Истукан (сборник)

Михаил Тырин

Петр Алексеевич Жбанков был купец оборотистый, и потому однажды тесно ему стало в родном городе, и он задумался о расширении дела. Мыслил он масштабно, потому и не разменивался на всякие там корабли парусные для торговли с разными Голландиями, а решил построить снаряд гигантский для полета аж на самую Луну. Выписал из столицы ученого инженера Меринова, чтоб советы умные давал, вместо пилотов заморских взял трех мужиков посмекалистей да приказчика Гаврюху, построил снаряд свой хитрый, загрузил его товарамиразнообразными и полетел. А уж что с ним дальше приключилось, про то в книжке читайте… Произведения Михаила Тырина, вошедшие в этот сборник, совершенно не похожи друг на друга по своей тематике, но есть в них и нечто общее – это увлекательный фантастический сюжет и несомненный талант их создателя.

ОТПУСТИ ЗВЕРЯ

В разгар лета разморенная земля тяжело дышит. Горячие автострады тянутся по ней, как высунутые от жары языки. Мчатся озверевшие машины и еще больше звереют от бессилия понять: отчего хозяева-люди в такую жару стремятся ближе к экватору, где еще жарче? Машинам тяжело. Люди не придумали для них ничего лучше водяного радиатора. Он, конечно, не идет ни в какое сравнение с потовыделяющей системой охлаждения приматов.

Прокаленный солнцем инспектор дорожной службы стоит на обочине в тени молодой березки и наблюдает, как плывет и растекается потоками плавленый воздух. Машины с жутким ревом несутся мимо, смердят, сотрясают землю. Он смотрит на них без выражения. Так старое дерево может глядеть на степь, посреди которой оно родилось и простояло свои пятьсот лет. Но инспектору не позволена роскошь слишком долго стоять без всякого полезного дела. Правая рука с жезлом начинает движение от пояса, замирает на секунду параллельно земле, а затем следует вялая отмашка вправо, в сторону обочины.

Темно-синий джип с могучим четырехлитровым двигателем останавливается, пропылив еще десяток метров, скрипнув бортами прицепа.

В кабине двое мужчин. Инспектор проверяет документы. Они такие же горячие, как и все вокруг.

— Куда?

— На море.

Инспектор едва заметно кивает, возвращая документы.

— А там что? — Он сонно смотрит на прицеп.

— Шмотки, палатка, лодка резиновая.

— «Дикари», что ли?

— Ага.

— Осторожнее. Утром «девятка» влетела под самосвал. Четыре покойника. Как и вы, на море ехали.

«Тоже мне, «дикари», — размышляет инспектор, глядя, как машина растворяется в пыльной дали. — На джип у них деньги есть, а на нормальный дом отдыха не собрали?»

Инспектор не впервые видит «дикарей». В день их проезжает мимо него сотни. Но он не знает, что на самом деле кроется за этим расхожим понятием. И вряд ли когда-то узнает…

* * *

— Надо же! — расхохотался Колян, выруливая на середину трассы. — Даже ботвить не стал. У меня для гаишников всегда отложено, чтоб времени зря не терять. Я уже привык — они, как мой джип засекут, сразу за деньгами подходят.

— А он услышал, что «дикари», и решил, что с нас взять нечего, — охотно поддержал веселье Гоша.

Колян был большой, веселый, простой, как доска. И очень денежный. Гоша испытывал рядом с ним комплекс неполноценности и пытался оправдаться за то, что его — неприметного инженера-конструктора — взял в свою компанию сам Колян. Это нужно было отработать сполна, показав себя классным компанейским парнем, с которым нескучно путешествовать.

Хотя на самом деле все было наоборот. Это Гоша рассказал своему бывшему однокласснику Коляну про традицию ежегодно ездить «дикарем» на юг, где его ждала встреча с такими же чудаками-единомышленниками. Тому идея неожиданно понравилась: «А че! На моем джипе и поедем!»

— Только дикари на таких тачках не катались! — опять захохотал Колян, и Гоша незамедлительно заржал, демонстрируя полную солидарность. — Наши пацаны, — продолжал хозяин джипа, — кто на Канары, кто на Гавайи. Ну, кто совсем нищий — те в Болгарию или там в Ялту… А тут я говорю — «дикарем» на море поеду. Они сразу так и осели. Потом говорят: это круто. Приедешь — расскажешь. Может, через год вся братва с нами рванет!

