Заложники солнца

Мила Бачурова, 2020

Мир, в котором солнечные лучи сделались смертельно опасными. Мир, в котором перестали рождаться дети. Мир, в котором каждый поселок – автономное государство со своей властью и своими законами. Здесь выживает сильнейший. Здесь прав тот, кто выстрелит первым. Твои ровесники выросли, считая рассказы о старом мире глупыми сказками. Далеко не все из них умеют читать и писать. Ты самый слабый среди них, но самый сильный среди тех, кто выжил, цепляясь за умирающие технологии прошлого. Ты – не умеющий держать оружие, воспитанный на идеалах гуманизма, не знавший ни боли, ни предательства. Последняя надежда тех, кто выжил. Твой путь начинается здесь и сейчас. Твой долг – дойти до цели.

Глава 4

Ногинск

— Дмитрич, у вас очков лимфокрасных нет, случайно? — это спросил Рэд, пока гостей вели по коридору.

— Каких-каких?

— Ну я, может, сказал не так… В которых в темноте видать. Я помню, что где-то мерил.

— Во-первых, «инфракрасных», — удержав смешок, поправил Кирилл. — А во-вторых, если ты имеешь в виду прибор, который был у меня, то он работает по другому принципу.

Рэд сердито зыркнул.

— Вот именно, что «был»! Чучело косорукое… Теперь уж — по хренам, как он там работает! Раз такой умный, чего второй-то не взял?

Кирилл вздохнул. Смеяться расхотелось.

В первый же переход понял, сколь многих предметов, помимо запасного ПНВ, ему недостает — хотя, казалось бы, при сборах бункерные теоретики постарались смоделировать и предусмотреть любые ситуации. Однако собственная память взрослых о том, что нужно в дальнем походе, изрядно поистерлась — в последний раз Сергей Евгеньевич выходил за институтские ворота восемь лет назад, а «молодежь», в лице Вадима Александровича и Елены Викторовны, вовсе не считала нужным это делать. И опыт Германа не сильно помог: как показала практика, его воспитанники легко и непринужденно обходились не то что без приборов ночного видения, но даже без таких вещей, как носовые платки или туалетная бумага.

— Мы об этом не подумали.

Рэдрик фыркнул.

— Так че? — повторил он, обращаясь к Максиму Дмитриевичу. — Нету?

— Увы… А зачем тебе?

— Мне — без надобности. Этому вот пассажиру, чтоб не спотыкался на ровном месте! А то сплошной геморрой с ним.

Максим Дмитриевич посмотрел на «пассажира», как тому показалось, с сочувствием.

— Я тоже так и не научился передвигаться в темноте. Тебе, друг мой, к счастью, не понять, каким отвратительно беспомощным себя чувствуешь в такие моменты… У нас ничего подобного нет. Но ты прав, где-то точно есть, то ли в Киржаче, то ли в Пекше… Я спрошу ребят, возможно, вспомнят. Добро пожаловать.

Максим Дмитриевич привел постояльцев в комнату, которую назвал «гостевой» — небольшое аккуратное помещение с шестью кроватями.

— Душ, ты помнишь, в конце коридора.

— Помню. — Рэд уверенно прошел к одной из кроватей, стряхнул со спины рюкзак и принялся в нем рыться.

— Располагайся, — предложил Кириллу Максим Дмитриевич. — Рэд у нас — частый гость, видишь, не стесняется. И ты будь как дома.

— Спасибо.

— Не за что… Тяжело тебе с ним? — вдруг с ласковым сочувствием спросил мужчина, кивая на адапта.

Кирилл смутился.

— Да не особенно.

Рэд, стоящий к ним спиной, пренебрежительно дернул плечами. Максим Дмитриевич улыбнулся.

— Ты на него не обращай внимания. Грубиян, конечно — но это он так о тебе заботится. По-другому не умеет.

— Надо больно, — проворчал Рэд. — Нашли тоже няньку. — Содрал через голову майку и сел на кровать.

Кирилл поймал себя на том, что у него открывается рот. До сих пор такое телосложение только у киногероев видел.

Рэд изумленный взгляд заметил и категорически не одобрил:

— Чего уставился? Пуза голого не видал?

Кирилл торопливо отвел глаза.

