Темные числа

Маттиас Зенкель (2018)

Международная Спартакиада программистов не дает спать спокойно академической элите страны. Здесь начинающие математики соревнуются в освоении технологий будущего, для которых сейчас, кажется, достаточно одного нажатия клавиши. Сборная Кубы бесследно исчезла незадолго до открытия соревнований. Их переводчик, решительная Мирейя, отправляется на поиски по зарубежной столице, которая гудит и мерцает, словно наэлектризованная. В мастерски закрученном, по-булгаковски гротескном сюжете встречаются агенты спецслужб, вселяющие ужас машины и даже призрак Сталина. Порой фантасмагорический, шутливый, лингвистически великолепный роман непредсказуем, как сама история.

Система М

Москва, 1951 год

По краю возвышенности, напоминавшей щит, главные улицы вливались в кольцевую развязку — площадь Звезд. В центре площади возвышался памятник Ленину из реактопласта. Песочно-желтый революционер, казалось, только что вышел из здания Моссовета. Ленин указывал рукой путь в будущее. Предначертанный — в том, что он именно такой, язык форм не оставлял никаких сомнений, — путь вел через роскошные фабричные ворота на завод и дальше навстречу восходящему солнцу. На восток указывали и флаги, которые Дмитрий наклеил на фанеру вокруг постамента.

— Как вообще вам пришло в голову подсунуть мне эту игрушку? Как, Дмитрий?

Желтым от никотина пальцем профессор Малюткин снова ткнул Ленина в лысину. В постаменте щелкнуло реле, и все здания пришли в движение. Дома отодвигались от дороги, и площадь Звезд расширилась, превратившись в пространство для парадов и демонстраций. Главные улицы преобразились в четырехполосные проспекты. Несколько отдельно стоявших домов в южном квартале заскользили на прорезиненных шинах к краю, образовав территорию под застройку для фабрики. Из северного квартала выехала школа-комплекс и поползла, как ледник, к водохранилищу, благодаря чему освободился целый квадрат рядом с Моссоветом. Туда Дмитрий попытался сразу поместить стоявший на краю стола Дворец культуры.

— Я хотел сделать сюрприз.

Профессор Малюткин выхватил у него дворец.

— Экзамен — это вам не шутки.

Держа Дворец культуры за крышу, как вафельный рожок с мороженым, Малюткин задумчиво рассматривал цокольный этаж, и Дмитрий решил, что профессор оценивает встроенный механизм.

— Номинальная величина аш-ноль. Детали для макета железной дороги мне брат привез, из ГДР…

Дворец со стуком упал на стол, и Дмитрий вздрогнул, со страхом подумав, не сломалась ли конструкция.

— Вы что, не понимаете, какую кашу заварили? — Профессор Малюткин ткнул Дмитрия указательным пальцем в грудь. — Скажут, что семинар Малюткина деградировал, превратился в оплот техницизма. Что профессор Малюткин привлек к работе пижона, который забавляется декадентскими игрушками и высмеивает директивы партии. А потом добавят: пусть трухлявый сук отправляется вслед за гнилым яблочком!

— Но ведь считается, что наше общество неуклонно движется к коммунизму…

— Что значит «считается»?

— Я хотел сказать… Так как, меняя окружающий мир, мы меняемся сами, архитекторам следовало бы при городском планировании предвосхищать прогресс.

— Хватит, Дмитрий. Вы все больше запутываетесь, — простонал Малюткин.

Он повертел в дрожащих пальцах папиросу, два раза глубоко затянулся и взял себя в руки.

— Партия адаптирует план к общественной динамике, и архитекторы должны следовать этим решениям. До чего мы докатимся, если все можно будет двигать как заблагорассудится?

— Но ведь рельсы прокладывались бы в соответствии с генеральным планом застройки.

Дмитрию удалось наконец дотянуться до Дворца культуры; механизм действительно вылетел из крепления. Чуть не плача, он воскликнул:

— Мне вообще впервые пришла в голову эта идея, когда я услышал ваш доклад о расширении улицы Горького. Вы рассказывали, что если здание Моссовета поставить на рельсы…

Малюткин отмахнулся и помрачнел еще сильнее:

— Ну и что теперь делать? Если комсомол пронюхает о вашей политической незрелости, даже бабушка не вытащит вас из передряги. И куда вы пойдете?

— Я буду работать там, где понадобятся мои знания, — упрямо заявил Дмитрий.

Малюткин внезапно расслабился и снова ткнул указательным пальцем в пластиковую лысину вождя.

