего времени мы видим громадную разницу между духовной мелочностью и интеллектуальной незначительностью кружка Панаевых в сравнении с окружением супругов Виардо и той атмосферой, что царила в их баден-баденском и парижском салонах. Именно семья Виардо ввела Тургенева в артистическую, литературную и интеллектуальную среду Германии и Франции — то общество, что оказало определяющее влияние на развитие Тургенева как писателя и мыслителя.

В наше время личность Полины Виардо, ее обширное музыкальное наследие, включающее оригинальные композиции, привлекает к себе пристальный научный интерес на Западе, где имеет место процесс пересмотра исторически сложившегося в ХХ веке музыкального канона, в частности и по отношению к творчеству женщин-композиторов. Полину Гарсиа-Виардо изучают сегодня как оригинального композитора, и в этом контексте следует отметить активное творческое участие Тургенева в ее музыкальном салоне. Сегодня также изучается та часть наследия Полины Гарсиа-Виардо, где она выступает как аранжировщик и импровизатор музыкальных этюдов. Известно, что исключительно музыкальный Тургенев не раз писал маленькие драматические произведения на музыкальные композиции Полины Виардо, часто сам был исполнителем актёрских ролей, тем самым расширяя свой творческий диапазон. Не случайно, что прекрасная еврейская девушка в его повести «Несчастная» является талантливой пианисткой, эмоциональной исполнительницей классической музыки, выражающей свой сложный внутренний мир посредством музыкального мастерства. Отметим, что сюжет повести имел автобиографический оттенок для Тургенева и семьи Виардо. Сусанна, героиня повести «Несчастная», была незаконнорождённой дочерью русского барина от красавицы-еврейки, привезенной из заграницы. Еще ребенком она получила глубокую эмоциональную травму: ее отец, богатый русский барин, не захотел признать ее как свою дочь, и стигма незаконнорождённости преследовала ее всю жизнь. Сюжет, касающийся отношения отца-дворянина к дочери, рожденной вне брака, особенно резонировал в свете личных обстоятельств Тургенева. Напомним, что он, имея незаконнорожденную дочь от крепостной крестьянки, не отверг ее, и что чета Виардо вырастила девочку как родную в своем многодетном семействе. Русское имя девочки Полина офранцузили, и Тургенев заботился о Полинетте, как в духовном, так и в материальном плане, всю свою жизнь.

Этот биографический сюжет в жизни Тургенева резко контрастирует с судьбой Сусанны из повести «Несчастная», восхитившей западных читателей, но не оцененной по достоинству в России — возможно, потому что тема межэтнических и межклассовых брак не являлась во второй половине 1860-х годов актуальной в среде читающей публики. На примере сюжета повести и ее рецепции в России и Западной Европе можно судить о громадной разнице между ситуацией, касающейся отношения к евреям, на родине Тургенева и в передовых европейских странах. Вместе с тем охарактеризованный Тургеневым как «жидомор» отчим, затравивший Сусанну, может трактоваться в качестве карикатуры и на славянофилов, и на немецкий бюргерский антисемитизм.

По своему гуманистическому пафосу повесть «Несчастная» (1868) весьма схожа с ранним тургеневским рассказом «Жид» (1847) — первой попыткой писателя создать в своей прозе образ еврея. Прочитав «Несчастную», где Тургенев обличает бытовую практику садистской травли беззащитного существа, становится легче понять, что побудило молодого писателя написать и свой первый рассказ на еврейскую тему.

Обращаясь к ранее поставленному нами вопросу: «что такое еврей» и «кто такие евреи» в связи образом Гиршеля, бедного еврея-фактора из немецкого городка, особо отметим, что рассказ «Жид» был написан в тот период жизни Тургенева, когда он сам еще не прошел школу интеллектуального созревания в Западной Европе. Отсюда ученическое подражание юдофобскому литературному канону.

Марк Уральский уведомляет читателя, что Гиршель в этом произведении представляет собой ходульный персонаж еврея-шпиона, помогающего неприятелю во время русской военной компании. В этом качестве он как две капли воды похож на гоголевского жида Янкеля. Однако тут Уральский делает важную оговорку: он подчеркивает то обстоятельство, что Тургенев гораздо более явно проявляет сочувственное отношение к осужденному еврею. У него Гиршель становится жертвой решения, принятого генералом немецкого происхождения, в то время как русский офицер готов пощадить бедного еврея. Хотя Тургеневым, несомненно, использует антисемитские стереотипы, рожденных эпохой романтизма — еврейка-соблазнительница и еврей-шпион^[2], в рассказе, на фоне конкретно очерченной ситуации военных действий, эти образы приобретают у него достаточную реалистичность. Это обстоятельство послужило, как отмечает Уральский, основанием для критики писателя в ХХ в. со стороны ряда еврейских интеллектуалов.

