Сверхмотивация

Марк Шатуновский

Марк Алексеевич Шатуновский. Учился в МГУ, где получил первое признание как поэт в студенческой поэтической студии. Участвовал в знаменитом поэтическом семинаре К. Ковальджи, разделяя позиции и творческие установки метареализма. На протяжении многих лет выступает вместе с метареалистами в общих поэтических акциях. Один из организаторов известного московского клуба «Поэзия», объединившего большинство молодых писателей 1970–1980-х гг. Первый сборник стихотворений «Ощущение жизни» вышел в Париже в 1990 г. В 1992 г. принят в члены Союза писателей. Автор книг «Мысли травы» (1992), «Из жизни растений» (2000), «Дискретная непрерывность любви» (1995, роман). В 1991–1992 гг. его пьеса «Траектория улитки» шла на сцене театра Московского университета. Публиковался в журналах «Знамя», «НЛО», «Постскриптум», «Glas» и др.; стихи, проза и статьи переводились на иностранные языки и выходили в Бельгии, Франции, США. По приглашению USIA (Министерства культуры, образования и информации США) выступал с лекциями и чтением стихов в Нью-Йорке, Вашингтоне, Сан-Франциско, Санта-Фе и на филолого-философском факультете Айовского университета, где вместе с английским писателем Рольфом Хьюзом создал журнал «100 words», издающийся вплоть до настоящего времени. Участник и один из основателей клуба поэзии Stella Art Foundation.

Проекция

фрагмент души, разобранной на части,

среди болтов развинченной судьбы

валяется в траве, растущей у санчасти,

пригретый солнцем, сорванным с резьбы.

еще хранит футболка форму тела,

продавленного кедою корейской:

прошел футбол, оставив лужи мела,

и задышал озон кирзой армейской.

здесь чьи-то голоса еще звучат отдельно,

на тонких проводах прикручены к забору,

и каждая деталь отчетлива предельно,

попав в наклонный взгляд, утративший опору.

но весь пейзаж сложив в брезентовый мешок,

ты смотришь со спины на собственные уши:

на нежные хрящи, на вздыбленный пушок,

а на просвет они — рельеф девонской суши.

ты узнаешь себя при взгляде со спины,

ты узнаешь в своем лице чужие лица,

несешь из булочной батон чужой вины

и прежде, чем забыть, ты должен отразиться

в разбитом зеркале, в заплаканных глазах,

в какой-то детской заводной модели,

на разный лад в бесполых голосах,

запутаться пушинкой в волосах

и все глядеть в себя, и целить мимо цели.

и открывать себя, как перочинный нож,

жизнь складывать, как веер или ширму,

и зажигать свечу, входя в погасший дождь —

перегорели пробки, валяется крепеж

и ночь всосалась в спущенную шину.