Старые деньги

Мирослава Чайка (2024)

Юная Камиль приезжает из провинции погостить в старинном особняке. Здесь всем правят роскошь и традиции. Воскресные бранчи, прислуга, игра в поло и светские рауты — привычные будни тех, кто зовет себя «старые деньги». Однако Камиль не догадывается, что пригласили ее в особняк не просто так, а чтобы выдать замуж за ветреного и избалованного Лео. Но, как и у всякого уважающего себя богатого наследника у Лео есть не только армия поклонниц и спортивный автомобиль, но и страшная тайна, которая однажды перевернет все вверх дном в доме Тургеневых…

Глава 2. Воскресный бранч

Лео не мог припомнить, чтобы раньше он что-то ненавидел. Лето ли, зима, утро или вечер — во всем были свои прелести и красота, да и, конечно же, свои удовольствия… Но последняя ссора с отцом будто открыла для него новый мир. Мир неудобств. Вот то, чего он раньше не пробовал на вкус. Сейчас Лео чувствовал, как щеки и нос щипало на морозе, пальцы покраснели и стали как деревянные. Он поднес их к губам — выдохнул горячий воздух. Ему бы хотелось сейчас оказаться в своей желтой «ламборгини урус», которую отец отобрал накануне за очередную «неподобающую выходку», но увы. И теперь Лео предстояло настоящее грехопадение, последний оплот нужды — шапка.

Замерзшие пальцы не слушались, он с трудом достал из кармана мягкий комочек кашемира. Хотя бы об этом его мать позаботилась. Конечно, Лео предпочел бы, чтобы она открыто выступила против отца и защитила его. Но это было не в ее правилах. Он еще раз потер уши и, выдохнув полупрозрачный пар, натянул серую кашемировую шапку на голову. Над ним сияло высокое ярко-голубое небо, деревья кутались в пушистые снежные покрывала. «Как же красиво, — подумал Лео, — но как же чертовски холодно!»

Лео шел двадцать третий год, он был студентом выпускного курса Академии художеств и по совместительству единственным сыном и наследником семьи Тургеневых. Красив, развязан, забавен и на все готов. Еще с пятнадцати лет умел, не смущаясь, войти в любую гостиную, а уже к двадцати без него не обходилось ни одно значимое событие среди бомонда Петербурга. Со вкусом одевался, играл в теннис и поло, отлично рисовал дружеские шаржи и мог одним взмахом светлой волнистой челки завлечь в свои объятия любую понравившуюся красотку.

Сегодняшнее утро он планировал провести за покупкой новогодних подарков, а вместо этого стоял у высокого забора, за раскидистой елью, прячась от камер видеонаблюдения собственного дома. Дома на Крестовском острове, утопающего в густом парке вековых деревьев, про который прохожие петербуржцы, задирая головы, чтобы рассмотреть хоть что-нибудь за оградой, обычно говорили: «Наверное, музей или какое-то учреждение». Поверить, что кто-то после революции смог сохранить свое родовое поместье, было невозможно. Но для Тургеневых не существовало ничего невозможного. В тяжелое для страны время за границу они не бежали, всегда были близки к власти. Особняк национализировали, но не разграбили, какое-то время он пустовал, потом в нем располагалась библиотека, но пришло время, и дед Лео смог выкупить дом в городе, земли и загородное поместье, некогда принадлежавшие его семье, у государства обратно.

Лео ждал Камиль. Она должна была появиться здесь еще полчаса назад. Вернуться домой, сказав родителям, что он бросил дочку их давней подруги в незнакомой компании вдали от города, Лео не мог, еще одной ссоры с отцом он не переживет. Но и опоздать на воскресный бранч, который подадут ровно в двенадцать, и Лев-старший сядет за стол, обводя грозным взглядом домочадцев, как бы вопрошая, достойно ли они вели себя прошедшую неделю, означало подписать себе смертный приговор. Поэтому Лео с беспокойством поглядывал из своего укрытия на пешеходный переход в надежде, что Камиль все же постарается предотвратить надвигающуюся катастрофу, и они успеют занять места за столом до появления в гостиной отца.

Воздух был прозрачный и чистый. Комки пушистого снега, повисшие на лапах вековых елей, искрились в лучах полуденного солнца. Несмотря на то, что Лео ужасно злился на себя, на Камиль, на своих друзей, но больше всего на отца, который держал его в черном теле, он не мог перестать любоваться красотой природы. Потом встрепенулся, словно вспомнил что-то очень важное, быстро поднял с земли небольшой кожаный чехол и расслабил его шнурок. Когда из прорези появилась гладкая деревянная рукоятка небольшого молотка, юноша просиял. Час назад он забежал в художественную лавку и купил себе молоток для работы с мрамором. Он был легким, всего шестьсот граммов, и с двумя плоскими поверхностями. Конечно, с более тяжелым инструментом работать куда легче и быстрее, но на последнее практическое занятие в их аудиторию приходил Мастер и, наблюдая, как работает Лео, заявил, что тот откалывает от заготовок слишком большие куски и ему нужен инструмент полегче.

«Ах, если бы только Мастер взял меня к себе на стажировку», — мечтательно произнес юноша, поглаживая деревянную ручку молотка.

Наконец из-за угла серой многоэтажки появилась легкая фигурка девушки в пушистой шубе и с длинными спутанными ярко-рыжими волосами. От быстрой ходьбы щеки ее раскраснелись, любопытный взгляд зеленых глаз перескакивал с лиц редких прохожих на медленно двигающиеся по скользкой дороге автомобили. Если бы Камиль могла посмотреть на себя со стороны, то непременно сравнила бы свой образ с любопытной рыжей лисичкой, первый раз вышедшей из норы на холодный колючий снег. Лео же не видел в ней очарования, скорее наоборот — мало что в жизни его так раздражало.

— Где тебя носит, Камиль? Я уже примерз к этой елке.

— Почему не идешь домой?

— Ты в своем уме, что я скажу отцу?

— А то и скажи, что бросил меня на съедение своим одногруппникам, посреди леса, без интернета и связи.

— Ладно, не умничай, — хватая девушку за руку и таща к раздвижным воротам по расчищенной от снега дорожке, начал говорить Лео, уже не переживая о камерах видеонаблюдения.

— А ты в курсе, что меня твои дружки чуть не изнасиловали? — выдергивая руку, возмущенно начала выговаривать девушка, высоко поднимая брови от негодования.

— Да, Егор рассказал мне, что ты украла у Сухого окимоно, и он хотел тебя проучить.