— Мыться хоть — сам пойдешь, или опять за ручку тащить?

Кирилл вспыхнул.

— Я, между прочим, не просил меня тащить! И вообще, если ты вдруг не разглядел — тут есть освещение. Ни в чьем сопровождении я не нуждаюсь.

Рэдрик в ответ хмыкнул. А Максим Дмитриевич добродушно рассмеялся.

— Да ладно, будет вам! Располагайтесь. К семи часам — милости просим на ужин.

И вышел.

Кирилл, старавшийся, после внезапной глупой перепалки, не смотреть на Рэда, все же заметил, что тот продолжил раздеваться. Расстегнул ремень, украшенный пистолетной кобурой и чехлом для ножа, снял брюки.

— Ты так и пойдешь по коридору? — помолчав, уточнил Кирилл. — В одних трусах?

— Так и пойду. Можно прямо босиком, у них тут чисто. На фиг надо штаны мочить?

— Но… — Кирилл застопорился. — Как-то это, мне кажется, неудобно. Мало ли, кто тут, в коридоре… Ведь и женщины есть.

— Неудобно — спать на потолке, — сообщил Рэд, — одеяло падает. — Он, похоже, искренне недоумевал. — Ну есть — так и че? Мы ж не голяком чесать собираемся.

Кирилл почувствовал, что снова краснеет, отвернулся и принялся стаскивать одежду.

Для миссии ему выдали такое же снаряжение, как у спутников: футболку, камуфляжные брюки с курткой — Сергей Евгеньевич объяснил, что это — полевая военная форма, разработанная специально для походных условий, — ремень и головную повязку. К новой одежде Кирилл пока не привык, а ремень и вовсе никогда не носил, тугая пряжка вызывала затруднения.

По коридору он почти летел, спасаясь от возможных взглядов. Их, вопреки опасениям, не встретилось, а Рэд вдогонку ухмылялся.

Но это было еще полбеды. Гораздо большую неловкость Кирилл испытал, когда в душевой Рэд невозмутимо стащил с себя последнюю деталь туалета, прошлепал под лейку и вытянулся под струями воды, даже не отвернувшись. Только буркнул что-то, не расслышанное Кириллом — тот поскорей нырнул в соседнюю кабинку.

Даже своего друга Олега, с которым с младенчества обитал в одной комнате, Кирилл ни разу не видел раздетым. Любовь Леонидовна тщательно следила за тем, чтобы воспитанники, приняв перед сном душ, облачались в пижамы и выходили из ванной только в них: взрослые очень старались блюсти целомудрие «малышей», врач Григорий Алексеевич — и тот проявлял при осмотрах максимум такта. Бесцеремонность адапта, как и необходимость сейчас раздеться самому, смутила Кирилла до крайности. Тем более что душевая представляла собой не привычную ванную комнату — просторную, с запирающейся дверью, — а ряд из тесных кабинок с лейками, без всяких дверей, отделенных друг от друга перегородками.

Кирилл принялся крутить краны — вода полилась неохотно, тонкой струйкой.

Рэд, из-за перегородки, немедленно окликнул:

— Слышь, дятел! Ты че там делаешь?

— Воду включаю…

— Охренел, что ли?

Вода в соседней кабинке перестала течь. Через секунду Рэд оказался перед Кириллом — голый, сердитый и с мочалкой в руках.

— Я… — начал Кирилл.

— Головка от торпеды! Сказал же — после меня пойдешь, у тебя бананы в ушах? Нас с тобой всего двое, на фиг надо насос перегружать? Думаешь, у людей тут вечный двигатель? И так вода еле идет. Дуй на мое место, я пока намылюсь.

Рэд схватил Кирилла за плечо, выдернул из кабинки и затолкнул в свою. Сунул под лейку.

Вода полилась обжигающе горячая. Кирилл, не удержавшись, взвизгнул.

— Горячо!

— Подожди маленько, сейчас нормальная пойдет. А чего за яйца держишься? Тоже, что ли, натер?

Рэд кивнул на руки Кирилла, которыми тот неловко прикрывался.

— Нет! — Кирилл от смущения уже не знал, куда деваться. — Я… Мне… Неудобно находиться обнаженным в твоем присутствии. Отвернись, пожалуйста! Или отпусти, я сам отвернусь. И не надо на меня так смотреть! И не спрашивай больше ни о чем.