Гоша силился как-нибудь сострить в ответ или рассказать такую же замечательную историю, но никак не мог. Поэтому ему оставалось лишь подхватывать смех, от которого уже сводило челюсти.

— Ну ладно, — прекратил шутить Колян. — Где там твой профессор?

Гоша с готовностью вытянул шею и завертел головой, словно мог проглядеть что-то сквозь горизонт.

— Сказал, будет ждать у поворота. Только он не профессор. Академик…

— Не опоздает? Ждать не люблю.

— Не должен, — встревоженно произнес Гоша. Ради того, чтобы Коляну не пришлось ждать, он готов был уехать без академика. На фоне Коляна ученый-пенсионер бледнел вместе со своими регалиями и заслугами.

Через тридцать минут машина выехала к повороту. Он издалека узнавался по столбу дыма от шашлычной и нескольким ярким киоскам. На автобусной остановке толкался народ, а чуть дальше сидел на рюкзаке седой академик в блеклой клетчатой рубашке и темных очках. Рядом громоздились два огромных тюка.

— Вот он! — радостно воскликнул Гоша.

— Ничего себе барахла набрал, — хмыкнул Колян.

Академик окинул машину и ее хозяина быстрым недоверчивым взглядом.

— Знакомьтесь, Сидор Рафаилович, это Коля, — засуетился Гоша.

— Колян, — подтвердил тот, протягивая растопыренную ладонь с двумя непомерными золотыми перстнями.

— Академик Крафт, — сдержанно представился Сидор Рафаилович.

— Ага, — Колян сунул пятерню в карман, выудил горсть смятых купюр и протянул Гоше. — На, добеги до палаток, возьми пивка, пожевать чего-нибудь… А я пока профессору багажник открою.

Через некоторое время машина вновь летела по шоссе, а в салоне булькало в открытых банках тепловатое пиво.

Академик был заметно напряжен. Гоша, конечно, предупреждал, что один хороший человек захотел влиться в компанию и даже согласился доставить на своей машине. Но Крафт не подозревал, что машиной окажется этот рычащий, вызывающе дорогой джип, а «хорошим человеком» — бритоголовый Колян с золотой цепью на шее.

— Вы взяли экипировку и оружие, Николай? — поинтересовался академик.

Колян нахмурился:

— А что, надо?

— Ну разумеется!

Колян сунул руку под сиденье и вытащил промасленную тряпку. Развернул. Внутри блеснул потертыми гранями старенький «ПМ».

Крафт широко раскрыл глаза и замахал руками:

— Что… Что это?! Вы с ума сошли!

Колян удивленно поднял брови:

— А чего? Взял вот, на всякий случай. Сами же спрашивали…

— Да я вас не про это оружие спрашивал! При чем тут пистолет? Мы же дикари, поймите! У вас должны быть дубина, копье, топор каменный, наконец. А вы мне что суете?

Лицо Коляна расползлось в нечаянной ухмылке. Он с недоверием посмотрел на Крафта.

— Дубинка? Че, в натуре дубинка нужна?

— Гоша, ну неужели вы ничего ему не объяснили? — всплеснул руками академик.

— Да объяснял…

Крафт некоторое время сокрушенно качал головой, потом заговорил веско и требовательно:

— Выслушайте меня внимательно, Николай, и постарайтесь следовать всему, что я скажу. Мы — дикари. Все эти две недели мы будем только дикарями, и никем больше, ясно? Жить — в шалашах и пещерах. Питаться — тем, что сами соберем и поймаем. Одеваться лишь в естественное облачение — шкуры, власяница, рогожа. Огнестрельное оружие запрещено. Алкоголь и табак запрещены. Любые плоды цивилизации и контакты с ее представителями — строго-настрого запрещены.

Колян впервые посмотрел на попутчиков как бы с опаской:

— Вы чего, мужики, шутите?

— Я ж тебе все говорил, — робко пролепетал Гоша.

— М-да… Что-то говорил такое, но я ж не подумал, что всерьез.

Возникла долгая пауза.

— Ну ладно, — мрачно изрек Колян. — Мне — что. Мне только по приколу.

— А главное — строгая дисциплина, — продолжал Крафт. — Вождю племени нужно подчиняться беспрекословно. Покидать стоянку без его ведома запрещено.