•

Железнодорожный, 1951–1953 годы

Высоко поднимая, как аист, ноги в недавно выпавшем и доходящем до колен снегу, Дмитрий пробивал кратчайший путь к дому директора завода. Он думал, что в столь поздний час на улице больше никого нет, и это стало очередным звеном в цепочке заблуждений.

Звено 1: Железнодорожный — вовсе не город под Москвой, где Анна Каренина бросилась под товарный поезд, а один из многих городков у железной дороги на бескрайних просторах северной части России. Во времена Толстого здесь даже в самых крупных населенных пунктах можно было броситься разве что под телегу или падающую ель. Железнодорожный, куда занесло Дмитрия, возник всего одиннадцать с половиной лет назад. Стремясь отличать этот городок от прочих с таким наименованием, соседи, железнодорожники и переселенцы называли его обычно «дыра», и в радиусе девяноста девяти километров все понимали, о чем речь.

Звено 2: Строительная бригада, к которой Дмитрия прикрепили по ходатайству Малюткина, вовсе не собиралась возводить современный фабричный поселок. Начальник участка вообще не понимал, о чем говорит новый помощник и почему он так расстроился, увидев давно возведенные типовые здания, которые предполагалось отремонтировать. Некоторые многоквартирные дома вследствие рекордных сроков постройки, нехватки материалов, погодных условий и использования не по назначению уже стали полностью непригодными для проживания, что, впрочем, не мешало бывшим жильцам и оставшимся соседям держать там зимой скот.

Звенья 3–5: В обязанности Дмитрия как помощника начальника участка входила забота об оренбургских козах, орловских курах и их недоверчивых хозяевах. Помимо этого, он должен был подбадривать норовящих сделать ноги кровельщиков, электриков и плотников. Постоянно стремясь проявить инициативу, Дмитрий продемонстрировал неплохие способности к работе с чертежами и листовыми ножницами. Кроме того, он успешно справлялся с усадкой материала и нападениями куниц. Это заметили директор завода и председатель поселкового совета, и Виктор Светляченко лично повысил Дмитрия, назначив прорабом по особым поручениям (на этом цепочка заблуждений начала складываться не только из просчетов самого Дмитрия).

Звено 6: Когда Виктор Светляченко заказал проект перестройки своего дома, Дмитрий наточил карандаши и взял в руки лист и лобзик. Задача состояла в увеличении жилой площади минимум в два раза. Дом должен был отличаться от других, но выглядеть скромно. В марте Дмитрий продемонстрировал заказчику проект и торжественно заверил, что можно будет вселиться к зиме. Незаметно наступил апрель, и Дмитрий протер очки от копоти. Теплый фронт с востока накрыл холмы и выманил леммингов из рулонов изоляционной шерсти, использовавшихся не по назначению, из оттаявших клубней проклюнулись седмичники, люди и машины потонули в грязи. Очередной затяжной дождь сделал свое дело, и молодой прораб обнаружил, что впутался в роман с супругой заказчика. Евгения Светляченко, которая (без видимых усилий) оказалась гораздо требовательнее супруга, отныне не оставляла Дмитрия в покое. Она была неплохо осведомлена о партийном распорядке и ежемесячных циклах социалистического производства: знала, какие дни самые загруженные и муж до рассвета расхаживает среди станков; когда выдают получку и муж празднует с инженерами и бригадирами; когда целый вечер длятся заседания в поселковом совете. Когда и насколько муж уедет на особые партийные мероприятия, Евгения обычно тоже узнавала первой.

Но в этот день ей пришлось так быстро выставить Дмитрия, что у того по пути домой сперма примерзла к ширинке. Через несколько часов затрезвонил телефон, и вот Дмитрий, как аист, ковылял по поселку. Когда он потряс калитку, с ворот дома Светляченко сорвались пять сугробиков. Выточенные штакетины так скрипели, что Дмитрий не услышал шаги за спиной, а в следующий миг двое мужчин схватили его сзади за плечи.