Если бы Рэд продолжил расспросы — он, возможно, даже от слез не удержался бы. Но, слава богу, адапт ничего не ответил. Молча выпустил его плечо и отступил.

Мучительный стыд за эту сцену терзал Кирилла до самого ужина.

Когда они с Рэдом, не обменявшись больше ни словом, вернулись в спальню, там уже были другие парни из команды. Они шумно, словно оттягиваясь после вынужденной тишины похода, разговаривали — каждый орал от своей кровати.

Разговор шел о дискотеке. Краешком тренированной памяти Кирилл вспомнил, что так называется разновидность развлечения, непрофессиональные танцы под примитивную музыку, но в суть разговора вникнуть не пытался. Он очень боялся, что Рэд сейчас что-нибудь скажет: такое, после чего ему останется только умереть со стыда. Но командир, как ни в чем не бывало, включился в общую беседу — если стоящий в комнате гвалт можно было так назвать — и, казалось, перестал обращать внимание на Кирилла.

А потом они пошли ужинать.

* * *

В Бункере, разумеется, тоже была столовая — белая, как и все остальные помещения, с раздаточным окном, скучными пластиковыми столами и большим, в полстены, монитором. Кухня находилась за перегородкой, и Кирилл туда не заглядывал, не интересовался как-то. А здесь столовую от кухни ничто не отделяло, и никаких мониторов в помине не было.

В глубине помещения стояла огромная плита на дровяном, очевидно, отоплении. Рядом — длинный разделочный стол и полки с посудой. Тонкие перила огораживали спуск в подвал — там, судя по всему, хранились продукты, и женщины в фартуках за перила то ныряли, то выныривали. Вдоль стен протянулись столы с лавками, и за столами уже сидело местное население. Под потолком приветливо горели светильники.

Гости расселись. Кирилл оказался между Ларой и парнем из команды — адапты по-военному именовали себя «отрядом» — которого звали Джек. Ребята говорили «Жека». Кирилл еще на дороге определил, кому принадлежит насмешливый голос. И имена других парней запомнил: Люк, Саша и Гарри.

Официально представлять спутников друг другу Рэд, очевидно, посчитал излишним, а сам Кирилл решил не навязываться. В спальне, при свете, определил, кто есть кто. Заметил, украдкой разглядывая «отряд», что рельефностью мышц Рэду не уступает ни один из товарищей, а здоровенный, на голову выше всех, силач по имени Люк — пожалуй, превосходит.

Джек — насколько понял из замечаний парней Кирилл — обладал в отряде репутацией ловеласа. Устремленные к веселому красавцу взгляды местных девушек догадку подтверждали. Кирилл оказался не единственной мишенью для насмешек — Джек с удовольствием поддразнивал всех, кто попадался под руку, однако хохотал при этом так заразительно, что присоединялись сами высмеиваемые.

Напротив Кирилла сидел Максим Дмитриевич. Справа от хозяина — Рэд, а слева — девушка, глядя на которую Кирилл подумал, что вот он — великолепный пример передачи наследственных генов от родителей к потомству. Девушка была очень похожа на Максима Дмитриевича.

— Моя дочь, Татьяна, — представил соседку ногинский глава. — А это другие наши бойцы — Егор, Алексей…

«Бойцов» Кирилл не запомнил. Ему все еще было неловко. На счастье, Максим Дмитриевич отвлек разговором — принялся расспрашивать, как дела в Бункере, как там Сергей Евгеньевич, Вадим Александрович, Любовь Леонидовна… Он всех знал по именам и, кажется, о бункерных делах был неплохо осведомлен и без гостя.

— Вы у нас бывали? — вежливо поинтересовался Кирилл.

— Бывал, а как же. Давно, правда. Тебя и других ребят совсем малышами помню.

Кирилл заметил, что Рэд при этих словах бросил на Максима Дмитриевича любопытный взгляд, однако вопросов задавать не стал.

Прочие адапты бункерными событиями не интересовались, болтали о своем. Кирилл слышал не все, понимал еще меньше, но, отвечая Максиму Дмитриевичу, к разговорам по соседству тоже старался прислушиваться. Он не хотел и дальше быть дураком и посмешищем. Как бы ни претило, научиться говорить на одном языке с адаптами придется. А посему, нужно как можно быстрее накопить достаточный словарный запас — по счастью, язык у новых знакомых примитивный.