— Как запрещено?! — опешил Колян. — И что же, думаете, я так и проторчу все время на вонючей стоянке, пока народ отдыхает? А на танцы сходить?

— Это не та стоянка, что вы думаете, — снисходительно объяснил Крафт. — Не автомобильная.

— Колян, там свои танцы будут, — добавил Гоша.

— Вокруг костра, что ли?

— Да… всякие. Тебе понравится, Коля.

Колян помолчал еще с минуту, хмуро поджимая губы и не отрывая от дороги взгляда, утратившего всякую веселость.

— Ну, вы даете… Надо же, отдых себе придумали. Племя какое-то, вождь… Шкуры — в такую жару.

Еще некоторое время он помалкивал, но затем стал опять веселым и бесшабашным парнем. Колян умел везде, почти в любой ситуации чувствовать себя хорошо. Новизна предстоящего отдыха его даже заинтересовала.

* * *

К середине второго дня в разрывах между горами заблестело море. Дальше путь пролегал вдоль побережья — мимо огороженных пляжей, утопающих в зелени домов отдыха, кипарисов, толп курортников, бредущих по извилистым улицам приморских городков. Колян искоса поглядывал вокруг и силился понять — на что он променял все это?

Вскоре после заката дорога привела в небольшую уютную рощу недалеко от берега. Здесь уже стояло с десяток машин, дымили костры, в полутьме какие-то люди разбирали палатки. Все напоминало обычный туристический лагерь, и Колян немного успокоился.

К Гоше и Крафту сразу подскочили люди, засмеялись, загомонили, принялись жать руки и хлопать по плечам. Из обрывков разговора было ясно, что все очень рады очередной встрече и все готовятся к какому-то событию, намеченному на ночь.

Колян прошелся было по лагерю, но никто не обратил на него особого внимания, поэтому он, обиженный, залез в машину и почти сразу уснул. Сказались два дня за рулем.

В середине ночи Гоша вдруг начал дубасить в стекло.

— Вот ты где! А я ищу. Скорей собирайся, сейчас уже начнется. Переодевайся, все уже там…

Колян спросонья не соображал, чего от него хотят, но все же вышел из машины и начал послушно переодевать себя в какие-то тряпки, которые Гоша доставал из прицепа. В темноте он не мог разглядеть свою новую одежду, но на ощупь она показалась ему колючей и какой-то несгибаемой.

— Вот еще, держи, — произнес Гоша и сунул ему в руки тяжелую свежеоструганную палку.

— Куда мы? — спросил Колян.

— На стоянку. Все уже там, это ведь временный лагерь.

Колян наконец вспомнил, что стоянкой в школьных учебниках называли места обитания первобытных людей.

Потом они бежали среди деревьев. Колян едва успевал за Гошей и все время думал, как бы не свернуть себе шею в темноте. Неожиданно оба оказались на поляне перед огромным костром. Колян поморгал, привыкая к свету, и… остолбенел.

Он увидел племя. Не карикатурное дикое стадо, которое изображают в лагерях школьники, и не театрально-бутафорскую постановку, а самое настоящее племя — дикое, дремучее, злое.

Мужчины, женщины, дети — завернутые в невообразимые лохмотья, обросшие, нечесаные, размалеванные цветной глиной — бродили в свете костра, и даже в их походке сквозило нечто звериное. И тут Коляну пришло в голову осмотреть самого себя — он увидел, что сам такой же. Гоша дал ему дубину и шкуры — грубые шкуры со свалявшейся шерстью, от которой шел тонкий, но дрянной запашок.

— Ну, вы даете, мужики, — сокрушенно проговорил Колян, которому больше всего сейчас хотелось прыгнуть в джип и умчать куда подальше от этого маскарада сумасшедших.

— Сейчас начнется Приобщение — главный ритуал Праздника первого огня, — тихо сказал Гоша.

— Чего-чего?

— Тс-с…

Люди у костра начали расходиться широким кругом, и Гоша потащил Коляна к ним. Оба они заняли место среди прочих, и тут Колян заметил академика. Тот стоял внутри круга и был почти неузнаваем — Крафт обернул вокруг себя столько разных затейливых шкурок и тряпок, навешал столько амулетов, что совершенно преобразился. В руках он держал две веревки с нанизанными на них камнями.

— Эй, слышь? — Колян толкнул в бок Гошу. — А там остался кто-нибудь?

— Чего?

