Следствие слабости

Михаил Ефимов, 2023

Повесть в повести, где причину нахождения в книге встроенной повести понимаешь только к концу прочтения основной. Здесь в художественной форме со всех сторон рассматривается существование души после смерти физического тела. А главное ставятся вопросы: есть ли Бог, в чём смысл сих перерождений, тайна 3, 9 и 40 дней после смерти. На протяжении всей повести душу довольно слабого при жизни человека окружают жители-сущности тонкого мира, ему приходится принять его правила и даже работать. Смысл встроенной научно-фантастической повести в извечном споре теологов и материалистов «есть ли душа» и последствия для человека при её принудительном отсутствии. При написании книги автор руководствовался книгами Е.П. Блаватской, рассказами известного американского практика медитаций Роберта Монро и собственными знаниями и практиками.

Следствие слабости

…Когда Вашим современным философам удастся показать нам вескую причину, почему так много очевидно невинных и добрых людей рождены только для того, чтобы страдать в течение всей жизни, почему так много родилось бедными, чтобы голодать в трущобах больших городов, покинутыми судьбою и людьми; почему в то время как эти рождены в низах общества, другие появляются на свет во дворцах; в то время как благородное рождение и удача, кажется, чаще достаются худшим людям, и очень редко достойным, в то время как встречаются нищие, чьё внутреннее достоинство такое же, как у самых высоких и благородных людей; когда это и многое другое будет удовлетворительно объяснено Вашими философами и теологами, только тогда, и не раньше, Вы будете в праве отвергать теорию перевоплощения.

Е.П.Блаватская

Сегодня Павлу почему-то было особенно тяжело. Еще и сердце в последнее время начало потягивать. Вот зараза, как раз сейчас этого меньше всего хотелось. Стены до боли знакомого офиса, осточертевшего за годы службы в нём, будто вдруг начали ещё и на психику давить. А начальник, дурак, опять требует отчёт раньше положенного времени — трудоголик, черт бы его взял. Как же я его ненавижу, всю душу из меня за эти годы вытянул, жить не даёт. Он меня, похоже, тоже недолюбливает. Всё Петра в пример приводит. Тут же перед глазами всплыла чуть сутулая фигура в простецкой рубашке и джинсах, и напряжённые, но добрые глаза человека, которому Павел втайне завидовал много лет.

«Ну, Пётр…», — вылились мысли в злость. Павел тряхнул головой, видение исчезло, но злость осталась. Он, ещё молодой и симпатичный, но уже с небольшим брюшком, встал с продавленного за годы сидения и томительного ёрзания на нём стула, и не спеша подошёл к столу у окна. Медленно и тоскливо вот уже пятый раз за день налил из электрического чайника кипяток и бросил в чашку пакетик.

«Конечно, Пётр, тот вон, как вцепился в свой проект, так и молотит, не поднимая головы. А я что, обязан быть таким же? Стахановцы, к сведению, закончились лет пятьдесят как. Они просто жить не умеют — «не хлебом единым…», отдых и развлечения это тоже составляющие нормальной полноценной жизни. А… — Павел махнул рукой, — что он понимает?»

Павел плюхнулся на стул и с удовольствием сделал маленький глоток.

На этой нудной работе проходили годы, но только он начинал находить в себе силы хоть как-то сопротивляться своей лени, сразу появлялись непреодолимые преграды. Ну как непреодолимые? Просто он не привык перенапрягаться и выходить за комфортную зону. А «выше головы не прыгнешь» была его любимая поговорка.

Как-то ранним утром, эдак часов в десять, когда Павел только пришёл на работу и уже собирался сесть с дороги за чашечку ароматного чая со сладким пряником, в кабинет заглянул Пётр. То, что суть его визита это просьба о помощи, стало понятно после первых же слов:

— Паш, мы же вроде друзья? — начал он издалека.

Павел насторожился. Если кто-нибудь тебя о чём-нибудь просит, значит, наверняка придётся напрягаться и делать какую-нибудь не свою работу. А оно ему надо? Ну кто Петю просит вкалывать за троих? Не я ведь. В тоже время и отказаться неудобно, может он ничего сложного не попросит…

— Ну друзья, а что?

— Да, понимаешь, я не успеваю свой проект закончить, что шеф на прошлой неделе дал. Ты знаешь, как он не любит, когда опаздывают.

«Это тот проект, который он сам себе же и выпросил. Вот болван. И зачем спрашивается? Теперь, видите ли, не успевает, помочь ему надо, — порхали мысли в голове Павла. — Я вот возьмусь помогать и не успею. Не, я так пахать не хочу. Но отказать, это тоже как-то… Ну хорошо, ты сам напросился».

— Ладно, помогу, раз просишь. Но учти, я с такой скоростью работать не могу.

Пётр замахал руками:

— Хорошо, замечательно! Ну ты же постараешься?

Стараться Павел не умел и через три дня проект готов не был. На ковёр вызвали Петра.

