Простись с невинностью, бумага!

Михаил Стародуб, 2018

Эта книга – детище безусловно талантливого автора. Поэта. Налицо не только творческая одарённость и творческая потенция, но и характерная поэтическая образность мышления. Стародуб – мастер малых поэтических форм. Малых по объёму, естественно, но точных по смыслу. Как правило, очень точных. Это в поэзии – вообще высший пилотаж. Тут надо быть зрячим (врождённое качество, конечно). Поэтически зрячим. Но и – уже чисто технически – владеть отточенной формой. Он – один из последних романтиков ушедшего века, каким-то странным образом перебравшийся в новое столетье. Стихотворения в двух книгах. Книга первая: «Среди сплошного „Как ни странно“» (издание второе, переработанное). Книга вторая: «Размах крыла» (стихи, написанные в последние годы).

Среди сплошного «как ни странно»

(книга первая, издание второе, переработанное)

Мой день —

страница или холст,

а то и глина иногда,

народ глазеет на кота,

я вижу —

две звезды и хвост.

Когда блистать приходишь ты,

слова вручая, как цветы,

я — тонкого стекла сосуд —

их с восхищением несу.

Страницы, глина и холсты…

Не устаёт, глазеет люд —

сам по себе,

то там, то тут,

гуляет хвост и две звезды.

Из солнечных лучей

Вокруг ещё серьёзно очень —

час разливанной, в блёстках ночи.

Ан, где-то глубоко внутри —

роскошный Дар,

вприглядку мой! —

Начало самое зари,

час легкомысленный, иной.

Летучих облаков руно,

рассвета красное вино.

* * *

Восход небесного растенья

(и ночь линяет — тень пустая!) —

сквозь облаков нагроможденья

к нам стебель Агни прорастает.

* * *

Свет —

это музыка, конечно, —

из солнечных лучей

и восхищенья

той части темноты кромешной,

что прозревает днесь,

не без смущенья.

* * *

Это солнце умеет быть нежным

даже с нами, шальными и грешными.

И да буду я тем, кого ждали

небеса, горизонты и дали.

Разрешить…

но какими усильями! —

Самому себе не лукавить,

и да будут глаза мне —

крыльями,

хоть единожды, всласть.

Пора ведь…

Этюды о времени

Время —

плоть,

и время —

плод,

стрелок взлёты и паденья,

поединки света с тенью,

время —

гибкое растенье

и волны неспешный ход,

песня или вопль протяжный,

чаще —

счастье, чем беда,

то, что кончится однажды,

не кончаясь никогда.

* * *

Ночь. Сомнений варианты.

За окном — миров гирлянды.

Время…ходит на пуантах!

(Щель завистника — вакантна)

По секрету говоря,

время — нам благодаря.

* * *

Что обещает день ближайший?

Вперёд!

А может быть, и дальше…

* * *

Неистребимое «вперёд!» —

для посвящённых наслажденье,

где краток долгожданный взлёт

и так замедленно паденье,

где каждый раз почти у цели

сомненье за душу берёт,

что исполняешь в самом деле

хотя бы малое —

«вперёд!».

* * *

Все меньше требуется плоти

лепить «вперёд» очередное,

путь в измерение иное

всё больше укрепляешь духом

(когда движения не против,

и если не стесняет брюхо).

* * *

Если это в утешенье —

в самых тщательных трудах

продолжается движенье…

но не спрашивай, «куда».

В отдалении и рядом,

свет умножа или тьму,

исполняешь то, что надо…

но не спрашивай, «кому».

В высших сферах

Голоса, движенья, числа

где-то в Высших Сферах очень…

Здесь рифмуют «жизнь» со «смыслом»

для того, кто вдруг захочет.

А для тех, кто пожелает —

случая усмешка злая,

бремя ненасытных, гордых,

злато, кровь и пот рекордов.

* * *

Тиски тоски,

восторга горки,

эффекты белого каленья,

летучей нежности миндаль

и мысли нервное биенье,

намёк, небрежная деталь…

едва заметный смысла кончик…

Недоумения лимончик

и даже уксус впечатленья.

А впрочем, искорки надежды

здесь вызревают, как и прежде:

на миг всего лишь светоносны,

пусть неуклюжие, но…

звёзды.