— Я спрашиваю, мою тачку не уведут, пока мы тут развлекаемся?

— Да нет. Не волнуйся, лагерь наши ребята стерегут.

И тут начало что-то происходить. Откуда-то взялся ритм — он родился словно бы из самого воздуха и сразу подчинил себе и людей, и пламя костра, и даже стоящие вокруг деревья. Кольцо людей начало медленно вращаться вокруг костра, и Колян волей-неволей пошел вместе со всеми.

Шаги становились все быстрей, переходя в скачку, академик семенил внутри круга и стучал камнями на веревках друг о друга. Дикари вдруг стали ритмично проговаривать какие-то незнакомые слова или просто звуки. Сразу забухали барабаны. Все шло по нарастающей — звуки, ритм, скорость… Кольцо дикарей вращалось вокруг костра, звуки странной песни разносились в темном пустом лесу и отчего-то вызывали мурашки на коже.

Некоторое время Колян сопротивлялся этому коллективному сумасшествию, хмурился, но потом понял, что больше не может. Пляска завораживала. Ноги сами подбрасывали тело, руки растопыривались, выделывая немыслимые движения. Через какое-то время Колян уже не хуже других скакал, размахивал дубиной и так же неистово выкрикивал звуки дикарской песни.

Самое странное, он понимал, что ему нравится это делать, что уже не нужно что-то другое. И еще — именно здесь, в племени, у ритуального костра ему так хорошо, как никогда не было.

К тому же справа от него прыгала и извивалась худенькая черноволосая девчонка лет двадцати. Она иногда бросала на него быстрые взгляды, и от этого в его груди пробегал волнующий холодок.

Все стало каким-то другим: и воздух с его запахами, и ветер, и небо. Краски природы и огня, очертания предметов смазались и поплыли, как при головокружении. Мир словно менялся.

Пляска продолжалась. Дикари скакали то в одну сторону, то в другую, меняли то ритм песни, то ее звуки, и это было здорово. Колян еще никогда — ни на какой оргии, ни на какой дискотеке — так классно не отрывался. На костре уже шипели огромные куски мяса, и хотя пахло от них похуже, чем, например, в ресторане, аппетит они возбуждали прямо-таки зверский.

Наконец все остановилось. Кольцо дикарей распалось, соплеменники переводили дыхание. Но меньше чем через минуту опять зашумели и бросились делить мясо. Колян бесцеремонно оттолкнул нескольких дикарей, ухватил хороший большой кусок и начал рвать его зубами, завалившись на прохладную траву под деревьями. Это было невиданное наслаждение. Ему даже не захотелось опрокинуть в себя пару стопок, как бывало на пикниках.

Рядом появился Гоша, бухнулся в траву, обгладывая еще горячую кость.

— Ну как? — поинтересовался он.

— Нормально.

— Тут про тебя уже спрашивают.

— Кто? — Колян насторожился.

— Да так. Все же видят, какой ты здоровый. А завтра — охота. Вот и интересуются, кто такой, откуда, с кем пойдешь…

— Охота… — хмыкнул Колян. — На кого тут, интересно, охотиться? На туристов?

— Не боись, будет на кого охотиться.

И тут со стороны костра послышались крики. Колян привстал и увидел, что неподалеку вспыхнула потасовка. Трое катались по земле и что-то вырывали друг у друга. В одном из них Колян с изумлением узнал Крафта.

— Эй! Гляди, гляди… Чего это они?

— А… — Гоша махнул рукой. — Мяса на всех не хватило, вот и дерутся.

— Да что ж они, не могут по-нормальному поделить? Солидные вроде дяди…

— А кто тебе сказал, что мы солидные? — Гоша искоса посмотрел на собеседника. — Мы — дикари, понял?

Через минуту Крафт поднялся и пошел прочь, с досадой выкрикивая что-то. Мяса ему не досталось.

— Позови сюда профессора, — проговорил Колян. — Я ему свою пайку отдам, что ли. Все равно уже наелся.

— Сидор Рафаилович, идите сюда! — крикнул Гоша.

Крафт принял у Коляна недоеденное мясо и принялся откусывать маленькие кусочки, продолжая что-то бормотать. Колян смотрел на него с любопытством. Тот заметил это и перестал есть.

— Что вы так глядите на меня, Николай? — с недовольством спросил он.