Эти слова еще больше разозлили девушку. Она остановилась посреди дороги и, уперев руки в бока, начала злобно шептать:

— Проучить?! Да я в жизни не взяла ничего чужого! Подумаешь, решила посмотреть несчастную нэцкэ, так это же не преступление!

— Кир не коллекционирует нэцкэ. Потому что нэцкэ, глупое ты создание, — это брелок, а значит, в нем есть отверстие для шнурка. А окимоно — это скульптурка. Ясно?

— Ясно-ясно! Только ты мне зубы не заговаривай. Поступил ты вчера как настоящая скотина! Вышел из машины, даже не предупредив, будто я и не человек вовсе. Хорошо, Егор за меня вступился, а так бы я пошла сегодня в полицию и выложила бы все про вашу подозрительную компанию. Еще неизвестно, чем там Сухой занимается со своими дружками.

— Слово «скотина» и ему подобные советую убрать из своего лексикона, маман не одобрит, — начал увещевать ее Лео. — А насчет Егора… Ты не обольщайся, милая, он заступился за тебя только потому, что мой лучший друг. А вот от Сухого и тем более его секретов советую держаться подальше.

— Подальше, как ты? Они как раз тебя вчера вспоминали. Говорили, что ты сбежал, чтобы не попасть на посвящение, — начала рассказывать Камиль, вспоминая, с каким рвением Симона защищала Лео перед друзьями, но говорить об этом не стала.

Тем временем они остановились у ворот, и Лео снова схватил Камиль за руку прежде, чем нажать кнопку звонка. Калитка ворот через пару секунд открылась, и перед молодыми людьми появился охранник в камуфляже.

— Доброе утро, Лео! — широко улыбаясь, произнес смуглый коренастый парень с монгольским разрезом глаз. Лео в ответ протянул ему ладонь для рукопожатия. — Лев-старший уже спрашивали про вас, — объявил он с беспокойным видом.

Камиль хихикнула от того, с каким придыханием он произнес «Лев-старший», и, размашисто шагая, направилась к парадному входу особняка. Она старалась не подавать вида, но в душе негодовала, что Лео не умоляет ее скрыть от родителей свой жестокий поступок, поэтому у самого входа замедлила шаг, давая ему время, как вдруг услышала:

— Камиль, постой. Я хотел тебя попросить.

«Ну наконец!» — молнией пронеслась мысль в голове девушки, и победоносная улыбка заиграла на ее лице. Она несколько секунд медлила, наслаждаясь моментом, а затем переспросила:

— Попросить?

— Не говори, пожалуйста, моим родителям, что была без меня у Сухого в загородном доме.

— Ты предлагаешь мне соврать Льву Петровичу?

— Почему сразу соврать, просто не говори.

— Промолчать я, конечно, могу, только долг платежом красен.

— Проси что хочешь, — равнодушно бросил в ответ Лео и уже был готов открыть входную дверь, но слова Камиль заставили его задержаться.

— Я хочу посмотреть твою мастерскую.

Лео от неожиданности закашлялся и удивленно поднял широкие белесые брови:

— Зачем тебе это? Ты же ничего не смыслишь в скульптуре.

— Ну и что? Сухой сказал, что…

Но закончить фразу Камиль не смогла, молодой человек прервал ее резким «Нет!»

Оторопев, девушка проследовала за ним в холл и была еще больше ошарашена, когда вместо дворецкого их встретила сама хозяйка дома в синем платье-футляре и с массивной ниткой жемчуга на полной шее.

— Лео, что же ты вытворяешь, сынок? Отец будет здесь с минуты на минуту, а вы еще не готовы сесть за стол.

Камиль не дала Лео ответить, она быстро скинула шубу в руки появившемуся словно из-под земли дворецкому и, направляясь в сторону гостевого санузла, прокричала:

— Я уже готова, только руки вымою.

— Как это готова? — следуя за девушкой по пятам, переспросила дама, разглядывая ее промокшие наполовину угги, оставляющие грязные следы на вычищенном до блеска паркете. — Прямо так, простоволосая и в растянутом свитере, появишься на воскресном бранче?

Лео в это время смотрел на другую даму. Это была его кузина, тридцатидвухлетняя красавица Диана. Она стояла на верхней ступеньке богато декорированной к Новому году лестницы, ведущей на второй этаж, и указательным пальцем манила Лео следовать за ней.

Молодой человек сразу изменился в лице. Красиво очерченные губы тронула еле заметная довольная улыбка, а синие глаза с длинными ресницами заблестели, словно в них попали искры из горящего в гостиной камина. Он тоже сунул свой пуховик в руки дворецкого, который с подобострастным видом вытянулся у входной двери и делал вид, что не замечает ни босоногой Дианы в мини-платье из серого льна, ни ее тоненькой диадемы с мелкими сияющими камешками в коротко остриженных черных волосах, ни реакции Лео на ее появление.

И пока госпожа Марта пыталась убедить Камиль пройти к себе в комнату и переодеться, Лео, перепрыгивая через две ступеньки, взлетел на второй этаж и прямиком отправился в зимний сад — удивительную задумку архитектора этого старинного особняка. Он слегка запыхался и на мгновение замер у входя, переводя дух, наслаждаясь развернувшейся перед его глазами картиной.

Само помещение, где в любое время года благоухали цветы и щебетали птицы в позолоченных клетках, было довольно просторным. По его периметру располагались деревья в старомодных деревянных кадках, в основном цитрусовые и еще раскидистые финиковые пальмы. Сейчас деревья подсвечивались новогодними гирляндами, которые поднимались по тонким стволам и растворялись в кронах. Следующим ярусом расположились цветущие алые канны и фуксии вперемешку с ярким папоротником и седоватым эвкалиптом. В центре зимнего сада стоял длинный низкий деревянный стол со вставкой из эпоксидной смолы. С двух сторон от стола красовались кованые скамейки с мягкими матами и бархатными подушечками.

Диана ждала Лео, стоя под мандариновым деревом, на котором одновременно можно было видеть мелкие оранжевые плоды и невзрачные цветочки, наполняющие комнату изысканным ароматом. Девушка в одной руке держала ключ от своей комнаты, в которую никого не впускала, кроме Лео, а второй сжимала пальцами сорванные цветки мандарина и подносила их к носу, словно так пыталась обуздать свое нетерпение, а потом бросала их на пол. Цветки медленно приземлялись на стоящие рядом туфли Дианы — лаковые черные лоферы с золотой цепочкой — казалось, она пыталась создать арт-объект. Появившийся в дверях юноша с нескрываемым обожанием окинул взглядом точеные черты лица своей двоюродной сестры, потом босые стройные ноги, предположив, что, скорее всего, на ней отсутствует не только обувь, но и нижнее белье, а потом сделал несколько уверенных шагов навстречу и порывистым движением заключил в объятия гибкое тело:

— Сумасшедшая, ты нас погубишь, — прошептал он, покрывая поцелуями ее шею.