* * *

там, в тьмуще-тьмы…

…до сотворенья мира,

случаются, конечно, дыры.

И три молоденьких кита

приносят в млечные места

из этой девственной дали —

корявый, тощий пласт земли —

живую плоть, которой впредь

положено круглиться, зреть,

найти румяную звезду

на счастье. Или на беду.

* * *

Чья-то воля

или сила

ощущений захотела

и, не торопясь, взрастила

наше худенькое тело

с бледно-розовою кожей,

чтобы длить себя и множить,

чтобы прозревать пластами,

избранными, так сказать, местами,

нас питая тьмой и светом —

выдержать бы жиле этой! —

В изощрённых испытаньях,

действах видимых и тайных.

В узорах следствий и причин

Я забыл — зачем так важно

превосходство?

Что за жажда

в схватках словом, в рукопашных?

Я забыл — смешно ли, страшно, —

в преходящем и пустяшном

состояться самым первым?

Каждой веточкою нерва

знать до боли раньше всех —

достиженье или грех?

Потерялись в прошлом где-то

однозначные ответы.

К сожалению, идеи

так во времени худеют!

Я забыл.

Хотя учён:

«раньше всех», оно почём.

* * *

Да, мы подводим свой итог

в местах, где милосерден Бог,

но здесь, в предместьях человечьих,

язвим заочно и при встречах.

* * *

Однако, затянувшийся сюжет!

Уж старость близится, а совершенства нет.

И эту незаконченность свою

нести, как странно! — Я не устаю.

Притом, что окружающим давно

и до ноздрей гармонии дано.

* * *

Я не сумел обзавестись машиной

трубой дымящей и гудком протяжным.

Макушкою, а может быть, вершиной

я с детства знал, что это мне не важно,

что все мои приобретенья —

такие же, как я, растенья,

что, полируя неба синеву

в местах положенных живу.

* * *

Сожалею, что похвал,

где ни попадя искал.

И, перешагнув предел

в сочиненьи строк,

точно знаю, что хотел

более чем мог.

Со ступени на ступень —

надо ль знать итог?

Убеждает каждый день:

милосерден Бог.

* * *

Судьба —

наш плат,

а мы —

ткачи.

Как хочется не наугад

в узорах следствий и причин!

* * *

Всё в нашей жизни смеет быть,

а может — так и не сложиться.

Догадки, суета и прыть —

лишь нетерпенье очевидца.

В стихах встречать начало дня

Как вдруг в житейской непогоде —

уже не мы слова находим,

а Слово призывает нас,

чтоб изумить в который раз

и незаслуженно спасти

от безнадёжного пути.

* * *

Стихи приходят невзначай,

но

узнаёшь закономерность

в подробностях вполне случайных.

И ты хранишь природе верность,

как требует того порядок

сих звёздных клумб

и млечных грядок.

* * *

В стихах встречать начало дня.

В который раз и снова

до времени, пока меня

ещё возможно сдвинуть словом.

— Поговорим о пустяках!

О преходящем. Почему бы

не объясниться? Но в стихах.

Но всласть. И чтобы губы в губы.

Под утро —

цвета молока

ползут —

плакучи и гремучи —

тучеобразны облака

и облакоподобны тучи.

Жаль худенькой июньской ночки

(но, к счастью, твердь небес — большая)!

И бублик лунного желточка

нас напоследок утешает.

А купол звёздный был прекрасен,

как может быть прекрасен лик любимой

(сравненье, кажется, пристрастно,

но до утра — неистребимо)!

С рассветом, глядя в небеса,

я тот, кто верит в чудеса:

под сердцем огненный лоскут, который —

имущество небесного простора…

* * *

Как ноту в партитуре голосов —

прозрачную, цветную и летучую, —

примите наше искреннее «со!»

для «чувствия», «размерности» и «звучия».

* * *

Стихов сегодняшних писанье —

везений завтрашних вязанье,

где можно пасмурную нить,

на нить цветную заменить.

* * *

Так безусловно узнаю

из многих посторонних тем

единственную и свою

я только, может быть, затем,

чтоб (замирая сердцем, кстати!)