•

Северные Увалы, 1953 год

Локомотив прибывал к станции, на платформу сыпались смешанные с копотью снежинки. Мимо Дмитрия и его молчаливых спутников медленно тянулись вагоны-платформы, и когда крещендо тормозов достигло наивысшей точки, перед ними остановился пассажирский вагон. Дмитрия ловко втолкнули в общий вагон, громыхнула железная задвижка. Поезд сразу тронулся, миновал, покачиваясь, сигнальные огни. Последний скудный отблеск Железнодорожного пробивался сквозь вьюгу и облака пара, а потом его поглотила темнота леса. В зарешеченных окнах, как в расчерченных на одинаковые клетки зеркалах, отражалось посеревшее лицо пассажира, оказавшегося здесь не по своей воле. Посреди вагона стучала «буржуйка», на ней стояли чайник и миска с кашей. На скамейке Дмитрий обнаружил ломоть хлеба толщиной с большой палец и три папиросы. Он не знал, на какое время рассчитан паек и вообще предназначен ли он для него. Но пока от мысли «почему?» сводило челюсти, от мысли «куда?» сдавливало горло и от мысли «что?» выворачивало желудок, вопрос о еде оставался второстепенным. В итоге, когда в предрассветных сумерках поезд остановился на перегоне и Дмитрию приказали выйти, паек остался нетронутым. Вслед за сиволапым сержантом МВД он заскользил вниз по насыпи к «газику», стоявшему на опушке леса с работающим двигателем. Когда сержант приказал ему залезать в кузов, Дмитрий, стуча зубами, выдавил:

— Скажите хоть, куда повезете. Пожалуйста!

— Не болтай! Залезай, пока у меня пальцы не примерзли, — ответил сиволапый и выплюнул окурок. Усевшись над колесом, Дмитрий еще раз попытал счастья, но мотор взревел, и машина затряслась по сугробам, замерзшим выбоинам и ямам на лесной дороге.

— Вы не можете просто увезти меня. Без обвинения, без приговора, — задыхаясь, выговорил Дмитрий, которого безжалостно трясло в кузове.

— Слышал, Глебка? Совесть у него явно не чиста, а то не требовал бы суда.

— Бабе-яге это не понравится, — бросил водитель и тут же получил от сиволапого подзатыльник.

«Газик» остановился у дровяного склада, и сержант приказал Дмитрию вылезти. Когда милиционеры вели его вдоль уложенных в штабеля стволов деревьев выше человеческого роста, колени у него так тряслись, что он поскользнулся, и конвоирам пришлось поддержать его за воротник. За последним штабелем открылся вид на окутанную дымкой долину, которую пересекала река — незамерзшая, несмотря на то что уже несколько недель стоял мороз. У Дмитрия мелькнула мысль, неужели он оказался за Уралом, неподалеку от легендарной фабрики «Папанин», производящей средства против замерзания, — да нет же, это невозможно за одну ночь. От противоположного берега отделился паром и легко заскользил по течению на тросах. Еще не пристав к берегу, белобородый паромщик прокричал сержанту:

— Это еще кто? Вы же знаете, я не обязан перевозить заключенных.

— Будто не понимает, какая холодрыга, не делать же нам крюк, — пробормотал шофер в поднятый воротник пальто.

— Не волнуйся, Мракович: приказ сверху, — ответил сержант паромщику. Дмитрий заметил в выражении лица старика недовольство, но все же тот посторонился, и вскоре они уже очутились на другой стороне.

Посыпанная золой дорога вела вверх по крутому берегу, и когда они достигли верхней речной террасы, перед ними открылась просека, на километры уходящая в тайгу. Под низким солнцем казалось, будто вырубленная полоса покрылась мурашками — это тысячи пней вздымались под снегом холмиками. По утрамбованной снегоступами тропке сержант двигался к деревянной постройке, напоминавшей избушку на курьих ножках. Дмитрий следовал за ним под присмотром шофера. Издалека доносился собачий лай.

•

ЛОН-101, 1953 год

— Я рад, что вы так оперативно откликнулись на наше приглашение, — поприветствовал Дмитрия начальник лагеря Ногов, представившийся инженером-майором. Из-за дефекта зрения он смотрел мимо Дмитрия, и создавалось впечатление, что обращается он к генералиссимусу, чей портрет висел в красном углу. Переведя взгляд к изразцовой печи, Ногов продолжил:

— А это секретарь райкома комсомола Кедрин. Хотя сейчас он единственный комсомолец на весь район. Верно, Валя?

— Ни в коем случае нельзя представлять ситуацию таким образом, Константин Иванович. До завершения строительства плотины нас было более семи тысяч, — возразил секретарь.

Ногов проигнорировал его реплику и снова перевел взгляд на генералиссимуса.

— Надеюсь, вы нагуляли аппетит.

Тут же из тени шкафов с раздвижными дверями выступил худой паренек, бесшумно отодвинул стулья от стола и приподнял крышку, под которой обнаружились тарелка дымящихся щей со сметаной и пирожки.