— Удивляюсь я на вас, — развел руками Колян. — Ни разу не видел профессора, который за кусок мяса глотку бы рвал соседу.

— Во-первых, я не профессор, — отозвался Крафт. — Во-вторых, здесь я тем более не профессор. Это дома я известный ученый, академик и все прочее, а сегодня истинное мое лицо — колдун племени. Мы для того и собрались здесь, чтобы это лицо показать.

— Истинное лицо?! — открыл рот Колян. — Значит, это ваше истинное лицо. Хм… То есть, я так понял, вы и лаборанту своему можете в ухо заехать, спокойно так нашатнуть? За кусок колбасы, да?

— Вы не понимаете, Николай, — проворчал Крафт. — Истинное лицо каждого человека — есть звериная пасть. Смысл не в том, чтобы задавить его в себе, а в том, чтобы не выпускать раньше времени. В каждом из нас сидит зверь, и на самом деле он правит нами. Если не выпускать его слишком долго, то он начнет выбираться малыми частями. И тогда происходит самое дурное — человеческая сущность растворяется в звериной, мешается с ней. А вот для того, чтобы, как вы выражаетесь, я не заехал лаборанту в ухо, мне нужно ежегодно приезжать сюда и отпускать своего зверя на прогулку. После этого он спокойно сидит во мне и не мешает заниматься делами. Он не мешает мне быть добрым, справедливым, спокойным. Он ждет новой прогулки.

— Ну, дела! — Колян потряс головой. — Значит, сегодня вы дубасили сотоварища, а завтра вернетесь домой, будете гулять с внучатками и учить их не обижать птичек с собачками?

— Именно так, Николай. И товарищ будет поступать точно так же. Мы становимся дикарями здесь, чтобы не быть ими там. А вам это не нравится? Вы предпочитаете, чтобы человек зверел ни с того ни с сего в самое неподходящее время?

— Да почему обязательно звереть? Если вы такие интеллигенты, то не зверейте вовсе. Живите по понятиям. Я вот не могу не звереть — у меня работа такая.

— А кем вы работаете, Николай?

— Я этот… как его… Бизнесмен.

— И что же, в вашей работе нельзя разве обойтись без гнева, ярости, рычания?

— Да вряд ли… Так иногда хочется поорать, так охота в рыло заехать этим уродам, которые… Ладно, вам это неинтересно…

— Вот видите, Николай, ваш зверь рычит и кусает окружающих, которые не хотят быть покусанными. И вы не в силах его удержать. Он вас просто не послушается. А мой зверь всегда на коротком поводке. Я занимаюсь его воспитанием — и это происходит здесь.

— Не знаю… — покачал головой Колян. — Не знаю, честно сказать, про что вы вообще говорите. Много я разных людей встречаю, и почти все — нормальные. Спокойные люди, понятно? Ни на кого они не бросаются и не кусают.

— Это вам так кажется, Николай, — усмехнулся Крафт. — У каждого есть свой зверь, просто вы его не видите. И каждый выпускает его, когда настает недобрый час. Посмотрите вокруг — идет грызня. Один терроризирует подчиненных на работе. У другого нет подчиненных, и он срывает зло на жене. Кто не справляется с женой, тот орет на своих детей. Кто слабее детей, хамит и свинячит в общественном транспорте. Идет звериная битва, где каждый сам за себя. Если сосредоточиться, то можно услышать, как повсюду клацают зубы.

Колян задумался. С последними словами он был почти согласен. Он не отрицал, что имеет в себе некоторые зверские черты. Но считал, что это просто характер от природы. А вот так, чтобы каждый человек вдруг зверел ни с того ни с с его…

— Ну и что? — медленно проговорил он. — Можно подумать, что вы вернетесь отсюда домой такими добренькими, такими хорошенькими. И я с вами точно такой же, и орать перестану, да?

— Насчет вас — не знаю, Николай. А мы — да. Посмотрите вокруг — это все милейшие замечательные люди. Видите того бородача, который грызет кость? Он детский врач. Очень хороший врач. А его жена — она тоже здесь — режиссер народного театра.

— А я, значит, плохой?

— Я этого не говорил, Николай. Все зависит от того, насколько вам удастся главная задача — выпустить все звериное и не перемешать его с человеческим. Поймите меня правильно. Ударить человека дубинкой — это звериное. А выстрелить в него из-за угла — это уже человеческое. Здесь у нас дозволено быть жестоким, но это должна быть животная жестокость, а не человеческая.