Диана отстранилась и жестом приказала ему сесть на скамейку. Секунду она молчала, как будто изучая его лицо: точеные скулы, до невозможности синие глаза. Диана остановила на них свой взгляд, а потом начала бурно что-то рассказывать, ярко жестикулируя, вводя юношу в легкое состояние гипноза своими гибкими руками, перехваченными браслетами-нитями красного цвета с золотыми подвесками.

Сегодня ее руки показались Лео особенно прекрасными. Он даже в какой-то момент перестал слышать, о чем она говорит, просто сидел и смотрел на длинные тонкие пальцы, на блестящий ключ причудливой формы, ускользающий в складку гладкой ладони, и грациозный изгиб нежного запястья, на котором еле заметно пульсировала маленькая синяя вена. Юноша старался запечатлеть эту картину в памяти и размышлял, как заставить мрамор изобразить это еле уловимое движение жизни на скульптурном портрете Дианы, а она между тем продолжала ему объяснять причину своего волнения:

— Лео, мне нужны деньги, я заказала себе оптику для камеры и еще кое-какое оборудование. Я хочу увеличивать изображение во время съемки. Вчера у соседей напротив явно был скандал, прямо во время вечеринки. Я все записала на видео и сегодня сделала озвучку. Получилось сочное кино, ты должен на это посмотреть.

Она присела рядом, положила ногу на ногу, отчего и без того короткое платье подскочило вверх, и провела теплыми пальцами по щеке Лео.

— Что ты молчишь? Это нужно срочно. Я же словно была у них в гостях по-настоящему, понимаешь?

— Прости, Ди, но у меня сейчас нет денег. Отец перекрыл все каналы. Я совсем пуст. Попроси у маман, — целуя обнаженные плечи девушки, сбивчиво объяснял Лео.

— Марта не даст. Она сказала, что мне пора прекратить строить из себя безумную и предложила пригласить другого психотерапевта, — произнесла Диана, издав еле слышный вздох, и наконец сама прильнула к губам юноши.

— И я с ней полностью согласен. Ах, Ди, если бы ты решилась выйти из дома, хотя бы во двор… — умоляюще глядя в глаза девушки, начал Лео, но она грубо его перебила, стукнув по чувственному рту юноши пальцами:

— Не смей мне предлагать такое, ты же знаешь, я не могу сделать даже шаг за порог! Не могу! И вообще, теперь у тебя есть эта рыжая бестия, можешь обо мне не волноваться.

— Ты имеешь в виду Камиль? — смеясь, спросил юноша, потирая губы, и собирался сказать еще что-то явно неприличное, но позади послышалось сухое покашливание дворецкого, и Лео, отпустив свою родственницу, быстро поднялся. — Мне нужна только ты, — прошептал он ей в самое ухо и направился в столовую.

Лев-старший, как его за глаза называли все знакомые и домочадцы, сегодня явно был не в духе. А когда перед его глазами появилась босоногая Диана, опоздав на целых пять минут, он и вовсе рассвирепел:

— Я просил всех без исключения следовать правилам этикета. Почему ты без туфель?

Диана закатила глаза, а потом повернулась ко Льву Петровичу вполоборота, так, чтобы он разглядел зажатые под мышкой лоферы, и ответила так громко, что ее мог услышать не только дворецкий, но и прислуга на кухне:

— Да есть у меня туфли! Вот, смотрите!

Хозяин дома от такой наглости заскрежетал зубами, но, чтобы не терять лицо, метнул гневный взгляд на жену, давая понять, что нужно хоть как-то подействовать на племянницу, которая появилась в их доме три года назад, нарушив не только порядки, но и покой.

Марта тут же стала подниматься со своего места, но Диана остановила ее жестом и, с грохотом бросив туфли на пол, начала обуваться.

— Все-все, я уже в туфлях, можете есть спокойно! — она стала усаживаться на отодвинутый лакеем стул, важно подняв несуществующие полы платья с кринолином, и иронично закончила свою речь: — Надеюсь, теперь все условности соблюдены, или еще помолимся перед трапезой? Ах нет, я забыла, мы же не католики, мы просто гребаные аристократы.

Лео наблюдал за очередным скандалом непривычно сдержанно. Он почему-то вспомнил ту роковую ночь, когда Диана появилась в их доме. Был такой же унылый декабрь, отец привез Диану далеко за полночь, Лео вышел навстречу Льву-старшему, но вместо него увидел Ди, и она тогда точно так же держала под мышкой промокшие туфли, чтобы не наследить и никого не разбудить стуком каблуков…

Камиль не понимала, что происходит и зачем Диана пришла босой на бранч, заведомо зная, что Лев Петрович разозлится. Поэтому тихо сидела, испуганно поглядывая на виновницу скандала, но горячие булочки так вкусно пахли, а в животе урчало, что она не удержалась, робко потянулась к канапе, стоящим к ней ближе всего, и быстро затолкала одно в рот. Затем сунула за щеку тарталетку с розовой креветкой, удерживающей на своем брюшке зеленую оливку, а следом еще одну, с блестящей крупнозернистой икрой горбуши. Но, не успев как следует прожевать, поймала на себе изумленный взгляд Марты.

— Простите, — начала она оправдываться с полным ртом, — очень есть хочется.

За столом повисла неловкая пауза. Лео вжался в стул, представляя, как отец пройдется сначала по внешнему виду Камиль, а затем и по манерам. Но, ко всеобщему изумлению, Лев-старший, пристально посмотрев на Камиль, улыбнулся, а потом и вовсе, сделав глоток пряного кофе с розовым перцем, мягко проговорил:

— Не стоит извиняться за хороший аппетит. Ведь мы здесь для того и собрались, чтобы поесть! Советую начать с фритаты со шпинатом, это что-то вроде омлета. Стоит у правой твоей руки, в кокотнице, — добродушно посоветовал мужчина, жестом приглашая всех присоединиться к трапезе. — Как, кстати, прошла ваша поездка за город?