— Я все еще не понимаю, — начал было Дмитрий, жадно опустошив тарелку, но отвлекся на ватрушку, которую худой парнишка предложил на десерт. Ногов извлек из кожаной папки тетрадь и лизнул костлявый палец. Быстро пролистав несколько страниц, он нашел нужную:

— Малютин… Нет, вот: Малюткин Семён Вольфович.

— Оффессо Аюткин? — проговорил Дмитрий с набитым ртом.

— Именно, — сказал Ногов. — Но довольно об этом. Сейчас вы должны сосредоточиться. И помните о клятве, которую дали.

По знаку начальника лагеря Кедрин и худой парнишка вкатили стол на колесах. На нем высился макет, над которым, как с первого взгляда определил Дмитрий, трудились сотни часов. По контурам высокого берега и лесным просекам он узнал лагерь, куда его доставили. Доски в двойном заборе были тоньше спичек, для колючей проволоки, похоже, использовали свиную щетину. На полосе опилок между заборами несли караул искусно вырезанные охранники с собаками, а по направлению к лагерным воротам двигалась колонна заключенных. Вышки, которые Дмитрий заметил в лагере в первую очередь, тоже были выполнены скрупулезно, равно как и административное здание, и общежитие для караульных — вплоть до флюгера на коньке. Даже баню покрыли крохотными дранками, обшив наружные стены корой. На мастерские и бараки приклеили полоски просмоленного картона. За собачьим питомником лежали горкой фигуры, которые, видимо, еще не приделали или сняли.

— Посмотрите сюда, — сказал Ногов и поднял крышу одной мастерской. Дмитрий увидел большое конторское помещение. Там стояли десятью рядами письменные столы, по десять в каждом ряду. За столами, склонившись над крохотными листочками, сидели заключенные.

— Здесь, в подсобном лагере, мы не валим лес и не затапливаем долины. Этим занимаются заключенные главного лагеря и добровольцы Кедрина. Мы снабжаем страну другим ресурсом — числами. Мы проводим масштабные математические операции в интересах науки, производства и управления, а во время войны рассчитывали баллистические траектории для ракет.

— За это Константин Иванович получил орден Отечественной войны первой степени, — вставил Кедрин, но начальник лагеря и эту реплику пропустил мимо ушей. Мундштуком трубки он указал на конторское помещение:

— Тут, за столами в первом ряду, сидят самые светлые головы. Они создают алгоритмы, которые во втором и третьем рядах раскладываются на простейшие вычисления. В рядах с четвертого по десятый виртуозы арифметики их решают, контролируют и, наконец, сводят к итоговому результату.

— Десять групп работают в пять смен, по два часа каждая, — добавил Кедрин. Ногов кивнул, и секретарь снова скрылся в соседней комнате.

— Однако, — продолжил начальник лагеря, — скоро этому придет конец, подобными вычислениями займутся машины. Следовательно, наш лагерь должен переключиться на решение новых задач.

Кедрин и худой парнишка внесли другой макет. Когда они водрузили его на буфет, Дмитрий побелел:

— Откуда?

— Этот шедевр конфисковали у Малюткина во время ареста, — хохотнул Ногов. Он ткнул указательным пальцем в потертую лысину Ленина, но реле в постаменте не включилось.

— Товарищ начальник лагеря, не надо так сильно: трансформатор сломан, — тут же донеслось из темного угла, и Ногов одарил письменный стол рассерженным взглядом. Худой парнишка осторожно выступил на свет и доложил:

— Я на прошлой неделе отнес макет в мастерскую, но поставка медной проволоки… — Ногов взмахом руки отправил его обратно в темноту.

— Наша новая цель намного превосходит возможности любой вычислительной машины. Говоря кратко, мы создадим экспериментальный лагерь, положив в основу главную идею вашего макета. Это будет лагерь, который легко приспособить к любым формам работы и размещения. С помощью него — своего рода экспериментального города — мы сможем с научной точностью определить, какое пространственное расположение позволяет оптимально достичь желаемых результатов. Только в повседневной практике раскрывается потенциал управления социальным пространством. Таким образом, наши заключенные на пути к исправлению будут способствовать оптимизации управления общественными процессами.

— Но ведь городское планирование должно соответствовать положениям…

— Прямо лучший ученик Паукера^[4], а, Кедрин?

— И правда, Константин Иванович, иногда я удивляюсь, как вообще возможен прогресс.

Ногов пропустил и это дерзкое высказывание мимо ушей, зажег трубку и выпустил несколько колец. Сквозь дым он посмотрел прямо в глаза Дмитрию:

— Вопрос, на который необходимо ответить здесь и сейчас: когда вы сможете закончить разработку планов строительства? Над всем остальным будут ломать голову люди поумнее.