— И чем она отличается?

— Человеческая страшней, отвратительней. Она замешена на корысти, на жалких страстишках, интригах, желании выпятить себя. У животных нет этого. Битвы за самку или за право быть вожаком стаи — совсем другое. Они продиктованы необходимостью, а не амбициями.

Колян помотал головой, не в силах сообразить все разом.

— Не думайте слишком много, Николай, — посоветовал академик. — Вы все поймете сами, когда придет время. Продолжайте веселиться — Праздник первого огня в самом разгаре…

* * *

Утро выдалось тихим. Колян с Гошей крались по залитому туманом лесу и вполголоса переговаривались. Ночь была полна плясок, веселья, шума, и поспать удалось самую малость — может быть, час… Но Колян не чувствовал себя усталым. Наоборот, хотелось действовать, бежать, прыгать и карабкаться. Каждый мускул был полон живой игривой силы. Коляну все больше нравилось быть дикарем.

— Я думал, море ближе, — сказал он.

— Не спеши. Будет море. Оно нам сейчас и не нужно. Думай лучше о деле.

Оба выслеживали животное. Охотники племени разбились по два-три человека и растянулись по лесу, чтобы по единому кличу молниеносно собраться в разящую яростную стаю и настигнуть добычу. Естественно, каждому хотелось первому увидеть животное. Колян, впрочем, воспринимал это как дурачество. Никаких животных, кроме бродячих собак, здесь, по его мнению, не водилось. Тем не менее игра была интересной.

Они вышли на террасу холма, на которой не росли деревья. Оба одновременно остановились, прислушиваясь и приглядываясь.

— А вон и море, — тихо проговорил Гоша.

Колян долго всматривался в клубы тумана, пока не заметил голубую искрящуюся полоску вдалеке. Море было далеко. Вчера вечером он был уверен, что оставил машину едва ли не на берегу, а сегодня все расстояния оказались смещенными.

— Эй! — встрепенулся он. — А там что? Пожар, что ли, гляди…

— Это не пожар. Это вулкан. Не бойся, он уже давно молчит, только дымится.

— Вулкан? — пробормотал Колян. — Откуда вулкан? Вчера же не было.

— Всегда был, ты просто не видел.

Солнце поднималось над горизонтом, и туман редел буквально на глазах. Вскоре можно было разглядеть еще троих охотников, которые также остановились на уступе холма и любовались морем. Было что-то завораживающее в этом молчаливом стоянии дикарей, у ног которых расстилалась целая страна — и лес, и горы, и полоска моря, и даже вулкан. Впереди не было ни домов, ни кораблей на синих волнах. Колян даже обернулся, чтобы убедиться, что привычный мир никуда не делся.

Мир был на месте. Далеко на пологих склонах утопали в зелени угловатые корпуса гостиниц и санаториев с узкими глазами-окнами. Они были видны неясно, словно через матовое стекло. И дело заключалось даже не в тумане, мешающем видеть, а в чем-то еще.

Прошедшая ночь заглушила, почти отсекла память о том, что в мире есть что-то, кроме леса, костра, лю-дей, завернутых в шкуры. И белые здания на холмах казались чем-то чуждым, зловещим — оплотом языческих богов, владеющих землей. Наверно, в этом и заключалось чудо Приобщения, о котором вчера говорили.

Колян отвернулся — и признаки цивилизации тут же ушли из памяти. Просто испарились, как что-то второстепенное, не заслуживающее внимания.

— Ну, побежали, — сказал отдохнувший Гоша.

Они спрыгнули с уступа и снова углубились в лес. Не прошло и десяти минут, как неподалеку послышались крики и треск ломаемых веток.

— Дичь! — заорал Гоша и первым устремился в чащу.

Через минуту лес вокруг наводнился охотниками. Колян поднажал и вскоре оказался в числе первых. Еще ни разу в жизни он не испытывал таких потрясающих ощущений. Он забыл, что у него есть имя, тело, дом, машина, дубинка, наконец… Он превратился в дух, несущийся среди деревьев, и готов был снести, сломать любое препятствие перед собой.