дерзать, сколь любопытства хватит —

но не спешить о результате.

* * *

Организуя сквозняки,

я в воздух отпускал стихи

о том, что это благодать —

так громко и всерьёз вздыхать.

* * *

Ступивши в будущего свет

к фигурам, знакам, сочетаньям

того, что именуют «знаньем»,

нашедши прошлого теченье

во всём его тройном значеньи,

в поступках чист, душою светел…

— Как складывать стихи? —

спросил поэт.

— Как сложены созвездья, —

Бог ответил.

* * *

Жить,

и, «часов не наблюдая»,

следить,

как тёмная вода,

невесть откуда прибывая,

скользит неведомо куда

меж тесных берегов реки.

И, словно бы творя молитвы,

а может быть, как смешивая краски, —

читать стихи.

И снова, как стекляшки

цветастые, сбирая на витраж,

читать стихи.

И да не оскудеет

Рука,

что

серебром

и

медью

речи

нас

оделяет.

* * *

Воистину —

хмелит весна!

Хлебнув апреля, как вина,

поэт разгуливает странником —

летучим, вдохновенным…

пьяненьким.

Воистину —

растить стихи, какое благо!

Простись с невинностью, бумага,

терпи, знакомясь с «винностью» словесной,

нехитрой, но —

вполне небесной.

Любимая, здравствуй!

весеннее

Биенье сердца и круженье головы,

волненья-тре, пряженья-перена…

Способность-работо снижается, увы.

Ха-хармсы прочие…

мужайся, старина!

Ты безнадёжен.

Солнце, май

и попки

прохожих девушек в материях из хлопка

таращатся так строго не спроста.

Какой миноз-весенний-авита!

* * *

Весною незнакомки хорошеют,

как это удлиняет шею!

Зовут на подвиг в улицах столичных,

шагают в одиночестве публичном…

Не устаю на встречных любоваться

под гром воображаемых оваций.

* * *

— Гарсон!

Один двойной и сладкий сон…

— С луною-вишенкой? Туманный?

— С оркестром и девицей Анной.

— Ах, сударь, вы легко одеты!

— Кому какое дело в этом?

— Но Анна, будучи девицей,

в засахаренных льдах хранится,

что без лимона и плаща

не пьют с оркестром натощак.

— Пусть ночь покажется ядрёной —

я буду гол и без лимона.

Плесните музыки, гарсон,

в один двойной и сладкий сон…

* * *

мелодия двух душ и скрипки…

…и «скрипочки» —

простите за ошибку! —

Мелодию прозрачную такую

на скрипочке представят, на скрипуле…

Уйдите все, кто бы хотел

оркестра духового и двух тел.

* * *

Пусть красотки Ненароки

ходят-бродят по дороге,

на которой их встречаем

мы, красавцы Невзначаи.

* * *

Полезно гулять с головой набекрень

в июньский, прозрачный и солнечный день,

когда ты все больше и больше — олень,

безрогий (не время пока, да и лень

искать подходящих)…

полезно сирень —

июньское чудо —

явить на поляне,

где учат любви крутобёдрые лани.

* * *

— Присаживайтесь, бабочка,

листам капустным вредная!

Сам тоже травояден я —

«капустоистребителен» —

сейчас за первой стопочкой.

Присаживайтесь, деточка,

какая Вы нарядная

в своей крылатой юбочке,

и как многозначителен

изгиб летучей попочки…

* * *

Девы —

львицы и жирафы,

змейки, бабочки, растенья…

Воплотив себя, как тему,

выбирают нас, как шляпку,

башмачки, иль карамельку, —

в подходящий день недели

объявив себя новинкой,

неопознанным объектом…

Девы — как испить водицы!

Ароматом травы — девы!

«Бис!» и «браво!» — девы,

где вы

(разрешается гордиться) —

там земное притяженье,

чтоб невероятней было,

напрягает в четверть силы.

* * *

женщине

Ты — инструмент.

Прекрасный в исполненьи,

но — инструмент.

Что вынужден молчать,

и ждать желанья.

Ждать прикосновенья.

Чьё назначенье —

отвечать.

* * *

До чего твой взгляд прохладен…

И не хмурься, правды ради!