— Пётр Михайлович, я не вижу трёх глав проекта, — начальник, солидный человек в строгом костюме, вопросительно глядел через изящные цейсовские очки, в глазах его была заметна усталость.

— Видите ли, — Пётр, на удивление начальника, был совершенно спокоен, — я не успевал и поэтому отдал три главы Павлу. Однако, как я теперь понимаю, он не справился.

Начальник отдела был человеком динамичным и, не откладывая в долгий ящик, быстрым шагом вышел из кабинета. Через пять минут он вернулся, но теперь голос был раздражённым, а на тонком скуластом лице блуждала злость:

— Павел сказал, что первый раз слышит о такой просьбе. Я разбираться не буду, но исходя из того, что проект поручен был именно вам, Пётр Михайлович, я объявляю выговор.

Тогда Пётр побелел, как-то весь выпрямился, аж сутулость прошла, и вылетел из кабинета. Выяснять отношения к Павлу он не пошёл.

Было тогда Павлу тридцать лет. Жизнь казалась одной сплошной сказкой, от которой надо было требовать удовольствий. Сильного переживания и уколов совести сей поступок, на удивление, не вызвал. «Ну а что такого я сделал? Пётр сам виноват, я предупреждал», — пел ему внутренний голос.

Через пару дней, рассказав этот сюжет в красках другу Серёге, он, как полагается, получил от друга полную поддержку:

— Да плюнь ты, Пашка, и на Петра и на начальника — дурака, забудь. Давай лучше выпьем и вспомним наши юношеские разухабистые приключения.

С Серёгой всегда было хорошо — и понимал с полуслова и поддерживал, если что. Тут же вспомнилась старая избитая история, пропитанная насквозь детской романтикой и героизмом. Почему-то именно с неё мы чаще всего начинали наш экскурс по ностальгической истории нашей дружбы.

— А помнишь, как мы в старых катакомбах пикник устроили? Ты с Алёнкой, я с Ксюхой, две бутылки портвейна…

— Эх, да, хорошо мы напились, — блаженная улыбка заиграла на лице Павла, а глаза стали маслянистыми. — Я тогда первый раз Ленку поцеловал, — от удовольствия Пашины глаза совсем закатились.

— А потом, потом, помнишь? — Сергей, как всегда торопил события.

— Ну, конечно, Серёга, если бы не ты тогда… Мы столько выпили, ориентиры все потеряли… Сначала даже смешно было, начали танцевать «на костях», петь, орать… Потом у Ленки истерика началась, я растерялся.

Раскрасневшийся Сергей с бокалом креплёного ходил по комнате.

— Да, она вдруг как бросилась в какой-то проход, а он совсем не туда вёл. Я понял, что сейчас случится непоправимое.

— Серёга, ну что тут говорить, если бы не ты… Ты крикнул: «Стоять всем!» Потом закрыл глаза, подумал, взял Ленку и Ксюху за руки и повёл куда надо. А уже через десять минут мы были на поверхности.

Друзья пили и вспоминали всю ночь, и в конце совесть Павла так раскисла, что думать забыла и о строгом начальнике и о предательстве коллеги Петра.

Больше в жизни Павла таких постыдных ситуаций не происходило.

Однако не всё коту масленица. Начиная со второй половины жизни, Павел устал от бессмыслицы сугубо материального существования и стал интересоваться философией, что было совсем не в его характере… но тем не менее. Особенно его заинтересовала та часть, что глаголет о тонких мирах и, как частность — о жизни после смерти. Именно это невинное увлечение некоторым образом подготовило Павла и сыграло большую роль в том, что произошло на много позже.

Сначала Павел всё никак не мог понять, откуда берётся, да и вообще, зачем нужна душа, если все странные и не очень странные вещи в человеческой жизни объяснены с помощью мозговых процессов? Размышлял он на эту тему, как и положено обывателю, «со своей колокольни», на работе в сладкие мгновения чаепитий и перед сном.

И вот как-то ему попалась на глаза статья о новой находке английских учёных. Те с изумлением обнаружили, что мозг человека не работает сильнее, чем мозг животных. Напротив, энергозатраты, скажем, некоторых обезьян даже выше. А ещё оказалось, что количество нейронов в коре полушарий мозга дельфинов и еще некоторых морских обитателей больше человеческих. Спрашивается, за счёт чего мы тогда интеллектуально сильнее? Это навело опешивших учёных на мысль, что у нас есть еще одна нервная система или биологическая конструкция, называемая душой. Именно она даёт нам преимущество в интеллекте и способность к сложным размышлениям. Как обычно учёные наконец-то нашли и подтвердили то, что было известно из древних знаний уже много тысячелетий.