Камиль, прежде чем ответить, перевела взгляд на Лео и, достав языком остатки еды из-за щеки, ехидно прищурила глаза, давая понять, что может сейчас все выложить его отцу, а потом громко сглотнула и без всякого страха ответила вопросом:

— Лев Петрович, в доме Кира все говорили, что ваша семья — «старые деньги». Это хорошо или плохо?

Лео, ожидавший, что Камиль будет ябедничать, услышав ее вопрос, не сдержался и издал громкий смешок, его мать от прямолинейности и беспардонности гостьи сделала два больших глотка «Беллини» из запотевшего украшенного цветами бокала, а хозяин дома стал обдумывать ответ. Но только он открыл рот, чтобы объяснить, что «старые деньги» — это унаследованное богатство, как заметил, что сын украдкой заглянул под льняную салфетку, расплывшись в довольной улыбке.

— Разве я позволял брать за стол телефон?! — грозно взревел хозяин дома, и его шея над накрахмаленным воротником голубой рубашки покрылась красными пятнами.

— Прости, отец, я ждал важное сообщение, — запинаясь, начал оправдываться Лео, прикрывая телефон салфеткой, положил поверх еще и свою широкую ладонь.

— Если это сообщение настолько важное, что ты посмел ослушаться моего приказа, значит, стоит показать его всем! — все больше и больше теряя самообладание, объявил мужчина. — Немедленно принеси мне телефон!

— Нет, папа, это личное, — предпринимая еще одну неудачную попытку сохранить сообщение в секрете, совсем тихо пролепетал молодой человек, но уверенный, что отец вряд ли передумает, начал подниматься со своего места.

— Давай, давай, покажи нам, что тебя так сильно порадовало. Какие такие важные дела отвлекают тебя от общения с семьей.

Камиль первый раз видела Льва Петровича в гневе. Он как-то странно надулся, сделался огромным, навалившись на стол всем телом, глаза налились кровью, и сейчас он ей напомнил медведя-доминанта, каких ей не раз приходилось видеть в заповеднике, куда они с матерью приезжали на съемки документального фильма о жизни лисиц.

А Лео тем временем взял телефон в руки и протянул отцу.

— А чего ты мне его суешь, ты всем покажи, нам всем интересно, — процедил сквозь зубы мужчина, но телефон все же взял, а когда взглянул на экран, то не удержался и отбросил его на стол, прямо к фарфоровому блюду с крошечными румяными пирожками.

На складном экране модного телефона высветилась фотография, на которой Лео лежал совершенно голый, лицом вниз на широкой кровати, положив руки под подбородок.

За столом повисло гробовое молчание. Камиль прикрыла рот рукой, чтобы не сболтнуть лишнего, Лео стал пунцово-красным, а мать предприняла попытку защитить сына:

— Зачем так волноваться, дорогой, может, это и не наш сын вовсе. Лица-то невидно.

— Что ты говоришь, Марта?! Да если мне принесут в коробке отрубленный мизинец Лео, я смогу точно определить, его это палец или нет. А здесь мой отпрыск во всей красе! — Мужчина повернулся к сыну и, схватив его за плечо, завопил громче прежнего: — Я предупреждал, никаких компрометирующих фотографий?! Посмотри мне в глаза! Говорил? Отвечай, не молчи!

— Пап, ну, может, я просто для картины позировал, — не поднимая глаз, произнес юноша и подался вперед в надежде забрать телефон.

— Для картины? Что же это за картина такая? «Спящая Венера»? А Джорджоне тогда кто? Давай посмотрим, кто это тебе прислал.

Лев Петрович резко чиркнул пальцем по экрану и прочитал вслух:

« — Си, милая, чем занята?

— Мечтаю о любимом…»

— Бедная девочка, — со вздохом произнесла мать Лео и отвернулась от сына.

— Кто эта девчонка, что испортила мне аппетит? — начиная возвращать себе самообладание, спросил Лев Петрович, вставая из-за стола.

— Ее зовут Симона, все называют ее Сима, а Лео — Си, — тихо ответила Марта.

— Не желаю впредь слышать это имя, — презрительно оглядывая домочадцев, заявил мужчина, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки, — понятно?

— Но, отец, я уже пригласил ее на «Щелкунчика».

— Что значит пригласил? В нашей ложе всего четыре места! — вмешалась в разговор Марта.

— Ну вот, как раз мы и Симона.

— А как же Камиль? — продолжала удивляться дама заявлениям сына.

— Камиль сто лет сдался наш балет. Она это время лучше проведет за своим микроскопом или, того хуже, станет препарировать червя, — оживленно стал объяснять юноша, радуясь, что можно перевести разговор на гостью. — Правда, Камиль?

Камиль повернула голову набок, потом задумчиво закатила глаза и, растягивая слова, начала рассуждать:

— Ну, если подумать, то сказки меня перестали интересовать лет в семь, а тем более «Щелкунчик» мне вообще никогда не нравился, я люблю только подопытных мышей.

— Нет-нет. В балете важен не сюжет, а музыка и техника исполнения артистов. Примы и премьеры Михайловского тетра — одни из лучших в мире! — возразил Лев Петрович так, будто он выступал на собрании акционеров. — А симфонический оркестр! Ты представляешь, что такое Чайковский в исполнении живого симфонического оркестра? Ты должна это увидеть!

— Я тоже так считаю, Камиль, — снова вмешалась Марта, как и всегда, поддерживая мужа. — В Петербурге заведено посещать накануне Нового года балет «Щелкунчик».

— Уж не знаю, как у других, а в нашей семье такая традиция точно есть, и у нас принято уважать традиции, — уже на ходу добавил хозяин дома, слегка склоняя перед дамами голову, прежде чем удалиться. — Так что завтра мы, как и положено, идем на балет, при параде, с праздничным настроением и без выходок, — бросая последний грозный взгляд на сына, заключил Лев Петрович и удалился, энергично шагая, несмотря на грузность своего тела.

Камиль уходила из столовой последней. По пути она схватила из вазы шоколадную конфету и, сунув ее в карман, встретилась взглядом с горничной, убиравшей со стола.

— Я сейчас принесу вам кувшин для умывания и могу попросить у Валентины вазочку конфет, если хотите.

— Нет, спасибо, — смутилась Камиль, стыдясь своего пристрастия к сладкому. — И зачем кувшин? У меня же своя ванная комната имеется.

Но горничная уже растворилась в недрах дома, будто ее и не было вовсе. А спустя десять минут постучалась в дверь гостевой спальни со словами:

— Можно войти?

