Знак Ганнибала

Михаил Палев (2009)

От зловещей копии знаменитой картины Жерома «Переход Ганнибала через Альпы» лучше держаться подальше. Иначе рано или поздно она проявит свою страшную суть, объявившись у нового владельца, и быстро доведет его до могилы… В доме Элиса Карсавина под самое Рождество, похоже, завелось привидение. Причем какое-то злобное — отстреливающее гостей! А может, это тайный враг хозяина, мстящий за что-то его друзьям? Один из приглашенных — Мечислав, автор детективных романов, пытается разобраться в происходящем. Вскоре погибает и сам Элис, причем все обставлено как самоубийство. А главная загадка — какое отношение к случившемуся имеет недавняя кража копии знаменитой картины французского художника Жерома, — копии, ставшей почти легендой?..

Моему другу Олегу Гаврюшину

посвящаю

Пролог

Город Умань, 1932 год

Он сделал последний мазок и отложил кисть в сторону. Да, ему удалось раскрыть секрет непревзойденной естественности полотен Жерома! Казалось, что плащ Ганнибала трепещет не от ветра, дующего с заснеженных альпийских вершин, а от легких порывов сквозняка из приоткрытого окна. Правая рука полководца указывала солдатам на перевал, где после последнего перехода их ждала слава. Сам герой уже мыслями был там, на равнинах Италии. И пусть римские легионы тешат себя тщетной надеждой на то, что войско Ганнибала, внушающее им ужас, погибло под лавинами, а тела солдат унесли воды быстрых горных рек.

Он взглянул на оригинал и горько усмехнулся. Заведующий районным отделом Народного комиссариата просвещения, по заказу которого художник создал копию, был твердо уверен, что на оригинале изображен Спартак. В договоре (дубовые формулировки!) так и значилось: «В связи с отправкой согласно указания Наркомпроса оригинала картины в Москву, с целью повышения культуры и углубления революционного воспитания масс, сделать копию картины неизвестного художника, изображающую вождя римского пролетариата Спартака, штурмующего Везувий». Жером — «неизвестный художник»! Спартак, штурмующий Везувий! И этот человек руководит «просвещением района»!

Звякнул дверной колокольчик.

— Открыто! — крикнул художник.

В комнату вошли завхоз районного отдела Наркомпроса и двое грузчиков.

— Ну что, готово? — деловито спросил завхоз.

— Оригинал можете забирать, а копию я только что закончил, — ответил художник. — Краски должны высохнуть.

— Тогда мы в пятницу вашу картину заберем, а ту, с которой вы срисовывали, сейчас возьмем, — решил завхоз. Он подошел к только что законченной копии Жерома и восторженно поцокал языком.

— Да, от настоящей не отличить! Так, товарищи, упакуйте картину в бумагу и аккуратненько несите в повозку. И глядите у меня! Если вдруг холст проткнете или, еще хуже, раму поломаете, я расценю это как вражескую вылазку!

Грузчики принялись заворачивать картину в оберточную бумагу и перетягивать бечевкой.

— Извините, — нерешительно обратился художник к завхозу. — А нельзя ли мне деньги сейчас получить?

Для него это был принципиальный вопрос: этот заказ был единственным за последние полгода, а скудного жалованья жены на двоих катастрофически не хватало.

— Ну что же! Работа выполнена, так что извольте получить! — согласился завхоз, вынимая пачку денег и отсчитывая купюры. — А вы пока расписочку напишите, для отчетности.

— Да-да, разумеется! — обрадованно согласился художник.

Как на грех, чернила в чернильнице высохли, и ему пришлось воспользоваться чернильным карандашом. Когда расписка была готова, завхоз забрал ее, внимательно перечитал, одобрительно крякнул и положил на стол перед художником тонкую стопку денег и конверт без надписи.

— Это что такое? Что там в конверте? — удивился художник.

— А это ваша супруга просила вам передать лично в руки, — пояснил завхоз.

Художник схватил конверт и вытащил свернутый втрое листок бумаги с коротким посланием. Он сразу узнал почерк жены.

«Прости меня, дорогой мой Володенька! Но я больше не в силах выносить эту нищету, из которой мы не можем выбраться вот уже десять лет. Я ухожу к Ивану Прохоровичу. Он признался мне в своих чувствах и позвал меня к себе жить. Дело не только в том, что Иван Прохорович, как заслуженный большевик и заведущий райотделом Наркомпроса, может обеспечить нам достаток, который позволит мне наконец оставить давно опостылевшую службу в районном коммунхозе. Он откуда-то знает, что ты был у белых, но обещал не сообщать об этом в ГПУ, если я соглашусь на его предложение. Я уверена, что он сдержит слово. Но ведь нельзя быть так же уверенным в том, что твое прошлое не станет известно еще кому-то. И этот «кто-то» может оказаться вовсе не таким порядочным человеком, как Иван Прохорович. Поэтому тебе лучше не только навсегда уйти из моей жизни, но и уехать из этого города. Прощай, мой любимый! Прости, что наши пути разошлись: видно, так суждено.

Когда-то твоя, Леля».

Художник достал портсигар, вынул из него папиросу и принялся разминать ее онемевшими пальцами. Завхоз зажег спичку, но художник невидящим взглядом смотрел в пространство перед собой. Из папиросы высыпался на стол почти весь табак.

— Владимир Аполлинарьевич! С вами все нормально? — обеспокоенно воскликнул завхоз.

— Что? — очнулся художник. С недоумением помотрел на мятую папиросную гильзу и бросил ее в пепельницу. — Да, голубчик, все нормально, все хорошо, — пробормотал он, доставая из портсигара другую папиросу. — Дайте-ка мне еще огня, милейший.

— Извольте!

Завхоз вновь зажег спичку, но художник не стал прикуривать, а поднес к пламени бумажку с прощальным посланием от жены. Листок вспыхнул, художник бросил его в пепельницу.

— Вы бы деньги пересчитали, Владимир Аполлинарьевич! — посоветовал завхоз. — Для порядка.

— Да, порядок должен быть, — согласился художник.

Но он не стал пересчитывать купюры, а решительно поднялся со стула и подошел к комоду. Достал из нижнего ящика револьвер системы «наган», прокрутил барабан, проверяя наличие патронов, и взвел курок. Завхоз испуганно отпрянул, грузчики разинули рты. Художник, не обращая внимания на обомлевших работяг, схватил с комода рамку с фотографией жены и швырнул ее в угол.

— Исчезнуть? Уйти из жизни? Изволь! — Художник горько рассмеялся и яростно выкрикнул: — Будьте вы прокляты!

На глазах у замершего от ужаса завхоза художник быстро сунул в рот револьверное дуло и решительно нажал на курок.