–…В Киржач заезжать будете?

— А смысл? Дневать все равно не пустят, у нас, вон, скверны полная телега… — кивок в сторону Лары, и тут же прилетевшая в ответ на странное заявление кость из ее тарелки.

— Спасибо, лапушка. Дай те бог здоровья. — Это Джек поймал кость на лету.

–… Да че там делать, в Киржаче? Взять с них нечего, кроме яблок.

— У них еще лимоны, — напомнила Татьяна. — Сейчас уже должны быть.

— Да, лимоны — витамин С, — подхватила Лара, — они всем нужны. Если хотя бы до Вязников дотащим, загнать нормально можно будет.

— Охота вам с Олеськой на дороге ждать? «Витамин С», — поддразнил Джек.

— Ничего, подождем. Не развалимся.

— Да че вам те лимоны, небось, монахов поглядеть охота, — продолжал дразнить Джек. — Чем они таким от нормальных мужиков отличаются? Не надейтесь, не покажут. Дальше ворот не пустят.

— Дурак, — фыркнула Лара. Но по-прежнему улыбалась, было видно, что не сердится. Она вообще много и с удовольствием улыбалась, отчего на щеках появлялись ласковые ямочки. — За десяток лимонов, если нормально довезем, в Вязниках свинью с поросенком сторговать можно.

— Свинья с поросенком — дело, — уважительно протянул кто-то.

— Да куда ее, свинью? — снова вмешался Джек. — С собой в телеге тащить? А на день в палатку складывать — к вам с Олеськой под бок?

— На обратном пути забрать. Генератора-то не будет уже, в Нижнем отдадим.

— А этого, лохматого — далеко везете?

Кирилл рассказывал Максиму Дмитриевичу о том, что последний опыт — на хлопке — у Вадима с Еленой вышел удачным, и, если дальше так пойдет, скоро можно будет засевать поля, ничем их от солнца не укрывая. Но тут услышал, что разговор адаптов стих, все косятся на него — того самого «лохматого», и порадовался неяркому свету в помещении. Не очень должно быть видно, как покраснел.

— Вот что, ребята… Извини, Кирилл, перебью тебя.

Максим Дмитриевич встал.

— Вам уже, наверное, много напутственных слов сказали. Но я — от лица нашей, так сказать, общины, — все же добавлю. — Ногинский глава откашлялся. — Удачи вам, ребята. Рэд — молодец. Смелый, решительный — настоящий мужчина. Герман может тобой гордиться, сынок.

— У нас все такие, — отводя глаза, пробормотал Рэд.

— Не перебивай. И ты, Кирилл, умница. Я слушаю тебя — и вижу, сколь многое ты перенял от Сергея, Вадима, других людей. Они — истинные ученые. Одержимые наукой, знаниями, уверенные, что нет предела человеческим возможностям! Пока человек может мыслить и творить, он существует. То, что случилось, развело вас по разные стороны. Рэд не обладает твоей эрудицией, ты — его навыками. Мы, взрослые, очень перед вами виноваты. Довели планету до такого состояния, что мир перевернулся…

— Пап, ну ты опять? — досадливо вмешалась Татьяна. — Ты-то тут при чем — «мы виноваты»? Ты — не президент и не министр! Обычный зубной врач, всю жизнь детишек лечил, вот в этой самой поликлинике! — Она постучала по стене за спиной. А Кирилл, покопавшись в памяти, припомнил, что такое «поликлиника». — Как ты мог на что-то влиять?

— Мог, Танечка, — вздохнул Максим Дмитриевич. — Все мы, взрослые, так или иначе, на что-то могли влиять. Могли, да не захотели. Не вмешивались, не протестовали, не пытались разобраться. Думали, что и без нас обойдется, а наша хата — с краю. Наше дело — детишек лечить… А расплачиваетесь вы.

Татьяна сердито молчала, но по лицу было видно, что отцовское самоуничижение не одобряет.

