Хватит! Политический детектив

Михаил Борисович Поляков

Небольшой подмосковный городок Терпилов потрясают два жестоких убийства. Жертвами становятся местный судья и бизнесмен-отшельник, давно отошедший от дел. Расследовать преступление приезжает московский журналист Иван Свиридов. Ему предстоит погрузиться в историю, полную неожиданностей и опасностей, вступить в психологическую дуэль с таинственным убийцей и раскрыть тайну преступления, совершённого в девяностые.

Глава шестая

В два часа дня журналисты начали собираться на обед. Милинкевич, который, видимо, давно ждал повода заговорить со мной, пригласил вместе со всеми и меня. Питались сотрудники в небольшом кафе «Зебра», расположенном на первом этаже соседнего с редакцией жилого дома. Стремясь придать заведению антураж, соответствующий названию, владелец не поскупился на неоновую вывеску, изображающую полосатую обитательницу саванны на фоне оазиса, занавески песочного цвета и пёстрые скатерти в африканском стиле. У стен, помимо того, кое-где стояли вялые пальмы, а под потолком болталось несколько запылённых бумажных ламп. На стеклянной двери кафе кроме обычных рекламных объявлений о десяти сортах кофе и бизнес-ланче за сто рублей, я заметил и наклейку, обещавшую бесплатный интернет по WiFi. А вот это было как нельзя кстати. С самого приезда в город я не переставая винил себя за то, что не собрал подробных сведений по терпиловским событиям ещё в Москве. Местная сотовая связь работала из рук вон плохо, а в гостинице своего доступа в сеть не оказалось. Редакционный компьютер — тоже не вариант, историю поисковых запросов в локальной сети газеты очень легко отследить. Так что если интернет есть здесь, надо обязательно воспользоваться случаем…

В кафе мы разошлись по разным столикам. Саша с Бурматовым, всё продолжавшие свой бесконечный спор, устроились в углу, мы же с Милинкевичем сели у окна. Подошедшая через минуту официантка — полная бурятка в жёлтом переднике и пилотке в чёрно-белую полосу, веером, как колоду карт, выложила перед нами два пластиковых прейскуранта и винную карту.

— Девушка, мне бизнес-ланч, пожалуйста, — не притрагиваясь к меню, сказал Милинкевич.

— Мы предлагаем два стандартных бизнес-ланча на выбор, — монотонно, словно спросонья, пробубнила официантка, — Номер один — суп харчо, котлета по-киевски, винегрет и компот, и номер два — уха, плов, салат оливье и чай.

— Первый давайте, — сказал Милинкевич, с видом знатока подмигнув мне.

— А вам что? — обратилась официантка ко мне.

— И мне то же самое, — ответил я.

— Не пожалеете, борщ тут — пальчики оближешь, — пообещал Милинкевич, плотоядным взглядом проводив широкую корму уходившей официантки. Затем, словно опомнившись, шумно придвинул стул к столу, как прилежный первоклассник сложил перед собой руки и пытливо заглянул мне в глаза. Я с трудом удержался от улыбки — точно такой же любопытный детский взгляд я видел утром у главного редактора. Да, видимо, моя догадка верна и местная жизнь действительно скупа на события…

— Ну, как вам у нас в первый день? — спросил он масляным голосом, по-птичьи дёрнув шеей.

— Пока всё хорошо, — улыбнулся я.

— Город у нас хороший, только вот как же вы тут после Москвы? Там столичная жизнь, энергия ключом бьёт, а у нас всё-таки, знаете ли, провинция.

— Да мне спокойствие как раз и нужно сейчас.

— Да, я понимаю, больной родственник, — сочувственно покачал головой Милинкевич. — А чем, позвольте поинтересоваться, болен? Я не просто так спрашиваю, если нужен хороший врач…

— Сахарный диабет. Шестьдесят семь лет человеку, начались осложнения. Насчёт врача — спасибо за предложение, но у нас тут есть доктор, отец у него десятый год уже лечится.

— Ну да, ну да… Вы говорите, надолго в Терпилове хотите остаться?

— Да, я надеюсь… — ответил я спокойно.

В это время официантка принесла на широком деревянном подносе наши заказы. На первое был жиденький суп с каплей сметаны, на второе — сухая котлета, обрызганная подливкой,, с глянцево блестящим картофельным пюре в качестве гарнира. Пока женщина расставляла приборы, Милинкевич внимательно следил за её руками, словно ожидал поймать её на какой-нибудь хитрой махинации.

— А у вас в Москве была определённая специализация? — спросил он, дождавшись её ухода.