— Да, да. Проходи, — отозвалась Камиль, прохаживаясь босыми ногами по шелковистому иранскому ковру, думая, что роскошь — вполне приятная штука. Она перевела взгляд на горничную, не понимая, почему эта стройная девушка с гладко зачесанными волосами, в синем форменном платье и с совершенно беззвучной походкой называет ее на вы. Но еще больше ее удивил фаянсовый кувшин, который та держала в руках, и в комплект к нему чашу-таз, расписанную голубым пасторальным рисунком.

— Вот, Марта Витальевна просила для вас смешать воду с розовым маслом и цветками горького апельсинового дерева. Я все подготовила. Можете умыться.

— Это что, от прыщей? Так у меня их нет, — обиженно возразила Камиль, рассматривая остальные принадлежности, появившиеся у нее на туалетном столике, пока она гостила в загородном доме Кира Сухарева.

— Нет, что вы. Прыщи здесь ни при чем, — поторопилась успокоить ее горничная. — Масло нероли из цветков апельсина сделает вашу кожу еще более сияющей.

— А-а-а… — протяжно произнесла Камиль и взяла в руки плоскую перламутровую шкатулку розового цвета. — Если ты такая умная, Лиза, может, тогда объяснишь мне, для чего это?

— Конечно-конечно. Марта Витальевна мне его вручила сегодня утром и наказала быть крайне осторожной. Это чуть ли не музейная редкость, — с готовностью отозвалась горничная и аккуратно нажала на крупную жемчужину-замок на крышке шкатулки.

— Вуаля! — радостно произнесла Камиль, как только крышечка открылась, обнажая крошечные инструменты из слоновой кости и серебра. — Так это же допотопный несессер!

— Да, тут ножнички, пилочки для полировки ногтей и даже есть костяная расческа для ресниц и бровей.

— Интересная штука, и правда старинная, судя вот по этому крючку с ручкой. Боюсь спросить, а что им отковыривать?

— Марта Витальевна таким не пользуется, по-моему, она говорила, что это крючок для шнурования перчаток.

Камиль присмотрелась к клейму на внутренней части крышки и прочитала вслух: «Фаберже».

— Понятное дело: когда создавали этот несессер, дамы шнуровали себе перчатки, а сейчас этот крючок — ни что иное, как рудимент.

— Руди… что? — переспросила горничная.

— Рудимент. Ну, как тебе объяснить, что-то типа пережитка прошлого, который существует, но им не пользуются, например, перепонки у нас между пальцев или копчик.

— Ну если копчик, то ладно, — смущенно ответила горничная и взяла в руки щетку для волос. — А это щетка с натуральной щетиной кабана, Марта Витальевна расчесывает такой волосы.

— Это я догадалась, — ответила Камиль, проводя рукой по костяной ручке щетки, инкрустированной позолоченной веточкой ириса. — Только вот непонятно: а что, нормальной расческой нельзя этого сделать?

Лиза в ответ пожала плечами и уже хотела удалиться, как вдруг вспомнила, указывая еще на одну шкатулку, похожую на табакерку:

— Ой, совсем забыла. Марта Витальевна просила вас взять набор для игры в бирюльки и прийти к ней, чтобы она рассказала правила. Сегодня же второе воскресенье месяца, день игры в бирюльки.

— В какие еще бирюльки? — изумилась Камиль, озадаченно качая головой и размышляя, стоит ей открывать следующую шкатулку или нет.

* * *

В театр ехали на двух машинах. Марта хотела еще какое-то время побыть с Камиль наедине, чтобы дать последние наставления перед первым ее выходом в свет. Дамы удобно расположились на задних сиденьях шикарного «майбаха», и Марта тактично начала обсуждать со своей протеже, какие темы разговора можно затрагивать в театре. Она была из тех женщин, для которых совершенство являлось естественным состоянием. Интуитивно чувствовала, когда нужно молчать, а когда говорить, что надеть и что подать к столу. Но когда наступало время наставлять кого-то, Марта всегда была смущена. Наверно, поэтому Лео стал таким неуправляемым. Но теперь Лев Петрович и судьба вручили ей на воспитание Камиль, больше она никого не разочарует. Так уговаривала себя мысленно Марта, потом погладила лоб указательным пальцем, проверяя, не появилась ли там лишняя морщинка от напряжения, и в упор посмотрела на Камиль:

— Дорогая моя девочка. Я бы хотела тебя попросить не называть меня тетя Марта.

— Прилюдно не называть? — осведомилась девушка и метнула на даму хитрющий взгляд.

— Нет, вообще так никогда не говори. Какая же я тебе тетя? Мы ведь даже не родственники.

— А что говорить? Мадам или госпожа? — рассмеялась в голос Камиль и откинулась на спинку, удивляясь, что сиденье автомобиля может быть таким мягким и уютным.

— Прекрати смеяться, я говорю с тобой серьезно. Сегодня в театре будет много наших знакомых, тебя представят, а ты просто будь учтивой, улыбайся, но не смейся, слушай с интересом и больше молчи. Главное, помни о манерах…

— Да помню я все, тетя… ой, простите, Марта Витальевна. Я все помню: выходя из машины, выставлять сразу обе ноги, если икну или чихну, нужно сказать «извините», держать спину так, словно забыла вытащить вешалку из платья, напитки только пригубить, постараться не заснуть во время увертюры, в бинокль смотреть только на сцену, ноги держать строго вместе, склонив так, чтобы пятки находились у правой ножки стула, а колени — у левой, правда, не представляю, что это за ноги должны быть.

Марта невольно улыбнулась и слегка коснулась руки девушки:

— Какая же ты забавная, Камиль. Но помни, что я тебе говорила: ты девушка, а не рубаха-парень. Теперь ты всюду будешь появляться с членами нашей семьи и должна держать марку.

— То есть я теперь тоже «старые деньги»? — все еще смеясь, спросила Камиль, но по инерции выпрямила спину и приподняла подбородок.

— Не нравится мне это выражение, ведь те, у кого деньги есть, никогда о них не говорят.

В то время, когда Камиль получала последние наставления, любуясь бриллиантовым браслетом, подаренным ей Львом Петровичем в честь первого выхода в свет, на расстоянии двадцати метров от них в черном «гелендвагене» Лео с раздражением смотрел в затылок отца, который, чтобы проявить свое недовольство сыном, даже пренебрег правилами и сел рядом с водителем. Этот идеально выбритый затылок как будто говорил Лео: «Ты не достоин сидеть рядом со мной!» Он вспоминал подслушанный накануне разговор и размышлял, как противостоять планам отца.

