Душа в душу. Премия им. А.А. Блока

Марсель Салимов

«ДУША В ДУШУ» – сборник стихотворений, включающий в себя острую сатиру и лёгкий юмор, любовную лирику и басни, которые отличаются актуальностью и заражают читателя оптимизмом автора. Эти стихи раскрывают доброту и щедроту души башкирского поэта, для которого Россия – не просто страна, а любимая многоязычная Родина, вызывающая искренние переживания, а иногда – и улыбку.

I. ПО-ДРУГОМУ — НЕ МОГУ!

«Россия, нищая Россия,

Мне избы серые твои,

Твои мне песни ветровые, —

Как слёзы первые любви!

Тебя жалеть я не умею

И крест свой бережно несу…»

Александр Блок, «Россия»

Русский смех

Широка Россия, как душа!

И светла, как песня по-над лугом.

Всем была бы сердцу хороша,

Если бы не груз её недугов.

Мчатся годы, убыстряя бег,

Будто с нами затевая прятки.

А на землю сыплются, как снег,

Чьё-то зло, грехи и недостатки…

Хорошо, что есть на свете — смех,

И сатирик трудится, как дворник,

Чтобы мир, где грех лежит, как снег,

Подмести, как свой любимый дворик.

Хорошо, что в русской стороне

Есть ПОЭТЫ, что над злом смеются.

Столько лет они, как на войне,

Заточив перо, с грехами бьются!

В том ряду — великий Салтыков

И Крылов, и Гоголь с Михалковым…

Ну, а мир наш — и сейчас таков,

Как он был описан Салтыковым.

Всюду те же жадность и обман,

Те же грязь и низменные страсти,

А в законах — темень и туман,

Чтоб скрывать в них преступленья власти.

Бесконечен этот вечный бой,

Он победы не сулит для лиры.

Но тот бой — становится судьбой

Для того, кто выбрал путь сатиры.

Не с того ль не замечает власть,

Как злодеи расхищают блага,

Чтоб вовеки не перевелась

На Руси сатириков ватага?

Только ей не нужно их — живых,

И она, точно бесправных смердов,

Убивает равнодушьем их,

Чтоб скорей — прославить их…

ПОСМЕРТНО.

Товарищу Маяковскому — поэту и памятнику

«Александр Сергеевич,

разрешите представиться…»

В. В. Маяковский

Владимир Владимирович,

разрешите представиться.

Надеюсь,

ничем я Вам не насолил.

Когда ещё

шанс мне такой предоставится —

Вам рассказать,

кто такой Мар. Салим?

Под именем этим —

пусть не человечеству —

но многим башкирам

давно я знаком.

Полезную взбучку

на тюркском наречии

оно означает:

«ЗДОРОВЫЙ РАЗГРОМ»

Я славлю Аллаха,

забыв о раздорах,

за то,

что есть силы

бродить по Уфе,

за то,

что сухим остаётся мой порох,

чтоб биться

за истину

в каждой строфе.

Иные,

в толпе меня видя идущего,

вылить злорадства готовы ушат.

Но люди простые

с теплом и радушием

руку при встрече

пожать мне спешат.

А те,

кто сатирой моею отхлёстан

и месть мне таят

в глубине своих душ, —

грозят кулаком мне.

(А кто-то — и просто

старается грязью

обрызгать из луж!)

Но этот цинизм,

подловатый и выморочный,

уже не способен

меня удивить.

Чему удивляться,

Владимир Владимирович?

Мы знаем,

что значит —

САТИРИКОМ быть!

И ныне,

шагая по Коммунистической —

одной из красивейших улиц Уфы,

я в сквер Маяковского

движусь мистически,

где в гуще зелени

замерли Вы.

Здесь каждое дерево

духом — советское,

вгрызлось корнями

в глубь прожитых лет.

Вы среди них —

как в любимой семье своей…

Дайте же руку пожать Вам, поэт!

Словно вулканом,

душа моя выжжена,

сердце забыло

веселья струну.

Разве до смеха мне?!

Столько обиженных

просят помочь им,

куда ни взгляну.

Правда шатается.

Не удержать её

лишь на поэтах

да на мужиках,

если бразды

управленья державного

воры-чиновники

держат в руках.