С этого момента Павел начал усиленно думать, видимо, вышеописанной конструкцией и понемногу приходить к убеждению, что душа, как элемент другого мира — раз её в организме не могут найти и увидеть, вполне способна жить и после смерти трёхмерной оболочки. Ну а мозг человека лишь передаточное звено между оной злосчастной душой и нашим любимым трёхмерным миром, в коем мы и живём, механизм адаптации к среде, этакий переводчик сложных многомерных процессов на вполне простой земной язык. Сей вывод привёл Пашу в восторг, и он ринулся дальше в погоню за новыми открытиями в этой области.

Как-то, прочтя книги по нумерологии и астрологии, он составил свою натальную карту и с удивлением прочитал, что нынешняя богодарованная жизнь дана ему для искупления греха лени, слабости и предательства. Кто-то, кем он был в прошлой жизни, нагрешил — предал своего друга. И в этой он должен был слабость пересилить и грех сей не совершать. Поразмыслив, Павел пожал плечами:

«Так ведь не предавал я никого, не те времена. Ни рыцарей, ни инквизиции давно нет, скукота одна», — усмехнулся он про себя.

Прошло ещё полтора десятка лет.

… Целых два месяца Павел лежал, не вставая с кровати. И всё это время его друг детства был рядом.

— Ну что ты, Паш, тебе всего шестьдесят два, молодой пока, выкарабкаешься, — каждый раз с задором в голосе успокаивал друга Сергей. — И выпьем и поностальгируем с тобой ещё не раз.

Павел улыбался, глаза его оживали, недуг на время отступал.

Друг приходил каждый день, принося с собой пакеты витаминов и минеральную воду. И даже в тот, последний день, после звонка Елизаветы: «Серёжа, приди, Паше хуже», — пришёл, правда, весь бледный. А взглянув на Пашу, побелел еще больше.

— Я сегодня ненадолго, извини, Лизавета, домой надо, — пробормотал он, опустив глаза.

Но Павел сей бледности друга так и не заметил. Он вообще не понимал, что чувствует себя хуже. На него каскадом накатывали приятные волны воспоминаний детства и юности, он с наслаждением плавал в них, кидаясь от одной к другой… правда, с червоточинами неудач и постыдных моментов… впрочем, всё, как у любого другого.

«Вот им по тринадцать лет и они с Серёгой скручивают колпачки с ниппелей на колёсах автомобилей, которые потом меняют дворовому барыге на объёмных солдатиков. А уже через пять лет сами пытаются заняться бизнесом — неумело, по-детски, пока не попадают в милицию за попытку перепродать стратегически важный государству продукт. В милиции Сергей, пытаясь выгородить друга, пробует всё взять на себя, чем вызывает гнев сотрудников, понятно переходящий в физическое насилие…» — сие воспоминание неприятно обожгло память. Павел закрыл глаза, перед ним возник Серёга, сидящий в кабинете следователя, из его разбитой губы текла кровь. Павел мысленно обнял его и заглянул в глаза, заполненные страхом и болью. Воображение поплыло, ностальгическая струна натянуто звенела и переливалась красками…

Вдруг на мгновение он увидел Сергея, лежащего на смертном одре. Приглядевшись, Павел оторопел — вместо знакомых с детства черт лица на него смотрел незнакомый мужчина в фантастической одежде: цветастой, переливающейся, из непонятного полупрозрачного материала. На лице его были странные очки хамелеоны, а ведь Серёга никогда не носил очки… Тем не менее это был его друг Сергей. Непонятно почему, но Павел был уверен в сем факте на сто процентов. Видение длилось ещё долю секунды и исчезло. Павел стряхнул головой.

«Наваждение какое-то. От болезни, видимо», — он надавил на веки и чуть подождал. Затем, открыв глаза, лежал ещё несколько минут, не шевелясь, пока его взор потихоньку успокаивала знакомая домашняя картина.

Почему-то вспомнился Пётр, которого он не видел уже лет двадцать как. «А всё-таки зря я тогда не признался начальнику. Неудобно как-то перед Петром получилось. Чёртова лень. Надо менять жизнь», — пришла запоздалая мысль. В дверь постучали, вошла жена.

— Паша, ты сегодня плохо выглядишь. Давай, не расклеивайся, соберись.

Павел удивлённо поднял брови:

— Ну что ты, Лиза, я в полном порядке, слабость только какая-то и сердце тянет. Но мы слабости не верим! — нежданно для жены, с задором громогласно объявил он.

А дальше произошло всё быстро. Ещё неожиданней для Елизаветы, Павел крякнул и вскочил с кровати. Ударив себя кулаком в грудь, он энергично выбросил руки с зажатыми кулаками в стороны и сделал «ласточку»:

— Оппа!

Глаза жены округлились, она первый раз видела мужа в таком амплуа. Но Павел вдруг схватился за сердце, побелел и стал заваливаться на бок.

Вместе с резкой болью в груди, в голове ярко вспыхнула мысль: «вот и всё!»

Последнее, что он увидел — крик жены, срывающийся в ультразвуковой диапазон. Дальше зрение и слух плавно превратились в подобие ощущений.