С нашей точки зрения, является очевидным, что тургеневский образ Гиршеля представляет собой конструкт, и восходит к архетипическим типажам из арсенала христианской пропаганды против иудаизма, где образ Иуды — предателя Христа, переносится на качество, присущее якобы всему еврейскому племени. Должно было пройти еще полвека до того дня, когда Владимир Короленко в своем очерке «О Мариампольской измене» (1916) изобличил как навет обвинения евреев в шпионаже в периоды войн, а также выявил подоплеку фальшивых доносов, не подвергающихся на основании устойчивых предрассудков сомнению судами и ведущих к несправедливому наказанию безвинных жертв. Тургенев в своем раннем рассказе стоит у истоков такого рода «прозрения», выказывая, еще только робко, симпатию к жертве, что соответствовало гуманистической ориентации новой натуральной школы.

Но твердого ответа на вопрос «кто такие евреи?» у молодого Тургенева-писателя еще нет. В это раннее время его творчества он работал в парадигме «что такое еврей?», также нашедшей отражение в «Записках охотника», где в рассказе «Конец Чертопханова» выведен еврей-бедолага, незаслуженно обвинённый в конокрадстве и в нелегальной торговле ворованными лошадьми. Примечательно, что, как и в «Жиде», где еврея изобличают в шпионаже солдаты, в этом рассказе он опять-таки жертва простолюдинов, а спасителем его от избиения крестьянами является русский дворянин. В обоих случая у Тургенева жид предстает как жертва, как незащищённое государственным законом существо. Такая типология еврейского образа у раннего Тургенева, хотя отчасти и навеяна литературой европейского романтизма, в целом все же глубоко реалистична, т. к. отражает жизнь евреев в условиях российской действительности первой половины ХIХ столетия.

Примечательно и другое: в то же самое время, когда под влиянием повести «Антон-горемыка» (1847) Дмитрия Григоровича русские писатели стали вставать под знамя «Защиты мужика», Тургенев озвучил сюжет, где приходится спасать еврея от дикости русского крестьянина.

В этом связи включение Марком Уральским материалов, касающихся освещения широкого культурного ареала еврейской темы на Западе, а также привлечение сведений о личностях евреев, с которыми Иван Тургенев, поддерживал дружеские отношения и деловые контакты, представляется и оправданным, и весьма ценным в информативном плане. Не только читатели, поклонники документальной прозы, но и ученые-тургеневоведы, несомненно, должны быть признательны Уральскому за скрупулезно собранные сведения о еврейских персоналиях, с которыми общался Тургенев — и лично, и по переписке. Большинство из этих еврейских знакомых Тургенева были не только профессиональными литераторами, но ведущими писатели и публицистами либеральных, а то и леворадикальных взглядов. В их окружении и сам Тургенев становится типичным европейским либералом и демократом, для которого ценность личности определяется не фактом ее происхождения, а в первую очередь — талантом, интеллектуальными и моральными качествами.

Марк Уральский, собрав воедино и осмыслив исследования на русском, немецком, английском и французском языках, представил читателю ценную книгу по теме «Тургенев и евреи», до настоящего времени почти не исследованную в научном тургеневоведении. Следуя за концептуально продуманной логикой изложения документального материала, читатель книги Марка Уральского, получает прекрасную возможность познакомиться со всем комплексом идей европейской еврейской интеллигенции, так или иначе влиявших на творчество и мировоззрение Тургенева и, таким образом, получить для себя ответ на извечный вопрос «кто такие евреи?».

Кроме того, узнав много нового о личности и мировоззрении Ивана Тургенева, читатель, опираясь на размышления автора книги, сможет компаративно определить место этого представителя великой троицы русских гениев — Тургенев, Толстой и Достоевский — в мировой литературе и в истории русской философской мысли. При этом он, вне всякого сомнения, вынесет по прочтению настоящей книги чувство глубокого уважения к этому немодному нынче русскому классику как к «гиганту мысли» — в прямом и переносном смысле этого определения. Имея редкий по размеру и весу головной мозг — факт личности Тургенева, ставший предметом специального научного исследования — он заслуживает звание гиганта мысли еще и потому, что сумел — как никто другой из русских писателей его современников! — возвыситься над сословными и национальными предрассудками своего времени.

Генриетта Мондри

Примечания

2

Представление о евреях как шпионах было широко в ту эпоху распространенным клише и принималось за историческую реалию даже такими образованными людьми, как Александр Пушкин.