— Да нет… У нас редакция была небольшая. То, что называется, все занимаются всем.

— А какого рода темы были?

— Уж не заседания Госдумы, — улыбнулся я. — Да что случается в районе — пожары, открытия памятников, благоустройство дворов.

— А, ну тогда вы тут не много потеряете, у нас всё примерно то же самое, — сказал Милинкевич, и начал, стуча ложкой о края тарелки, поспешно размешивать сметану в дымящемся супе.

— А что вообще в городе сейчас интересного происходит? — спросил я.

— Да почти ничего. Луна-парк строят на Садовой. В сентябре, возможно, школу новую на Рижской, у бывшей Тополиной заставы, откроют. Ну и по мелочи — церковь достраивают в рамках федеральной программы, сквер разбили на Дорогомиловской.

— А из происшествий?

— Тоже ничего. Так, мелкий разбой, кражи… Ну вот разве что неделю назад городского судью убили.

Я вздрогнул и внимательно присмотрелся к Милинкевичу. К моему удивлению, на его лице не выразилось ни малейшего беспокойства. Это странно: убийство крупного чиновника — и не интересно журналисту основного городского издания?

— А с судьёй как вышло? — осторожно полюбопытствовал я.

— Да, домой к нему ночью пробрались какие-то жулики, он их застукал, ну они его и зарезали, чтобы не оставлять свидетелей, — скучающим голосом произнёс Милинкевич, не поднимая взгляда от тарелки.

— А вы писали об этом?

— Поместили небольшую заметку в разделе происшествий. Вообще, это не наша тема, да и нет там ничего особо интересного. Обычная бытовуха.

Я удержался от дальнейших расспросов, которые могли бы уже показаться подозрительными, и поспешил перевести разговор на другую тему. Речь зашла о редакции. Я задал несколько обычных вопросов о том, даёт ли работать местное начальство, как относятся к газете в городе, идёт ли реклама, и так далее. Милинкевич, видимо, только и ждал повода выговориться. Его прорвало как водопроводную трубу в зимнюю стужу. Тут было всё: и рассуждения о политике с привкусом осторожного фрондёрства, и классическое провинциальное ломание перед москвичом, неловко выразившееся в полусмешных и полупошлых байках о заезжих звёздах и сановниках, и краткие, но ёмкие замечания о себе самом, из которых следовало, что вопреки собственной скромности, и он успел снискать на своём веку некоторое признание. «Ничего не поделаешь, если сложилась у тебя определённая авторская морда, то и читатели узнавать начинают, и даже там иной раз кое в чём прислушиваются», — жеманно пряча глаза, распространялся он, пухлым пальцем тыча в потолок. О своих коллегах — Васильеве и Бурматове, Милинкевич упомянул с той снисходительностью, с какой души праведников, парящие в эмпиреях, вероятно, рассуждают о нас, простых смертных. Деятельностью их он не интересовался, а общаться предпочитал только по рабочим вопросам. Его разве что раздражали постоянные споры между молодыми людьми, по поводу чего он тут же пожаловался мне на тесноту помещений и на то, что Стопоров тянет с ремонтом какой-то редакционной комнаты, давно обещанной под кабинет ему, Милинкевичу. С первого взгляда Милинкевич показался мне одним из тех легковесных, пустых людей, которые с комфортом устраиваются совершенно в любой среде, будучи способными благодаря своей неглубокости исчерпаться любыми условиями. Жизнью они живут почти всегда исключительно материальной, презирая любые мысленные поиски, а зачастую и посмеиваясь над ними с высоты своего невежества. Любят иногда и сибаритствовать, впрочем, без излишеств — неглубокость сказывается и тут. Вместе с тем приятели из них получаются милые и добродушные, любители свежего анекдота и сальной сплетни. Но странное дело — в Милинкевиче вместе с тем мне почудилась какая-то загадка, на нём словно бы лежала тень, как-то рассеивающая его довольно определённый и банальный образ, добавляющая ему некий флёр таинственности. Часто во время разговора он словно бы задумывался над чем-то, и уходил в себя, отворачиваясь в сторону, а, рассказывая байку о чиновнике, бывшем проездом в Терпилове, вдруг осекался и переводил разговор на другую тему. Он словно скрывал что-то и боялся ненароком проболтаться…