В воскресенье, после бранча Лео отправился в комнату Льва Петровича, чтобы забрать свой мобильник, но, подойдя к двери, услышал, как мать возбужденно о чем-то умоляла мужа. Лео хотел зайти позже, но когда понял, что речь идет о его будущем, не удержался и замер у двери. А между тем отец, чеканя каждое слово, строго заявил:

— Все, Марта, проделкам нашего сына нужно положить конец! Я принял на этот счет решение и жду от тебя не только понимания, но и поддержки.

— Конечно, дорогой, ты же знаешь, я всегда на твоей стороне.

— Не смеши, Марта, ты всегда на стороне Лео, и от этого все проблемы. Он вырос избалованным эгоистом, для которого не существует ни законов, ни норм. И это твоя вина!

Лео плохо расслышал, что говорила мать, ему показалось, что она пыталась оправдать его, а может, оправдывалась сама, но то, что заявил отец, врезалось в его сознание яркой вспышкой и вот уже второй день мешало жить привычной беззаботной жизнью:

— Ты думаешь, я Камиль пригласил к нам в дом только потому, что ее мать отправилась в Африку? Нет, дорогая, — строго говорил мужчина, и по звукам, доносившимся из-за двери, было понятно, что он твердым шагом мерил свой кабинет от окна к стене, — у меня на ее счет были свои интересы. Камиль выиграла грант в прошлом году. Ты только представь: в ее возрасте — и такие успехи в микробиологии.

— И что из этого? — отозвалась Марта недовольным тоном.

— Да, она простовата, но у нее железная хватка — именно то, что нам нужно!

— Не понимаю, к чему ты клонишь?

— Да что здесь непонятного?! Лео решил стать скульптором, хотя я сомневаюсь, что и из этого что-то выйдет.

— Не говори так о сыне, у него талант! Я в него верю.

— Ты меня удивляешь, Марта. Может, Лео и гений, не мне судить, но в голове у него только гулянки и голые девицы!

— Обнаженные девушки — просто модели, так сказать, издержки профессии.

— Пусть, мне претит даже обсуждать подобные темы, я хочу тебе объяснить вот что. Я не вечный! На кого ты мне предлагаешь оставить наше фармакологическое производство и клинику? На распутного сына-скульптора?

— Постой, но при чем здесь Камиль?! — совсем разволновавшись, начала громко говорить Марта.

— У меня есть план. Она еще совсем молоденькая, с незапудренными мозгами, я начну ее готовить постепенно, обучать, вводить в курс дела. А к концу учебного года она выйдет замуж за Лео и сможет открыто работать со мной. И наш бизнес останется в руках семьи, как мы и мечтали.

— Почему ты думаешь, что Лео на это согласится? — ошарашенная услышанным, испуганно произнесла Марта и что-то еще добавила совсем тихо. Но зато слова отца прозвучали, как гром среди ясного неба, заставляя Лео, притаившегося за дверью, почувствовать, как все холодеет внутри:

— Лео каждый день доказывает, что не может отличить любовь от удовольствия, так что ему ли выбирать себе жену? Сделает, как я скажу. А вот Камиль я заставлять не буду. Знаю, Лео — тот еще подарок судьбы, но, бьюсь об заклад, не пройдет и пары месяцев, как она сама в него влюбится. Разве было хоть раз, чтобы кто-то устоял перед обаянием этого чертяки?

Как Марта начала со слезами уговаривать мужа одуматься, Лео уже не слышал. Он отпрянул от двери и побежал прочь, с силой хлопая себя по щекам, все еще надеясь, что услышанное — просто кошмарный сон.

* * *

Торжественный блеск и красота Михайловского театра покорили Камиль, как только она переступила его порог. Серебро и бархат, зеркала и хрусталь, живопись и лепнина выглядели так совершенно, что у девушки закружилась голова, и она невольно ухватилась за край норкового манто Марты.

— Тебе плохо? — заволновалась дама, вглядываясь в побледневшее лицо свой подопечной.

— Нет, что вы, напротив, мне так хорошо еще не было никогда в жизни.

Камиль ступала изящными ножками в туфельках с острым носком на ступени лестницы, покрытые ковровой дорожкой, и оглядывалась по сторонам, восхищенно всматриваясь в каждую деталь. Нарядные дамы, элегантно одетые мужчины, звуки настраивающегося оркестра, аромат духов, сияние огромных люстр — все сплеталось в блистательный хоровод, заставляя сердце взволнованно биться от восторга.

Ложа номер пятнадцать находилась слева от Царской и показалась Камиль уютной и сказочной одновременно. Лео игнорировал просьбу матери помочь Камиль занять свое место. Он небрежно облокотился о перила ложи, обтянутые красным бархатом, и, свесившись вниз, стал высматривать в партере Симону в надежде, что она не сочла его просьбу оскорбительной и приняла билет в первый ряд партера. Камиль тоже мечтала встретиться с Симоной сегодня. Если дома у Кира Сухарева Камиль выглядела напуганной одинокой бедняжкой в чужом свитере, сегодня фортуна улыбалась ей куда шире: мало того, что на ней было превосходное вечернее платье в пол из черного шелка, на тонких бретелях и с разрезом, открывающим правую ногу выше колена, так еще и Лео, пусть и по приказу родителей, но все же сидел сегодня с ней. Но, пробежав взглядом по зрительному залу, Камиль столкнулась глазами не с Симоной — ее буквально пригвоздил к креслу тяжелый и обжигающий взгляд Сухого.

Это был Кир Сухарев собственной персоной, гордо застывший в центре Царской ложи. Сегодня он тоже казался полной своей противоположностью. Тот, кто буквально позавчера в пьяном угаре грубо разорвал на Камиль блузку, сегодня аккуратно поправил синюю бархатную бабочку под воротником белоснежной рубашки и учтиво поприветствовал Камиль легким наклоном головы, отчего его волосы, не убранные в хвост, упали мягкой волной с двух сторон от бледного худощавого лица.

— Ну что ты застыл там, как черт? — услышала позади себя Камиль голос Лео, обращенный к Сухому. — Иди к нам!

Кир не сдвинулся с места и отрицательно покачал головой. А потом показал Лео жестом, чтобы тот пришел к нему. На что Лео рассмеялся и тоже отрицательно покачал головой. Камиль напряженно следила за их немым диалогом, и если бы воздух мог сам описывать свое состояние, то вывел бы ледяными буквами между парнями всего два слова: «соперничество» и «гордыня». Но Лео не был бы самим собой, если бы через пару минут не смотрел уже с упоением в другую сторону, произнося воодушевленно:

— Пришла все-таки! В красном. Богиня!