•

Бетпак-Дала, 1957 год

На вопрос, вызвало ли бурю почти одновременное снятие тысяч сталинских портретов, уже можно было ответить отрицательно. Вместе с тем удаление отдельных экземпляров, высота которых превышала человеческий рост, в отдельных советских учреждениях привело к несчастным случаям на производстве; к прочим побочным эффектам можно было отнести скоропостижную кончину заместителя председателя Совета министров, безрезультатные народные восстания и бесчисленные мелкие сокращения и казусы, не вошедшие в учебники истории.

— Это отбросит нас назад на несколько десятилетий, — констатировал инженер-подполковник Ногов, который не знал теперь, куда направить взгляд. Сотни заключенных, необходимых для бесперебойного функционирования ЛОН-101, освободили на основании указа об амнистии.

Оттепель ударила и по архитектору-экспериментатору, заместителю секретаря райкома комсомола Дмитрию Фроловичу Совакову. Заблуждения прошедших лет все же кое-чему научили, для него не стало неожиданностью, что Железнодорожный, куда его направили в этот раз, находился не в Московской области и не на просторах Русского Севера, а в Бетпак-Дала, так называемой Голодной степи. На картах Казахской ССР упомянутое место никак не выделялось на расплывчатом фоне цвета охры, в справочниках тоже не было упоминаний. И даже когда Дмитрий приблизился к нужной станции на девяносто девять километров, в поезде ни один проводник или попутчик ничего не слышал про здешний Железнодорожный.

— Ничего удивительного, — заметил младший сержант, который встречал Дмитрия на перегоне у одинокой трансформаторной башенки, — место назначения находится в закрытой зоне.

Он поведал, что временные жители предпочитают называть город «Центрнигде» или «Гделибоград», что имеет больше смысла, нежели наименование «Железнодорожный», населенный пункт не связан с сетью железных дорог и даже с близлежащими магистралями. Словно в подтверждение сказанного внедорожник свернул в направлении, на которое указывал лишь компас, и два часа они ехали мимо кустарников, камней и русел талых вод к горизонту. Дмитрий тщетно пытался принять удобное или хотя бы устойчивое положение на сиденье. Заменив пробитое колесо, они ехали еще час по направлению к гряде пологих холмов. На фоне закатного неба вырисовывались силуэты сайгаков, которые бродили по степи в поисках корма и временами поднимали к небу хоботки.

Когда опустилась темнота, за холмами вырос колокол света, озарив перистые облака. Это не может быть лунной радугой, подумал Дмитрий… и действительно: когда они перевалили через гребень холма, в открывшейся перед ними низине раскинулось озеро электрических огней. Нет, не озеро — постепенно вырисовывались контуры улиц в окружении фонарей. Там сияла огнями — Дмитрий изумленно протер глаза — Москва.

Да, это московские улицы, которые он в годы учебы изо дня в день видел на картах, схемах, моделях и с которыми сроднился: паутина, окружавшая Кремль, на нитях мерцали тысячи капель росы. Нити огней густой сетью тянулись над бульварами и сходились у широкого Садового кольца. Только радиальные улицы, как затяжки на полотне, километр за километром устремлялись к пригородам. Отдельные ячейки сети тонули в темноте, словно там пролегали железнодорожные линии, излучины Москвы-реки или лесопарки. А вот там, на берегу, ниже предполагаемого места впадения в реку Водоотводного канала, помигивал, как запутавшийся в сети светлячок, его любимый парк Горького. И все это в размерах оригинала; напоминает, конечно, эскиз, но все равно: Москва. Внедорожник тем временем остановился в темноте, по подсчетам Дмитрия, на Ленинских горах, у башни главного здания МГУ.

Младший сержант глотнул из фляжки, прополоскал горло от пыли и только потом сказал:

— Добро пожаловать в Систему М, Дмитрий Фролович. И помните о клятве, которую дали.

Дмитрий воздержался от вопросов, поскольку (это он тоже усвоил за прошедшие годы) бесполезно надеяться на ответы, когда момент неподходящий. А сейчас момент, несомненно, был неподходящим, младший сержант напряженно смотрел на часы и тихо вел обратный отсчет секундам. Когда он дошел до нуля, все огни резко погасли, и от Москвы остался лишь размытый отпечаток на сетчатке глаз. Через несколько секунд исчез и он.

Примечания

4

Имеется в виду Герман Егорович Паукер, механик, строитель и недолго министр путей сообщения. — Примеч. ред.