Вон они —

встали,

законы цитируя,

словно шлагбаум,

закрыв все пути.

Чем с ними справиться?

Только сатирою!

Действенней смеха —

бича не найти.

Не трепеща,

что «замочат в сортире»,

зло расползлось

от Москвы до Уфы.

Жаль,

«измельчал,

обеззубел сатирик», —

как справедливо

заметили Вы.

Жить,

конфликтуя с чинами державными,

не по плечу

тем, кто слаб или юн.

Много ли шансов —

с ногами дрожащими

зло победить

в рукопашном бою?

Вот потому-то,

Владимир Владимирович,

чтоб к гонорарам тропу проторить,

многие бросили

фронт сатирический

и —

«ниже пояса» стали острить.

Так наступила

эпоха ХОХМАЧЕСТВА,

и у страны

будто «крышу снесло»:

честность,

наивность —

обсмеяны начисто,

но не затронуты —

наглость и зло.

Вы говорили когда-то,

что перья —

надо затачивать остро,

как штык.

Этот совет Ваш

припомнил теперь я,

видя,

как дух сатирический сник.

Но

неужель

нынче напрочь утрачено

свойство сатиры

высмеивать всласть

жуликов,

взяточников,

растратчиков —

всех,

кто корыстно использует власть?..

Не отвечайте.

Вы сделались символом

славного строя,

что в вечность ушёл.

Пусть никакой лишь

валютною силою

жизнь не сотрёт

Вашу песнь «Хорошо!»

ВЕРЮ

в запев этот оптимистический

и,

эту веру от всех не тая,

ТВЁРДО шагаю

по Коммунистической,

вторя:

— Читайте,

завидуйте,

я…

Сатирик

«Я взмылен весь, но мира не отмыл…»

Габдулла Тукай

Я в юности,

как вилами,

преграды все сметал

и, наливаясь силами,

учился и мужал.

Заметив это,

к тридцати

мне вверили журнал.

— Редактор «Вил» —

высокий пост,

мудрее будь вдвойне! —

Коллеги, кто под шестьдесят,

напутствовали мне. —

Ты дерзок и небрежен,

подкалывать привык.

А надо — ох! — придерживать

язвительный язык.

Неровен час, и до беды

тебя он доведёт:

Начальство не одобрит вдруг

или не так поймёт…

Но я в советы не вникал,

соломок не стелил.

И в пух и прах через журнал

всё зло наотмашь бил.

Мишенью были бюрократ,

хапуга, рвач и хам,

кто у народа воровал

и жить мешал всем нам.

Чтоб зло под корень извести,

очистить общий дом,

я жизнь САТИРЕ посвятил

и не жалел о том.

Все жилы рвал…

Но вот беда —

не стало меньше зла.

И дури много, как всегда,

и пакость не ушла.

Наверно,

для такой борьбы

жизнь коротка была…

А для чего ж тогда писал,

пороки бичевал?

К чему азартно пестовал

колючий свой журнал?

Как дальше быть?

Такой вопрос

совсем не прост,

к тому же молодым.

А я, устав, как паровоз,

от наставлений и от гроз,

и в шестьдесят —

вот парадокс! —

не уступаю им.

И шефы лет по тридцати

мне пальчиком грозят.

И слышу вдруг знакомое,

как много лет назад:

— Ты без оглядки говоришь,

ты к дерзости привык.

Пора тебе попридержать

язвительный язык!

Но я, махнув рукой опять,

иду своим путём.

Мне жизнь уже не поменять,

гори она огнём!

Когда бы я со слов чужих

указы выполнял,

то сел бы на телегу их,

их песням подпевал.

Своим бы слыл средь них всегда,

твердя себе:

«Нельзя…»

Но разве был бы я тогда

САТИРИКОМ,

друзья?!

Неинтересно

(Неинтересное стихотворение юмориста)

Когда подольше поживёшь,

побольше мир наш узнаёшь,

и что-то даже признаёшь

в отличие от юных лет,

то острота уже не та…

И интереса НЕТ.