Он уже начал вставать с места, чтобы выйти и поздороваться с Симоной, но Марта властно опустила руку на его предплечье. Лео поджал губы, но спорить не стал. Погас свет.

В полумраке ложи, когда все взгляды были устремлены на сцену, при появлении артистов на лицах зрителей играла легкая полуулыбка, а после самых сложных па руки сами срывались на аплодисменты — невозможно было поверить, что кто-то в этом зале несчастлив или, тем более, вынашивает какой-то коварный план. Но по крайней мере двое мужчин в ложе номер пятнадцать — отец и сын, уверенные, что они совсем не похожи, — машинально хлопали и кричали «браво», пока все их мысли были заняты одним тайным проектом — свадьбой с Камиль. Только Лео всеми правдами и неправдами планировал ее разрушить, а вот Лев-старший — осуществить.

Идея Лео была проста, как день. Он собирался вести себя настолько несносно, что Камиль не то что влюбиться в него не сможет, а даже возненавидит. А вот план Льва-старшего был куда изощреннее. Зная о давнем соперничестве Лео и Кира не только на творческом поприще, но и в каждом дне вообще, Лев Петрович решил столкнуть парней лбами на любовном фронте.

Как только зажегся свет, Лео моментально встал, готовый уже покинуть ложу, но Лев Петрович задержал его словами:

— Если хочешь прогуляться, то возьми с собой Камиль! Покажешь театр. Ты же не против, Камиль? — осведомился он учтиво.

Лицо Лео исказила недовольная гримаса. Камиль это сразу заметила и хотела отказаться, но не смогла. Ей до неприличия сильно хотелось пройтись по залитому светом холлу, выпить бокал шампанского и почувствовать себя настоящей Золушкой, которую принц угощал на балу мороженым. Но если Лео и выглядел как настоящий принц из сказки, то настроен был точно не дружелюбно, поэтому Камиль, стараясь не встретиться с ним взглядом, стремительно последовала к выходу из ложи, говоря:

— С удовольствием.

Не успела Камиль сделать и пару шагов за пределами ложи, как врезалась в жилистую мужскую фигуру, от удара и неожиданности выронив на пол и бинокль, и сумочку, и программку.

— Я же говорил, что ты неуклюжая, — послышался сверху знакомый голос Кира.

Камиль будто холодным потом обдало, она растерянно пыталась собрать свои вещи и прикрыть декольте — так, как учила ее Марта. Кир тем временем резко наклонился и, не доставая правую руку из кармана, подал Камиль бинокль и помог подняться, придержав под локоть. Камиль тут же нервно высвободила руку из цепких пальцев парня и, не дожидаясь Лео, уверенно зашагала прочь, словно знала, куда идет. Она что-то взволнованно бормотала себе под нос, снова и снова вспоминая колючий взгляд Сухого, надменные глаза Лео, придирчивые фразы Марты и снисходительные вздохи Льва-старшего, и такая волна жалости к себе настигла ее, что, почувствовав чудовищную слабость, она придержалась рукой за стену.

«Неуклюжая!» «Мисс провинция!» — проносились слова в голове, пока ее внимание не привлекли впечатляющие афиши прошлых лет, зеркальные витражи и чинно прохаживающаяся нарядная публика. Пытаясь как-то отвлечь себя, Камиль спустилась на первый этаж и, прочитав на табличке «Партер», с замиранием сердца вошла в зрительный зал. Из партера зал казался еще помпезнее: высоченный потолок, расписанный античными фигурами, алый занавес с золотой вышивкой и шелковой бахромой.

Камиль замерла в проходе и с опаской подняла глаза на ложу, из которой Марта пристально следила за ее действиями, а потом решила пройти к оркестровой яме, чтобы взглянуть на инструменты. Сделала пару шагов и у сцены заметила Симону в окружении Лео и Сухого. Они оживленно беседовали, взрывались восторженным смехом и выглядели такими красивыми, уверенными. Они точно были на своем месте, они были дома, в отличие от Камиль, которая чувствовала себя ничтожной, чужой в этом мире роскоши и непонятных ей правил. Она поежилась, обхватив себя руками, словно пытаясь согреться, когда кто-то легонько дотронулся до ее плеча, и знакомый голос Льва Петровича прозвучал гораздо мягче обычного:

— Что же ты здесь стоишь? Иди к ребятам, вон они, у сцены.

Камиль обернулась и, тяжело вздохнув, отрицательно покачала головой:

— Нет, они не хотят, чтобы я была с ними.

— Вздор, — ответил, нахмурившись, мужчина.

— Я здесь словно чужак в разъяренной стае. Не могу поддержать разговор, не понимаю их шуток, не знаю даже, как правильно стоять…

— Не буду говорить банальных фраз, что если ты захочешь и приложишь достаточно усилий, то однажды этот мир будет у твоих ног. Это не принесет тебе счастья — мир должен быть тебе по плечу.

— Если бы вы дали мне самую неразрешимую задачу по химии или микробиологии, я бы ни за что не сдалась, я бы пробовала снова и снова, но они, — кивая в сторону Лео и его друзей, проговорила тревожно Камиль, — вы уверены, что они мне по плечу?

— Бесспорно! Просто представь, что они споры в чашке Петри — добавь немного питательного раствора в вашу дружбу, и скоро увидишь, как она разрастется!

Камиль была знакома со Львом Петровичем лично не так давно, но ей казалось, что она знала его очень хорошо. Немного по рассказам матери о годах их совместного студенчества и очень много по его статьям в научных журналах, а диссертацию Льва-старшего Камиль перечитывала столько раз, что могла свободно говорить о ней часами. Но вот чего Камиль о Льве Петровиче не знала, так это того, что он не просто всегда добивается поставленных целей, но делает это любым путем. Так что Камиль не заподозрила неладного, когда он тут же достал мобильный телефон и набрал номер вечного соперника своего сына, наблюдая, как тот, прежде чем ответить, осмотрительно сделал шаг в сторону от Лео и Симоны.

— Слушаю, Лев Петрович, вы что-то хотели?

— Да, Кир. Мы стоим у входа в зал, можешь подойти?

— Конечно, минута — и я у вас.