После обеда, тщательно вытерев руки влажной салфеткой, которую он извлёк из особого кожаного футлярчика, чистенького и аккуратного, такого, какие, вероятно, были все его вещи, мой новый коллега отправился в редакцию. Я же, отговорившись необходимостью забежать в аптеку за лекарствами для отца, задержался в кафе. Оставшись один, я заказал официантке ещё одну чашку чая и достал смартфон. К моему облегчению, наклейка на входе не врала: связь, хоть и довольно медленная, в кафе присутствовала. На запрос о Терпилове поисковая система выдала вместе с обычным рекламным мусором три ссылки — на официальный сайт города, на портал какого-то сообщества, ратующего за сохранение городского трамвая, и на местный форум. Первые два клика оказались безрезультатны. Сайт администрации находился в запустении, последней новостью на нём был велеречивый репортаж о визите в город губернатора Громова, датированный маем 2004-го года. Страничка трамвайных энтузиастов вовсе отказалась открываться. Зато городской форум, заголовок которого украшала пересвеченная фотография «колокольни Ивана Великого», оказался на удивление оживлённым. Первые его страницы были заполнены постоянно обновляющимися темами с жалобами горожан на плохую работу служб ЖКХ, призывами активистов выйти на пикет в защиту какого-то парка, и обсуждениями местных сплетен. Введя в поиск фамилию Пахомова, я обнаружил только один топик, посвящённый ему. Под лаконичной новостью о смерти бизнесмена со ссылкой на сайт областного ГУВД было всего пять комментариев. «Подельники, небось, замочили», — заметил разместивший материал пользователь Жора_67.

— Да кому он нужен? Один живёт, его в городе сто лет не видели. — ответил ему некий Павлов.

— А кто такой этот Пахомов вообще? — поинтересовался посетитель с ником Alex Prove. — Впервые слышу о нём.

— Бандит местный, в девяностые отжигал, — отвечал ему автор темы.

— Повезло тебе, что ты не знал его, — прибавил Павлов. — Его знакомых до сих пор по лесам откапывают.

У сообщения было жалких пятнадцать просмотров — горожан смерть Пахомова интересовала не сильно. А вот Обухова действительно хорошо знали в Терпилове — поиск по его фамилии дал больше семи сотен результатов. Но слава эта была не добрая, за покойным тянулась целая цепь громких скандалов. То он своим решением выделял кусок спорной городской земли для складских помещений своего зятя, то закрывал кофейню, находившуюся вблизи ресторана, принадлежавшего его жене, то принимал явно предвзятые, по мнению участников форума решения в пользу строительной фирмы, под надуманным предлогом отказавшейся передавать многоквартирный дом дольщикам. В выражениях форумчане не стеснялись — «сволочь, тварь продажная», — были ещё самыми вежливыми эпитетами в отношении Обухова.

Известие об его гибели встретили настоящим ликованием — тему просмотрели более десяти тысяч раз, в ней было несколько сотен язвительных комментариев. Среди множества скандалов с участием Обухова два привлекли моё особое внимание. Первый произошёл три года назад. На одной из городских улиц в аварию на своём «Порше Кайенне» попала дочь судьи Светлана. Водитель старенькой «Лады», в которую врезалась девушка, тридцатилетний Евгений Куваев, скончался на месте, сама же она отделалась мелкими царапинами. Несмотря на то, что многочисленные свидетели утверждали, что Обухова нарушала правила, и, к тому же, была не трезва, суд всё-таки признал виновником происшествия погибшего. Его семью, помимо прочего, обязали выплатить Обуховой значительную сумму за ремонт её автомобиля. В теме, в которой обсуждалась эта история, нашлось множество фактов — видеоролики из зала суда, рассказы очевидцев аварии, записи камер наблюдения и отсканированные документы следствия, видимо, выложенные в сеть родственниками погибшего. Я открыл один из роликов. Снят он был возле здания суда после окончания слушаний. Обухову — маленькую сухую блондинку с надутыми силиконом губами и крысиным хвостиком, одетую в строгий деловой костюм, снимал некий активист.

— Елена, как так вышло, что вот молодой человек погиб, а вам ничего не было? — говорил он, с камерой идя за ней по пятам.

— Чего тебе-то нужно? — сквозь зубы процедила Обухова, не глядя в объектив.

— Я просто возмущаюсь этой ситуацией. Вас не мучают угрызения совести?

Ботинки себе нормальные купи, чувырло, — сказала девушка, окинув его презрительным взглядом с головы до ног. — Возмущается он. Живёшь как днище, вечно чем-то недовольный. Свиней иди пасти, поппозиционер хренов.

Ролик обрывался на том, как подошедший охранник Обуховой, двухметровый верзила с пудовыми кулаками, выбил у снимавшего камеру из рук. «Технику он растоптал, и, конечно, безо всяких последствий, в полиции заявление не приняли, — грустно резюмировал в теме молодой человек. — Хорошо хоть флешка выжила и удалось данные спасти».