Да, морозит, но слегка

там, под сердцем и в висках.

Поцелуя мёд и млеко

отогреют человека.

* * *

Любимая, здравствуй!

Но ближе, но между,

скорлупочка шубы и фантик одежды —

цветастых портновских идей чешуя —

всё прочее.

Всё, что не ты и не я.

* * *

Ты занавешена одеждой —

так взмах клинка припрятан в ножнах.

Я буду тем, неосторожным,

кто эту занавеску сдвинет.

И полоснёт по горлу нежность,

и горлом хлынет.

* * *

Винна Инна.

Мир двоится:

Аллы голы.

Пусты лица.

Ах! Бессонница без Сони.

Тает снег, у нас в сезоне —

линька, сброс рогов…

И только,

как спасенье

Ольги долька.

* * *

Я возлежу как на подушке

на животе моей подружки.

Ворчит утробушка на ушко,

а под щекой — гряды верхушка

в шелках взращенной рыжей стружки.

* * *

Я —

наизнанку вывернутый ёж

в ладони узенькой твоей.

Так.

Тем желанней, чем больней

подкладкой шкуры познаёшь.

* * *

Я рисую Леночку:

чёлочка, гляделочки,

веснушек поле,

тропочка

к ложбинкам, возвышениям

(головокружениям!

Взлётам и скольжениям!).

Тропочка, тропочка

до…

право слово! — попочки

и остального,

далее,

в коленки и к сандалиям.

Конечно, дело трудное —

изнемогать в спокойствии.

Но не без удовольствия

(замечу, обоюдного).

* * *

Играем чёрно-белое кино.

Упала темь,

но вместе с тем

случайный луч,

проворно жаля,

кровавит губы

и вино

в твоём мерцающем бокале.

* * *

Боюсь с тобой глаза в глаза.

Немилосердно так пронзать!

Но нет, не опускай ресницы,

пусть совершается…

и длится

всей звёздной силой притяженья

заставшее врасплох сближенье.

* * *

Пусть знание сильнее красоты.

Пусть я сильней — прекрасней ты.

Я знаю очень, слишком знаю!

Ты, по секунде убегая…

Ты — существо иного рода.

Где ты растрачиваешь годы —

я по секунде набираю.

Я знаю: мы недолговечны.

Но я печален. Ты беспечна.

Реплики

1.

— Приходим к вам, зализывая раны.

За силою целительной любви

приходим к вам. Мы гаданны и жданны

приходим к вам.

Но не зови!

2.

— Наотмашь меня судишь иль сплеча,

ты человек — здесь выпукло, там гладко, —

люблю тебя. Но для меня загадка

всё то, что я губами изучал!

3.

— Я — детёныш, который ёжик,

я колюч, беззащитен, любим.

Ты другой. Кожура твоя кожа.

Сердце в косточке. Неуязвим.

4.

— Сожаленья мои на прощанье:

не случилось крупице желанья

вызревать под кожицей тонкой

там, где женщина носит ребенка.

5.

— Сомненья нет, вас полюбили

от чистой, искренней души!

Какое это счастье? Или…

Что за болезненный ушиб…

Любимая, здравствуй!

(продолжение)

И снова больно. И опять

до самой сердцевины.

Как ты умеешь заживлять

две рваных половины…

Как мучась мучаешь, пока

два кровоточащих куска

срастутся так, что не разъять.

Чтоб всё сначала…чтоб опять…

* * *

из неотправленного письма

…с полудня до полуночи

такая, хоть кричи, —

пристроится под локоток,

запустит в вену коготок,

чтоб не ослабить, не сместить, —

тоска.

Рвёт мясо до кости.

* * *

черновик

Пиши:

«Иссохшей без тебя души…»

Пиши, пиши!

«…Каким ещё дождём насытишь?»

Здесь красная строка.

И далее:

«Рука…»

Нет, зачеркни пока.

Известно, что «торопится рука».

Страницу, комкая, оставь.

Начни другую. И представь

ночь. Километры расстоянья.

Бесстрастно скорый поезд скорый

бесцеремонный в расставаньях.

Он странствует в соседний город…

Как?

Связкой ёлочных игрушек.

В ней свет, тепло, твоё дыханье…

Однако скоро свет потушат.