Заставить сына ухаживать за Камиль Лев Петрович не мог. Лео был единственным человеком в его окружении, на которого не распространялась власть Льва-старшего, а вот повлиять на Кира Сухарева для него не составляло проблемы. Лео рассказывал дома, что Кир помешан на масонстве и даже пытается создать студенческую ложу, вот этой информацией и решил воспользоваться Лев Петрович в данный момент.

— Кир, как хорошо, что я тебя заметил в зале, — начал приветливо мужчина, как только товарищ сына приблизился к ним с Камиль, а потом более вкрадчивым тоном продолжил: — Я знаю твою любовь к истории нашего города и его тайнам, поэтому хочу попросить взять под опеку мою гостью и познакомить ее с самыми интересными местами Петербурга, и начать прямо сейчас с экскурсии по музею этого театра.

Молодой человек, недоумевая, скользнул взглядом по растерянно хлопающей ресницами Камиль и хотел что-то возразить, но Лев Петрович, заложив ладонь за лацкан своего смокинга и привлекая внимание юноши, несколько раз похлопал большим пальцем по отвороту из мягкой шерсти.

Кир тут же считал самый распространенный масонский жест «скрытая рука» и, не веря своим глазам, чуть не задохнулся от счастья:

— Вы, Лев Петрович, можете на меня всецело положиться. Я сделаю все в лучшем виде. Камиль останется довольна, не сомневайтесь, — затараторил он, подталкивая девушку, удивленную переменами в поведении Кира, к выходу.

Сухой был настолько окрылен произошедшим, что мигом позабыл о своей неприязни к Камиль, приобнял ее за талию и направился прямиком в буфет.

— Ах, Камиль, мы должны непременно это отметить!

— Что отметить? — удивилась девушка, семеня по мраморной лестнице маленькими ножками в замшевых туфлях. — А как же музей театра?

— Выпьем шампанского и сходим, — сияя, как зажженная электрическая лампочка, стал объяснять юноша. — Если бы ты только знала, что сейчас произошло! Он же доверился мне, представляешь?! Жаль, что я не могу тебе всего рассказать, но это и не важно. Сейчас поднимем бокалы за тебя! Ты, Камиль, и вправду приносишь удачу, ну прямо как Камилла Клодель, — открывая перед Камиль дверь театрального буфета, радостно произнес Сухой. А потом расхохотался, словно ненормальный.

Камиль вспомнила, что Егор ей тоже говорил про эту Клодель, и тут же решила посмотреть в Интернете, с кем ее все время сравнивают. Она достала из черной бархатной сумочки, вышитой гладью, свой мобильный телефон, но, не имея опыта в ношении платьев в пол, уставившись в экран, потеряла концентрацию, тут же наступила на подол и начала падать, хватаясь руками за край скатерти соседнего стола. И трагедия, которую предчувствовала Камиль, все-таки произошла. Бакалы с шампанским, креманки с мороженым, чашечки с кофе со звуком бьющегося стекла начали падать на пол, по пути обливая дорогой наряд девушки.

— Господи, да что же с тобой не так? — возмущенно крикнул Кир, пытаясь удержать падающую Камиль, а она, вмиг лишившись всякого изящества, распласталась на полу.

Несколько официантов тут же кинулись ей на помощь, стали поднимать и оттирать салфетками налипший крем от эклера. Гости кафе хоть и старались сделать вид, что не замечают конфуза Камиль, но все же невольно смотрели в ее сторону — кто с сочувствием, кто с еле скрываемой улыбкой. И пока Кир извинялся перед пострадавшими людьми и предлагал оплатить их пролитые вино и кофе, Камиль, стыдясь поднять глаза, кое-как подхватив полы платья, окончательно потеряв самообладание, бросилась бежать.

Ступеньки, холл со множеством ярких светильников, снова ступеньки, потом гардероб и, наконец, подсвеченная зеленым светом спасительная стрелочка со словом «выход». Камиль отчаянно дергала массивную ручку входной двери, но она не поддавалась, и только когда незнакомый мужчина толкнул дверь в обратном направлении, девушка оказалась на заснеженной улице. Сделав несколько глубоких вдохов отрезвляющего воздуха, она осознала, что бретелька намокшего платья оторвана, разрез на подоле увеличился и доходил до кружевного белья, а самое страшное — отсутствовала бриллиантовая подвеска на подаренном Львом Петровичем браслете.

Сухой появился перед Камиль через пару минут и сразу разразился потоком ругательств, заталкивая ее обратно в театр:

— Ты что, совсем ненормальная? Что творишь, на улице мороз — минус десять, тебе жить надоело?

— Отцепись от меня! Что хочу, то и делаю! — закричала в ответ девушка, растирая слезы вперемешку с остатками шикарного макияжа. — Если бы ты не строил из себя надутого индюка и вытащил руку из кармана, то смог бы спасти меня от падения.

Юноша от ее слов побледнел и отвел взгляд в сторону, потом часто задышал, отчего крылья его прямого острого носа пришли в движение, ехидно сузил глаза и стал хватать Камиль за руки.

— Нет, я не дам тебе все испортить, не дам! Лев-старший мне доверил тебя, это, может быть, мое первое испытание, и что я ему скажу? А ну быстро возвращайся в зал, слышишь?

Камиль неожиданно перестала рыдать и злиться, она обреченно опустила руки и дрожащим голосом еле слышно произнесла:

— Я бы очень хотела вернуться, это же мой первый балет в жизни, но не могу. Платье порвалось, видишь, и мокрое все.

Кир оценивающе посмотрел на Камиль с ног до головы, потом оглянулся на залитый светом театр и стал приходить в себя.

— Что же я скажу Льву Петровичу, как объясню твое исчезновение?

— Ну скажи, что у меня живот скрутило, и я поехала домой.

— Ты это серьезно? Предлагаешь мне сказать, что ты того… обделалась?

— А это у вас считается неприличным, да? В вашем обществе у людей не может заболеть живот, а в туалет вы ходите бабочками и радугой?

Сухого слова Камиль насмешили, он смягчился и даже изобразил подобие улыбки на лице.

— Ладно, что-нибудь придумаю. Сейчас поймаю тебе такси. Давай номерок, я принесу пальто.

Девушка сунула ему в руку бархатную сумочку и сделала шаг в коридорчик театра, в котором входящих гостей обдувало теплым воздухом, словно бризом южного побережья. Она прислонилась к стеклу огромного окна и уставилась на театральную площадь, подсвеченную теплым светом уличных фонарей. Камиль была раздосадована, разбита и зла, но, ожидая возвращения Кира, где-то в глубине души ей начало казаться, что она больше не так одинока.