Политик с ловким языком,

без совести и без понтов,

но оседлавший свой предмет,

прельщать без устали готов

неискушённых, молодых…

А мне в том интереса НЕТ.

Сменяя прежних паханов,

блатная шустрая братва,

прибрав богатства всей страны,

впадает в праздничный разгул —

зевакам праздным на десерт…

Но мне в том интереса НЕТ.

Когда в почёте краснобай,

и черноликий стал звездой,

а зло, и глазом не моргнув,

с экранов входит в каждый дом,

вполне оправданный при том,

и рукоплещет дряни свет,

что может нравится кому…

Но мне в том интереса НЕТ!

А про остальное —

промолчу,

зря надрываться не хочу.

как ЮМОРИСТ и как ПОЭТ,

я понимаю без прикрас,

что людям нынче не до нас…

Поскольку ИНТЕРЕСА нет!

Советский человек

Из школы является внук.

С улыбкой его встречаю.

— Скажи, — говорит он мне вдруг, —

СОВОК ты?.. Что означает?

Я и не такое слыхал.

Немало слыхал вопросов.

Ведь нынче кто жизнь не видал,

На прошлое смотрит косо.

— Придумали слово лгуны,

Кто землю свою не любит.

«Совки» же — Отчизны сыны,

Советские НАШИ люди!

И чтобы Отчизна цвела

Под зноем судьбы, под снегом,

Вершил большие дела,

Кто звался, внук, Человеком.

И радостен был ему ТРУД,

Успех трудовой собрата.

Когда ж стал главенствовать плут —

Не стал рвачом вороватым.

Ни гор золотых, ни дворцов —

Не нужно!.. Росли бы дети!

Любили бы мам и отцов!

Таких вот сыщи на свете.

А как они были дружны,

Советские люди! Диво!

В любом уголке страны

Был каждый с судьбой счастливой.

Мужчины, храня рубежи

Великой родной державы,

Хотели Отчизне служить,

Не требуя благ и славы.

Высокая, тихая честь —

Советским быть человеком.

И в этом судьба наша есть.

Запомни, внучок, навеки.

И, выслушав речь мою, внук —

Я это, клянусь, не забуду —

Сказал, улыбаясь мне, вдруг:

— СОВЕТСКИМ, дедушка, буду!

Ненародный поэт

Всем «ненародным» поэтам России,

пишущим для народов страны

Завершался творческий мой вечер.

Я стихи последние прочёл

И уже хотел закончить встречу,

Но одной детали не учёл —

Той, что поэтические речи

Могут дать к дискуссии толчок…

И парнишка, дерзкий и свободный,

Вдруг спросил: «А вы поэт — народный?»

Я всегда был быстрым на ответ

И в карман за шутками не лазил.

Ну, а тут — как будто кто-то сглазил —

Не могу сказать ни «да», ни «нет».

Тут любой — затылок свой почешет:

Если не народный я — то чей же,

Чей же я тогда, друзья, поэт?..

Я лишь рот открыл, чтобы ответить,

Что меня пока ещё отметить

Этим званьем не успели, но —

Мужичок, невзрачный и немодный,

Закричал: «Да как же — не народный,

Если бьётся за народ давно?!»

«Ну и что, что за народ он бьётся?

Что — народ? Он только посмеётся,

А вот званьем наделяет — власть!» —

Так ему ответила сердито

Дама респектабельного вида,

Этот спор подхватывая всласть.

«Это правда! — кто-то ей поддакнул. —

Власть не всяким делает подарки,

А лишь тем, кто за неё — горой!»

«Верно! Верно! — зал ответил дружно. —

Власти любят тех, кого им нужно,

А не тех, кто их хулит порой».

«Ну какая польза — от сатиры?

Ведь сатирой — не закроешь дыры,

Что сквозят в бюджете городском.

Хоть и служит наш поэт народу,

Но он власти — не напишет оду.

Что ж и ей-то помнить — о таком?»

«У него в стихах — ни поздравлений,

Ни похвал, ни громких прославлений

Тех, кто нам указывает путь.

А без од и посвящений пышных

Даже самых званий никудышных

Не получишь, хоть Гомером будь!»

«Коль писатель званий не имеет —

То писать, как надо, не умеет

И, выходит, виноват он сам,

Что полжизни не тому учился.

