Развод. Я не приму вторую!

Мила Реброва (2025)

— Ты… ты собираешься на ней жениться? — в полном шоке спрашиваю я. — Я мужчина, нам это дозволено, — с чувством собственной правоты заявляет муж. — И как ты себе это представляешь? — Всё останется по-прежнему, твоя жизнь никак не изменится. Я купил для неё квартиру, она будет… — Нет уж! — вдруг заявляю я. — Решил жениться? Приводи её сюда! Я достаточно жила с твоей семьёй, исполняя долг жены и невестки. Теперь пора и мне насладиться жизнью! Мой муж после двадцати лет брака решил взять вторую жену. Молодую и красивую. Решил, что после сорока жизнь только начинается и он имеет право… А на что имею право я? Может, хватит быть бесправной домохозяйкой и идеальной женой? Может, и мне пришло время пожить для себя? Главное — не думать о той боли, что тлеет внутри от предательства…

Глава 4

Адам

Марьям изменилась. Я замечал это всё чаще. Она стала спокойнее, но это спокойствие раздражало меня. Как будто она больше не зависела от меня, не искала моего одобрения, не боялась моего недовольства.

Эти её утренние прогулки, странная уверенность, разговоры с этой Айгуль, которые она больше не скрывала… Всё это не укладывалось в привычный уклад нашей жизни.

Я начал замечать мелочи: то, как она записывает что-то в телефон, как отказывается от привычных блюд, как, закончив дела, выходит из дома, оставляя меня без объяснений.

“Чем она занимается?” — эта мысль не давала мне покоя.

Однажды утром я решил проследить за ней. Она сказала, что уходит “по делам”, как обычно. Но на этот раз я дождался, пока она выйдет, и через несколько минут последовал за ней.

Она шла быстро, почти торопливо. Я держался на расстоянии, чтобы она не заметила.

Марьям остановилась у парка, сняла платок, вытерла лоб и начала ходить по кругу. Ходила энергично, с таким выражением лица, будто решала важную задачу.

Я не мог понять, что происходит. Это и были её “дела”? Прогулки? Я стоял в стороне, наблюдая, и чувствовал, как внутри закипает раздражение.

Когда она вернулась домой, я был уже там.

— Ты опять ходила? — спросил я, пытаясь скрыть раздражение.

— Да, — спокойно ответила она, не глядя на меня.

— И что это тебе даёт?

Она остановилась, посмотрела мне в глаза и тихо сказала:

— Свободу, Адам.

— Свободу? — переспросил я, чувствуя, как раздражение накатывает волной. — Ты думаешь, что у тебя не было свободы все эти годы?

— У меня была свобода выполнять твои требования, убирать за вами, готовить, стирать и молчать, когда мне хотелось сказать, что я устала, — она говорила спокойно, но в её голосе звучала усталость. — Теперь я хочу свободу выбирать, что делать для себя.

Её слова задели меня, как будто она обвинила меня в чём-то.

— Я работаю для этой семьи, — начал я, повышая голос. — Ты всегда была довольна.

— Ты так думал, Адам, — перебила она. — Но это не значит, что так и было.

Я не мог отпустить это просто так. После её слов я чувствовал, что должен что-то сделать. Её спокойствие раздражало меня больше всего. Казалось, что я ничего не могу контролировать.

Я пошёл к матери. Она всегда знала, как на неё повлиять.

— Мама, Марьям стала… другой, — начал я, как только зашёл в её комнату.

Она подняла глаза от своего вязания.

— Что ты имеешь в виду?

— Она теперь выходит куда-то без объяснений, говорит, что ей нужна свобода, и вообще ведёт себя странно, — выпалил я, надеясь, что она поддержит меня.

Мать нахмурилась.

— Ты дал ей слишком много воли, Адам. Женщина должна знать своё место. Она, видимо, решила, что может делать всё, что захочет.

— Вот именно! — подхватил я. — Ты поговоришь с ней?

— Конечно, поговорю, — сказала она строго.

Позже я услышал, как мать остановила Марьям в коридоре.

— Марьям, что это я слышу? Ты уходишь из дома, оставляешь всё на детей и мужа? Разве ты забыла, что такое быть хорошей женой?

Я ожидал, что Марьям начнёт оправдываться, как всегда, но она стояла ровно, её лицо оставалось спокойным.

— Мама, я не забываю о своей семье. Но я не могу забыть и о себе, — ответила она.

— О себе? — голос матери стал громче. — Женщина создана для семьи, для мужа и детей. А ты теперь вдруг решила, что твои желания чего-то стоят?!

Марьям стояла перед свекровью, держа себя спокойно, но твёрдо. Её голос звучал уверенно:

— Мама, я много лет жила только ради семьи. Всё, что я делала, было для дома, для мужа, для детей. Но теперь я понимаю, что, если я не начну заботиться о себе, никто этого не сделает.