Ночь, километры расстоянья,

на рельсы, скорость, пластик, сталь

(как будто отстраняют душу!)

падёт кромешная печаль.

И крошево дождя падёт…

Здесь с прошлого листа впиши:

«Каких ещё дождей найдёт

иссохший этот пласт души?»

Кури. Читай.

Увы, нескладно.

Отбрось. Злословя, запиши:

«Сегодня чересчур прохладно

гадать о сущностях души.

Бумага вышла (повод это

спастись в порядочных поэтах)».

* * *

Дождь легкомысленно шутил

случайной каплей.

Ночь промокла,

накрывши дом, гасила окна,

стучалась в форточку: «Пусти!»

Но я был светел, и светил

единственным окном Тебе.

* * *

Мой подбородок голубем в руке

твоей. С сознанием греха,

с последней строчкой этого стиха

уходишь ты…

* * *

Есть женщина, судьбою невесома,

что задержалась на моём плече

листом осенним, стрекозой крылатой.

Ладонью я хотел накрыть

своё плечо. Но испугался

крыла сломать,

плоть осени разрушить.

Есть женщина, которая ушла

от моего плеча к плечу другому.

Всё будто бы.

Да разве под рубахой

там, на плече, саднит и кровоточит,

и почему-то заживать не хочет.

* * *

Каких ещё искать решений

в судьбе налаженной твоей —

когда тебе так много дней,

и так немного ощущений?

* * *

Как наше жгучее, вот это,

что именуется «мечта»

и от рождения свободно, —

как это прочим неудобно!

Как возмутительно «не так»

среди прохладных силуэтов —

живое, жгучее, вот это…

* * *

Я сочиняю встречных девушек

из молока со сдобным хлебушком.

Но исполняются старушки

с водицей и ребром горбушки.

* * *

Случайно встретишь на перроне —

чужая ты. Я посторонний.

Я отвернусь. Вагон укатит.

Чужая ты. И там, под платьем,

мне незнакомые ложбины

и выпуклостей величины.

Чужая. Кожицы плеча

губами я не изучал.

* * *

из женской логики

— Красотка, «ку…»? Красотка, «…да»?

Красотка, встретимся когда?

— Прохожий! Приставайте-не.

К такой заметной-не. Ко мне.

— Простите, если потревожил…

(уходит)

— Ах, нервный нынче стал прохожий!

* * *

метаморфоза

Я так же ненавидел расставанья —

как преданно любил на расстоянии —

как чуть не умер в радости от встречи —

как умираю в скуке каждый вечер

от права быть с тобою постоянно.

* * *

— Прощай, история, — и точка.

Абзац. И далее, — Привет!

Тебе, молоденький сюжет.

Здесь, под цветастой оболочкой,

такой желанной и пригожей, —

давно знакомое всё то же…

* * *

Вперёд, с надушенной щекой,

в одёжке праздничной какой,

под этим небом голубым,

вон! — из обыденной судьбы.

Реплики

1.

— Презренной плоти лоскуток

размером с фиговый листок,

а сколько суеты, мой друг! —

бок о бок, между и вокруг…

2.

— Ты, безусловно,

лучше всех!

Я это доказать смогу.

Но нужен соответственный разбег:

ты лучше всех, но…

ближе к четвергу.

3.

— Ты всех загадочней?

Пожалуй! —

в местах, где пчёлка носит жало.

4.

— Прошу прощенья, вы — змея?

Или не более чем «рыба»?

Не лицемерьте, поздно. Ибо,

нас двое, но кровать — моя.

5.

— Пусть я —

мужчина «разового пользования»,

и пусть —

троллейбус в пик часы —

постель моя,

растрёпанная за ночь птица!

Я честный человек. И я готов жениться.

Любимая, здравствуй!

(окончание)

А. К. для К. М.

1.

Не хочу с тобой

ни счастья, ни печали!

Мы чересчур подробно изучали

болезни эти там, в начале,

в пространствах, где свиданья назначали…

2.

…где (пусть «когда-то» и «давно»)

мы бестолково, наугад

так жадно и взахлёб грешно,

где мы любили —

вот оно! —

Конец ознакомительного фрагмента.