Силы, казалось, утроились, когда за листвой замелькало большое тело животного. Оно было в панике. Оно отовсюду слышало крики и топот и не знало, куда бежать. И потому двигалось то зигзагами, то кругами. Колян выскочил сбоку из-за кустов, взревел и с размаху ударил животное дубиной по хребту. Оно осело на мгновение, но затем перекатилось по траве и отскочило вбок. Замерло на миг — и помчалось в чащу, прямо навстречу стае охотников.

Крики зазвучали громче. Колян пробежал несколько десятков метров и увидел, что охотники окружили животное и по очереди совали в него свои палки и копья. Сильно ударить никто не решался, опасаясь рогов и копыт отчаявшегося существа. Колян с ходу огрел зверя по голове, и тот упал на колени. Тут же налетели остальные дикари. Добивали все вместе — каждый теперь стремился показать свою силу.

Через несколько минут убитое животное уже тащили на стоянку, где дымились костры и стояли вкруг шалаши. От внимания стаи не ушло, что заполучить добычу во многом помогли ловкость и решительность Коляна, и он с гордостью ловил на себе одобрительные взгляды. Он шагал, окрыленный своей первой победой, поглядывая на животное, привязанное к толстой жерди. Ему не было никакого дела, как оно называется — олень, зубр или, может, даже горный козел. Главное — была еда, а еда — праздник для племени.

Увидев добычу, женщины-дикарки оживились, забегали по деревне, собирая все для приготовления ужина. Появились и сучья для большого костра.

Колян присел под деревом, перевел дух. Невольно обратил внимание, что несколько молодых дикарей тут же устроились неподалеку. Правильно — молодость всегда стремится быть рядом с силой. Колян чувствовал себя бодро. Усталость была приятной, легкой. Хотелось передохнуть — и снова действовать.

— Я смотрю, вы уже начали приобщаться, Николай, — послышался рядом добродушный голос академика.

Крафт сел рядом, с интересом посмотрев в лицо Коляну.

— А че? — пожал тот плечами. — Нормально все.

Он заметил, что сидящая рядом молодежь старается ловить каждое его слово и жест.

— Нормально? — усмехнулся академик. — Что ж, продолжайте в том же духе.

— Чего дальше-то будет?

— Пока ничего, отдыхайте. Сейчас женщины приготовят еду, а вечером начнется праздник.

— Опять праздник? Что на этот раз празднуем, День независимости?

— Если в племени появилось много еды — разве не повод для праздника?

Колян недовольно поморщился:

— Праздник… Только я разыгрался — опять брюхо набивать. Я думал, может, сейчас опять куда-нибудь сбегаем…

Крафт задумался.

— А вы и сбегайте, — сдержанно предложил он. — Вот хотя бы через долину. Там стоит другое племя — объявите ему войну.

Колян с недоумением уставился на Крафта.

— Да-да! — воскликнул тот. — Поднимайте этих орлов, — он окинул взглядом рассевшуюся вокруг молодежь, — и устройте налет на чужую деревню. Может, к вечеру еще еды достанете, да и почета в племени вам прибавится.

— Налет? — переспросил Колян. — А надо нам еще этой еды?

— Решайте. Вы же дикарь!

— Ну, не знаю… Если по понятиям, то…

Колян поскреб затылок. Война с соседним племенем была, конечно, не нужна. Но с другой стороны, душа просилась в полет, к новым подвигам. Так рвалась, что рассуждать «по понятиям» не было никакой охоты. Просидеть до вечера под деревом в ожидании жратвы казалось невыносимым.

— А что, можно и сгонять. — Он энергично встал и с призывом посмотрел на молодых дикарей. Те с готовностью поднялись, подбирая свои топоры, палки и копья. — Прямо сейчас и рванем туда, а?

…И вновь охотники неслись через лес. Колян бежал впереди всех и чувствовал себя ястребом, пикирующим на голову жертвы. Этот чудесный полет немного подпортил ему размышления, навеянные разговором с Крафтом.

Колян никак не мог взять в толк: как эти очкарики — академики, учителя, воспитатели, библиотекари — могут получать наслаждение в грязи и дикости первобытного племени? Как могут они возносить человека, не прочитавшего ни одной книжки, но лучше всех умеющего проломить голову другому? Ходила бы лучше эта вся интеллигенция по консерваториям и музеям, так ведь нет — дай им поорать, дубинками помахать, мясо полусырое зубами разорвать. Коляну эти удовольствия нравились, но у него и склад характера другой, никакого сравнения.