— И так уж выходит, что груз теперь — на ваших плечах, — продолжил Максим Дмитриевич. — Только вы сами и можете спасти свое будущее. Спасти человеческую расу, как таковую! Суметь продолжить себя в своих детях… У которых, когда подрастут, будет хватать времени и на учебу, и на физический труд. Нынешняя ситуация, в которой одни занимаются только наукой и не в состоянии перемещаться по поверхности, а другие — только войной и крестьянством, не притрагиваясь к книжкам — я считаю, в корне неправильная. Вы сейчас друг на друга смотрите так, будто с разных планет прилетели. — Мужчина перевел грустный взгляд с Кирилла на Рэда и обратно. — Вот что, мальчики. Вы, конечно, друг другу не нравитесь. Иначе и быть не может — слишком разные… Но просто запомните то, что я сейчас скажу. Сила вы — только вместе! И вот за это мы сейчас выпьем. — Максим Дмитриевич поднял стакан.

Речь — для Кирилла, по крайней мере — оборвалась неожиданно. В Бункере взрослые, ударившись в философию, могли рассуждать часами. И кстати, мысли в этом направлении Сергея Евгеньевича совпадали с теми, что Кирилл услышал сейчас. А вот Вадим с Еленой считали по-другому.

— Сергей Евгеньевич, не сравнивайте, пожалуйста, — недовольно хмурясь, возражала обычно Елена, — наших ребят и этих дикарей! Сколько на них Любовь Леонидовна жаловалась — ленивые, неусидчивые, ни малейшей тяги к знаниям! Чуть дай им волю — наши за планшеты хватаются, а эти на стадион несутся, в «игры» свои безумные играть. Если человек не хочет интеллектуально расти, это желание ему не привьешь, поймите! Люди неравны по природе своей, по уровню возможностей и способностей.

— То есть, ты считаешь, что все воспитанники Германа интеллектуально ниже наших? — сердился Сергей Евгеньевич. — Все шестьдесят человек?

— Я считаю, что если бы они были равны с нашими малышами и действительно хотели учиться, то ходили бы за Любовью Леонидовной, как хвостики, и в рот бы ей заглядывали! А этих, сколько ни корми, все в лес смотрят. Вы видели, как они себя ведут, оставшись без присмотра? Это же, простите, бандерлоги какие-то! Хорошо, что хотя бы Германа слушаются. Если б его не боялись — все бы здесь вверх дном перевернули, и за партой вы их не удержали бы, ни за какие коврижки.

— Да и сам Герман, прямо скажем, не Эйнштейн, — саркастически добавлял Вадим. — Было, как говорится, у отца три сына: двое умных, а третий — хоккеист… Вот он их и воспитал — по своему, что называется, образу и подобию.

— Вадик, — огорчался Сергей Евгеньевич, — Леночка! Ну как вам не стыдно! Будто не знаете, в каких условиях им всем, вместе с Германом, приходится жить, как тяжело они трудятся, насколько они…

И далее следовал давно приевшийся рассказ о нелегком труде адаптов.

— Разумеется, мы знаем, — со скучающим видом кивала Елена Викторовна. — Но это, простите, только лишнее доказательство тому, что каждый должен заниматься своим делом. Сопоставимым, так сказать, с уровнем способностей. Не надо учить кухарок управлять государством. Это, как показала история, дурно заканчивается.

Кирилл, которому изредка удавалось подслушать дискуссии взрослых — делал он это только в отсутствие Любови Леонидовны и ровно до того момента, пока она не появлялась — воспитательница была категорически против участия «малышей» во взрослых дебатах, — разделял, скорее, мнение Вадима и Елены. Сергей Евгеньевич, точку зрения которого Кирилл привык уважать, тоже, безусловно, в чем-то был прав — но ставить на одну доску их с друзьями и полуграмотных адаптов… В тот момент самому одаренному ребенку из группы «Солнышко» в голову не могло прийти, что когда-нибудь он будет жадно ловить каждое, произнесенное «бандерлогами» слово.

Максим Дмитриевич прав — с адаптами они и впрямь, будто с разных планет. Он понимает едва ли половину того, о чем говорят между собой спутники. И вот интересно, кстати — адаптам вообще известно, что все они живут на планете Земля? И что во вселенной есть другие планеты — а также звездные скопления, планетоиды, астероиды, и еще масса всего?

Кирилл покосился на соседей — на Лару, потом на Джека. Очень вовремя — те поднимали стаканы. Он, спохватившись, взял свой.