Другая резонансная история случилась около года назад. Возле города, на берегу реки Пыжмы, начал возводиться коттеджный посёлок, по слухам принадлежавший кооперативу местных чиновников. Строители расселили жителей Пантелеевки, небольшой деревеньки, находившейся на месте застройки, но не смогли избавиться от одного её обитателя, восьмидесятилетнего бывшего лесника. Выезжать из собственного дома он, несмотря на все уговоры и посулы, отказывался наотрез. Вопрос решили кардинально. Как-то ночью судебные приставы заявились к старику и без церемоний выкинули его на мороз. Предлог был придуман смехотворный — якобы, избушка пенсионера мешала миграции лосей, которые отродясь не водились в этих краях…

По дороге из кафе в редакцию я задумался. Итак, что же мы имеем? По Пахомову, убийство которого по своим мистическим обстоятельствам особенно интересовало меня, ничего нового найти не удалось. Я всё больше удивлялся — кому нужна была его смерть? Одинокий отшельник, никого не беспокоивший, давно забытый всеми в городе… Может быть, у него всё-таки оставались дела, о которых не знала ни полиция, ни местные жители? Но какие? Убийцы оставили у него на груди надпись «Хватит бандитизма!» Не могло ли случиться так, что, вопреки данным правоохранителей, он отнюдь не отошёл от дел, а втайне продолжал заниматься своим криминальным бизнесом? Я вспомнил статью о предпринимателе Фердыщенко и его проделке со Столяровским прудом. Если такие трюки, отсылающие к беспредельным девяностым, всё ещё возможны тут, то не могли ли сохраниться в городе и иные атавизмы тех лет, подобно тому, как мода, давно забытая в столице, ещё долго гастролирует по провинции?

Что же до Обухова, то с ним дела обстояли куда хуже. Если мотивы убийц Пахомова только предстояло выяснить, то желающих расправиться с судьёй было даже слишком много. С ним могли разобраться партнёры по бизнесу, конкуренты, наконец, ему могла отомстить какая-нибудь случайная жертва его судейства.

Вкратце изучив его биографию, я перестал удивляться тому, что он не особенно опасался за свою жизнь, и почти не предпринимал обычных для людей его ранга мер предосторожности. Кого ему было бояться? Других городских чиновников, очевидно, имевших с ним дела и плотно встроенных в его коррупционные схемы? Московского начальства, интересующегося только политическими рейтингами и всегда неохотно выносящего сор из избы? Предпринимателей, полностью зависевших от него, дрожавших и унижавшихся перед ним? Была ещё, правда, так называемая общественность, но её судья, основываясь на своём многолетнем опыте, привык не брать в расчёт. Он присваивает городскую землю, разоряет неугодных бизнесменов, расселяет целую деревню, чтобы построить дачи себе и своим знакомым, наконец, его дочь на глазах десятков свидетелей убивает человека — и ничего. Дело оканчивается лишь громогласным возмущением нескольких активистов да гневными писульками в интернете. Конечно, он привык считать себя неким сверхчеловеком, осенённым дланью всевышнего, а простых смертных, которых годами невозбранно втаптывал в грязь — безобидным скотом, быдлом, не стоящим внимания. Возможно, в этом он и просчитался, и коллективная ненависть, которую он так долго игнорировал, наконец, настигла его…

Расследование я решил начать с двух наиболее резонансных событий, связанных с именем Обухова — с истории с погибшим в аварии молодым человеком и со стариком, выселенным из дома. Если верна моя основная рабочая гипотеза, и речь идёт о группе неких народных мстителей, то они, конечно, должны были отметиться возле этих громких дел. По опыту я знал: к радикальным действиям переходят, только разочаровавшись в мирных способах решения проблемы. А они, эти способы, всегда оставляют следы. Возможно, кто-то из активистов выходил на митинг или пикет в защиту пострадавших, и был задержан там полицией, или переписывался с официальными органами власти по их поводу, или пытался помочь им просто в частном порядке — деньгами или вещами. Выяснив у родственников пострадавших имена этих активистов, останется только установить связь между ними и сотрудниками «Терпиловки»… Адреса фигурантов обоих скандалов я нашёл быстро. Семья погибшего в аварии молодого человека жила в двух кварталах от центра города на Качаевской, а родные старика — на Абрикосовой.

Пройтись по этим адресам я решил этим же вечером, не откладывая дела в долгий ящик.