— Это неправильно, — возразила мама, пристально глядя на неё. — В наше время такого не было. Женщина не думала о себе, она думала о своей семье.

Марьям мягко улыбнулась.

— В ваше время, мама, женщины тоже уставали, но не могли этого сказать. Они не имели права голоса. Но теперь всё по-другому.

— По-другому? — мама всплеснула руками. — Это твоя подруга тебя этому научила? Она сбивает тебя с пути, Марьям.

— Нет, мама, — ответила Марьям спокойно. — Она просто напомнила мне, что я тоже человек.

Эти слова, казалось, повисли в воздухе. Мама молчала, пытаясь найти что ответить. Но Марьям уже повернулась и ушла на кухню, оставив её стоять в растерянности.

Когда я услышал этот разговор, я не мог больше молчать. Я вошёл в кухню, где Марьям мыла овощи для салата.

— Ты вообще понимаешь, что делаешь? — спросил я резко.

Она обернулась ко мне, сохраняя спокойствие.

— Что именно я делаю, Адам?

— Ты разрушаешь нашу семью! — выпалил я.

— Разрушаю? — в её голосе звучала лёгкая ирония. — Нет, Адам. Я просто перестала жить так, как удобно только тебе.

Я не мог сдержаться.

— Ты начала гулять где-то, слушать подругу, изменять свой распорядок… Что дальше? Ты перестанешь готовить?

— Если нужно будет, перестану, — спокойно ответила она, продолжая нарезать овощи.

— Ты меня не слушаешь, — сказал я, чувствуя, как теряю контроль.

Она отложила нож, посмотрела мне в глаза и сказала:

— Ты привык, что я всегда молчу, всегда соглашаюсь. Но это было раньше, Адам. Теперь я думаю о себе.

— А как же семья? — выкрикнул я.

— Семья останется, — тихо сказала она. — Но я больше не позволю себя уничтожать.

Эти слова прозвучали как удар.

Я пытался справиться с этой новой Марьям. На следующий день я начал наблюдать за тем, что она ест.

— Почему ты не ешь хлеб? — спросил я за завтраком.

— Не хочу, — ответила она спокойно.

— Ты что, на диете? — спросил я, усмехнувшись.

— Можно сказать и так, — она отставила тарелку.

— Ты серьёзно? В твоём возрасте это уже ничего не изменит, — бросил я, не скрывая насмешки.

Она посмотрела на меня, улыбнулась.

— Я говорю, что тебе есть?

Я не знал, что ответить. Её уверенность снова вывела меня из равновесия.

Я снова поговорил с матерью.

— Мама, она стала какой-то другой. Ты видела? Она даже с тобой спорит.

— Адам, ты должен быть строже. Женщина должна знать, где её место. Покажи ей, что в доме главный ты.

Но когда я попытался “показать”, всё обернулось иначе.

— Адам, — сказала она однажды вечером, когда я снова начал спрашивать, куда она уходит. — Ты можешь продолжать жить, как жил, но я больше не буду.

Её слова звучали так твёрдо, что я почувствовал, как теряю не только контроль, но и саму Марьям.

Это было обычное утро, ничем не отличающееся от других. Дети уже сидели за столом, ели завтрак и спорили о чём-то своём. Адам, как всегда, молчал, поглощённый своими мыслями.

Я же стояла у окна кухни, смотря на улицу, где начинался новый день. Внутри меня клокотало ощущение, что всё идёт не так, как должно. Это был не гнев, не отчаяние, а тихий, почти болезненный бунт, который набирал силу.

Мне захотелось домой. Не в наш дом с Адамом, а в тот, где я выросла. В село, к родителям. Я не планировала поездку заранее. Обычно я ездила раз в месяц, но теперь всё было иначе.

“Я хочу уехать. Одна. Сейчас.”

Эта мысль показалась странной и даже пугающей. Раньше я всегда брала с собой детей, убеждая их, что это важно. Но последние поездки превратились в сплошное разочарование.

Ахмед, мой старший сын, вырос и отдалился. Он считал себя взрослым и не стеснялся показывать, что ему всё это “неинтересно”. Последний раз он вообще отказался выходить на улицу, проводя всё время в телефоне.

Алия всегда была моим маленьким ангелом. Теперь же она хмурилась, жалуясь на то, что в селе скучно, грязно и вообще некомфортно.

Иса… даже Иса, который раньше бегал за бабушкой, помогал деду, смеялся с прабабушкой, теперь сидел рядом с Ахмедом, жалуясь на жару.

Я вспомнила нашу последнюю поездку, когда дети буквально уснули с телефонами в руках, едва добравшись до родного дома.

После ужина мама сказала мне:

— Марьям, зачем ты их возишь, если им всё это не нужно? Они даже с бабушкой толком не поговорили.

Эти слова резанули меня. Мне было больно. Я столько лет старалась поддерживать связь между поколениями, но вдруг осознала, что дети не ценят этого.