Стаканы со звоном ударились друг о друга. Все выпили, и Кирилл тоже — едва не поперхнувшись. Шепотом спросил у Лары, морщась и ставя стакан на стол:

— Что это?

— Сидр, — удивилась та. — Вкусный, чего кривишься?

— Я никогда раньше не пробовал алкоголь, — вспомнив, что означает «сидр», признался Кирилл.

— Да ты че?! — Джек охнул и схватился за сердце. — Ну все, звездец тебе теперь. Через минуту под стол рухнешь. Держись за лавку крепче!

Кирилл машинально схватился за лавку. Потом покосился на Лару, и по ее попыткам сдержать смех понял, что над ним издеваются. Разжал руки.

— Сам держись, — буркнул он.

В пререканиях с Олегом такая тактика обычно срабатывала.

Джек открыл было рот — явно не планировал оставлять жертву в покое, — но тут, по счастью, Татьяна принялась дергать отца за рукав.

— Пап, ну хватит, что ли? Официальная часть закончена? Ребятам вставать рано, а мы еще потанцевать хотели.

Максим Дмитриевич сделал строгое лицо.

— До одиннадцати! Не дольше! Пожалейте гостей.

— Да не дольше, не дольше… Наро-од! — бодро окликнула Татьяна. — Сдвигай столы! Тащи музыку!

Поднялся веселый кавардак, и стало ясно, чего все так ждали и почему с таким нетерпением переглядывались.

Кто-то уносил посуду, кто-то сдвигал столы. Притащили «музыку» — автомобильную магнитолу. Мелодию, полившуюся из магнитолы, Кирилл узнал — слышал эту композицию не раз в комнате у Даши. Сам он музыкой не увлекался, а вот подруга подобные тягучие напевы обожала.

Адапты быстро разбились на пары — парень подходил к девушке, брал за руку, они выходили в центр, обнимались и начинали покачиваться. Ничего общего эти «танцы» с теми — бальными и народными — которые Любовь Леонидовна показывала воспитанникам на мониторе во время уроков общего развития, не имели. С балетом — тем более. Сложностью движения танцующих не отличались. Пожалуй, и Кирилл смог бы так покачиваться — если бы набрался смелости подойти к девушке. Он представил, что тут была бы Даша… Да, пожалуй, ее без стеснения сумел бы пригласить. И у них нашлось бы, о чем поговорить, покачиваясь вот так.

Композиции сменяли одна другую. На третьей или четвертой к Кириллу подошел Максим Дмитриевич.

— Засыпаешь?

— Ага.

— Вот и я тоже. Пойдем, провожу в спальню. Этих-то, двужильных, если не разогнать — весь день плясать будут.

В коридоре было темно, Максим Дмитриевич зажег фонарь. Его луч осветил вспорхнувшую с подоконника пару. Подойдя ближе, Кирилл не без удивления узнал Джека. Адапт заслонил собой девушку, торопливо поправлявшую одежду — за его спиной мелькнула голова с разноцветными заколочками. В отличие от подруги, внезапным появлением посторонних ловелас не смутился.

— Ух ты! Никак, сокровище наше. — Джек скользнул по Кириллу насмешливым взглядом. — Дмитрич, тебе, может, помочь? А то ж оно у нас на трезвяк-то спотыкается, а тут еще алкоголя употребило! Как бы по дороге не рухнуло.

— Спасибо, — сухо отказался Максим Дмитриевич, — обойдемся. Перевел взгляд на девушку. — Наталья?…

Та, покраснев, забормотала что-то про «стоим, разговариваем» и «че такого». Максим Дмитриевич вздохнул.

— Да говорите на здоровье. Только слез потом не лей… Идем, Кирилл.

— Беда сплошная с этими девицами, — поделился со спутником он.

Кирилл, мало что поняв, многозначительно «угук-нул». А Максим Дмитриевич погрузился в свои — очевидно, невеселые — мысли и больше ничего не говорил до самой спальни.

— А Рэда ты слушайся, — неожиданно посоветовал мужчина перед тем как попрощаться. — И других не чурайся. Что бы там ни было, ребята они правильные. Если кто здесь и способен довести тебя до места, так это Сталкер… Хорошего отдыха.