Потому такой и получился —

Ни властям не мил, ни небесам!»

«Коль его — борьба за правду гложет,

То другим он стать уже не сможет,

И ему народным — не бывать!

Тут не надо мировых признаний,

Мой земляк собрал уже сто званий —

Просто знал, кому и что давать…»

Напоследок, улыбаясь мило,

Одна дама нежно попросила,

Сунув в руки мне огромный лист:

«Мой знакомый вымечтал решенье —

О «народном» подавать прошенье.

Я скажу, он славный куплетист!

Мне неловко, что просить вас смею,

Но скрепите подписью своею

Вы письмо, что мы пошлём сейчас

В комитет по присвоенью званий…»

Я вздохнул: «Ну что поделать с вами?..»

И внезапно — в зале свет погас.

И в дрожащем зыбком полусвете

Рядом с ней на сцене я заметил —

Пушкина, Тукая, Акмуллу

И других поэтов благородных,

Что пришли за званием «народных»

Сквозь веков седую полумглу.

О, Аллах! Я чуть не задохнулся.

Но пришёл в себя и оглянулся —

Никого… Всё лишь минутный бред.

Вот — народ толпится возле сцены.

Вот — белеют в полумраке стены…

Ну, а вот — опять включили свет.

И, светлея и душой, и ликом,

Понял я, что истинно великим

В этих званьях наших — проку нет.

И, как ветер утренний, свободный,

Я поставил подпись:

«НЕНАРОДНЫЙ,

ДЛЯ НАРОДА ПИШУЩИЙ ПОЭТ».

Пятно от Солнца

«Не сотвори себе кумира».

Библейская заповедь

Солнце!

Восхищён, как в раннем детстве,

я твоим веснушчатым лицом.

Солнце,

только ты мне греешь сердце.

Озарён мой путь дневным лучом!

Солнце,

я пройду моря и горы,

глядя ввысь,

хоть пропасть тянет вниз.

Не страшусь рисковых коридоров,

будто я заправский альпинист.

Солнце,

я немым восторгом полон —

нет ему ни стен,

ни потолков.

Круговертью бликов околдован,

не могу связать и пары слов.

Солнце —

мой КУМИР навек.

И точка!

Кто тебе, светило, по плечу?!

Вдруг

споткнулся о земную кочку —

шишкою во лбу кругом свечу…

Разговор с богами

Стою на вершине Олимпа. Один.

Не я здесь хозяин. Не я господин.

Вон кресло великого Зевса,

А ниже — вход в бездну разверзся.

Я лишь поклониться взобрался сюда

От имени тех, кто уже никогда

Не смогут к Олимпу приехать,

Растаяв в веках, словно эхо…

Чтоб мысли свои в суете не забыть,

Я всё повторял их в дороге.

Мне даже с людьми нелегко говорить,

А здесь предо мною ведь — боги!

— Итак, — обратившись лицом на зарю,

Я начал, — простите за дерзость,

Но не от себя я сейчас говорю,

А от стариков и младенцев —

От ваших потомков, что, словно во мгле,

Живут, разрываясь на части.

Вы стали легендою. А на Земле —

Не стало ни правды, ни счастья.

Вы слышите грохот? То вовсе не гром,

А взрывы ракет и снарядов.

То — зло, беспощадно воюя с добром,

Весь мир уподобило аду.

Когда вы исчезли с Олимпа, то в мир

Явились, страшнее драконов,

Посланники тьмы, что устроили пир

На прахе вчерашних законов.

Они сеют смерть по Земле, сеют страх,

Чтоб съесть нефтеносные страны.

Они утопили планету в кострах

Конфликтов и войн непрестанных.

А те, кто собрал миллиардов мешки

И мог бы весь свет осчастливить —

На мир через чёрные смотрят очки,

Чтоб горя людского не видеть.

Банкир к должникам своим неумолим,

Его не упросишь словами.

Ну кто из богатых взойдёт на Олимп,

Чтоб шею склонить перед вами?

А вот пересечь океаны, спеша,

И, как на закланье, покорно

Склониться главой перед банками США —

Конец ознакомительного фрагмента.