В этот день, глядя на своих детей, я поняла: я устала пытаться. Пытаться убедить их, что это важно. Пытаться вдохновить их на то, чего они не хотят.

“Я поеду одна.”

Эта мысль показалась одновременно освобождающей и пугающей. Это был новый вызов самой себе.

За ужином, как обычно, было шумно. Ахмед ел одной рукой, другой листал что-то в телефоне. Алия, недовольно хмурясь, ковыряла вилкой в салате. Иса, самый младший, молча ждал, пока я подам ему чай. Адам сидел напротив, погружённый в свои мысли.

Я долго обдумывала, как сказать о своём решении. Обычно мы обсуждали поездки заранее, планировали их вместе. Но в этот раз всё было иначе.

Я положила салатницу на стол, откашлялась и спокойно сказала:

— В эти выходные я еду к бабушке.

Алия сразу подняла голову.

— Мы едем?

— Нет, я еду одна, — ответила я твёрдо, но спокойно.

Дети переглянулись. Ахмед вернулся к телефону, пожав плечами.

— Ну и ладно. Там всё равно скучно.

— Ахмед! — резко сказала я, чувствуя, как внутри что-то оборвалось. — Мы едем туда к вашим бабушке и дедушке, а не за развлечениями.

— Ну, ты всегда нас туда тащишь, — пробормотал он, не поднимая глаз. — Я что, виноват, что там нечего делать?

Я выдохнула, чтобы не сорваться.

— И именно поэтому я решила, что в этот раз поеду одна.

Алия нахмурилась ещё сильнее.

— Почему? Ты всегда нас брала.

— Потому что в этот раз я хочу отдохнуть, — я твердо посмотрела на неё.

— От нас? — с вызовом спросила она.

Её тон больно резанул, но я сдержалась.

— Алия, — сказала я, стараясь говорить мягко, — вы никогда не хотите участвовать в том, что происходит в селе. Не хотите помогать, не хотите общаться. Последние поездки были тяжёлыми для меня. Поэтому в этот раз я еду одна.

— Но ведь это семья, — бросила Алия. — Мы всегда ездили вместе.

— Ты говоришь о семье, но ты сама ни разу не пообщалась с бабушкой нормально, — заметила я.

Алия вспыхнула, но промолчала.

Я думала, что разговор окончен, но тут заговорил Адам. Его голос был ровным, но я слышала в нём недовольство.

— Ты уезжаешь одна?

— Да, — я встретила его взгляд.

— Ещё месяц не прошёл с последней поездки, — сказал он, нахмурившись. — Ты хочешь оставить всех на три дня?

— Да, хочу, — спокойно повторила я.

— А как же дети? Как же дом? — продолжал он.

— Адам, дети уже достаточно взрослые, чтобы три дня провести без меня, — сказала я твёрдо. — А дом… Вы ведь как-то справляетесь, когда я уезжаю?

— Ты говоришь так, будто тебе всё равно, — бросил он.

Я почувствовала, как внутри поднимается волна эмоций, но я сдержала её.

— Адам, я не нанятый работник, чтобы просить у вас “отгул” на поездку к собственным родителям.

Его лицо стало ещё мрачнее.

— Никто не говорит, что ты работник. Но это странно. Ты всегда брала детей.

— А теперь не беру, — спокойно сказала я. — Потому что это не имеет смысла. Они не хотят туда ехать, и я не хочу их заставлять.

Адам молчал, но я видела, как его это задевает.

Ахмед снова поднял голову от телефона, словно все это время раздумывал обо всем сказанном мной, а не играл в свою игру.

— Мам, ты серьёзно? Ты едешь без нас?

— Серьёзно, — ответила я. — Ахмед, ты сам говоришь, что там скучно. Тебе ведь не интересно.

— Но ты всегда говорила, что это важно, — пробормотал он.

— Да, и я продолжу говорить. Но я не могу заставить вас видеть то, что вы не хотите замечать, — ответила я, глядя ему прямо в глаза.

Алия снова вмешалась:

— Но ты же сама всегда настаивала.

— Настаивала, пока верила, что это нужно. Но теперь понимаю, что вы сами должны решить, хотите вы этого или нет.

Иса, который всё это время молчал, вдруг тихо сказал:

— Мам, а ты злишься на нас?

Я обернулась к нему, смягчаясь.

— Нет, сынок. Я не злюсь. Просто мне нужно немного времени для себя.

Он кивнул, словно обдумывая мои слова, а затем опустил глаза.

После ужина каждый разошёлся по своим делам. Но я чувствовала, что разговор оставил след.

Позже вечером, когда я собирала вещи, ко мне снова подошёл Иса.

— Мам, — сказал он нерешительно, — ты вернёшься быстро?

— Через три дня, — улыбнулась я.

Он кивнул и ушёл, а я почувствовала странное облегчение.

Эти три дня будут только моими. И я больше не чувствовала за это вины.