Сам он, воспринимая набег на соседей как экзотическое спортивное мероприятие, не был уверен, что нужно обязательно забирать у тех мясо. Ведь и своего достаточно. Академик сказал, что для дикарей это нормально, но неужели дикари обязаны быть такими хапугами?

И тут Коляна словно прошибло холодным потом. Ведь и сам он — такой же хапуга, дикарь, причем не здесь, а там, в реальном мире. И там он брал от жизни все, даже явно лишнее, если только была возможность. И там он выходил на охоту, а когда она была удачной, устраивал череду изнуряющих праздников, вместо того чтобы разумно распорядиться добычей и охотиться дальше.

Коляна не на шутку испугало это открытие. Ведь в человеческом мире он вел себя как дикарь, а в дикарском племени — как цивилизованный человек. Чем это грозило, он пока не знал, но академик и другие уже говорили об опасности смешивать свойства зверя и человека…

«А пошли они все! — со злостью подумал он. — Буду жить как хочу…»

В этот момент стая высыпала из чащобы и резко остановилась. Посреди поляны стояли двое, одетые в козьи шкуры. Лица растерянные, бледные. Явно чужаки. От испуга не могут даже бежать.

— Берем! — тихо скомандовал Колян, не думая абсолютно ни о чем, кроме хорошей охоты.

Стая с рычанием бросилась на чужаков. Замелькали палки, топоры. Череда глухих ударов прервала крики ужаса. Через несколько секунд оба чужих лежали в траве, подкрашенной бусинками крови.

— Отлично! — расхохотался Колян. — Вперед! Дальше!

Деревню они заметили издалека по дыму костра. Умнее было тихо подобраться, разведать и напасть внезапно, но стаю уже увлекла скорость, и никто не мыслил перебивать это настроение всякими осторожностями.

Со свистом и улюлюканьем стая понеслась по склону холма подобно летящей смерти. Уже было заметно, как между шалашами засуетились, забегали люди. В основном это были женщины, их мужья почти все находились на охоте. Однако в деревне оставалось несколько мужчин, и они приготовились стоять до последнего. Колян вылетел к костру первым, и ему пришлось несколько раз врезать палкой одному из чужаков, прежде чем тот упал на колени, подставив голову для решающего удара. Оборона деревни была жаркой и яростной, хотя защитников оказалось значительно меньше.

Колян видел, что драка несколько затянулась, а из-за этого стремительное великолепие их набега померкло. Ему даже стало неприятно смотреть, какими злобными, озверевшими могут становиться люди. Чего-чего, а драк в его жизни всегда хватало, но совсем других. Если ему и приходилось бить кого-то, то он не превращал это развлечение в тупое вышибание мозгов. Он делал все медленно и с удовольствием, с шуточками, разговорчиками. Чтобы унизить противника, поставить на место, показать, кто он есть на самом деле — дерьмо и слякоть.

Здесь же все происходило быстро и просто. Если противник перед глазами — надо бить, если упал — добивать. Никаких лишних слов, лишь рычание, хрип, ругань. Палкой, камнем, ногой — все сгодится! Одно слово — дикари…

Последнего из защитников деревни добивали всей стаей. Это был огромных размеров дикарь, совершенно лысый. Его молотили и палками, и булыжниками, и совали горящие поленья в лицо. От него, казалось, ничего не осталось, кроме кровавого месива. Но стоило остановиться, как он вновь начинал хрипеть, шевелиться, ползти куда-то, цепляя траву перебитыми пальцами.

Наконец ему благополучно проломили череп, заставив остановиться навсегда. Охотники, не успев отдышаться, принялись хохотать, прыгать на трупах, приветствуя победу. Деревня уже была совершенно пуста — женщины скрылись в лесу. Колян задумался, не нагнать ли их, чтобы взять в плен, но потом решил, что эта традиция из другой, не дикарской эпохи. Охотники бросились шарить по шалашам. Единственной добычей оказалась задняя половина кабана, припрятанная в тени под еловыми ветками.

Впрочем, этого было достаточно. Будь тут хоть десять кабанов — они не перевесили бы радость победы. От избытка этой радости кто-то начал швырять головешками из костра по шалашами, остальные поддержали забаву — и вскоре деревня чужаков пылала, пачкая небо дымом.

— Все, хватит! — крикнул Колян. — Уходим, пока остальные не вернулись.

На обратном пути его вдруг посетило кратковременное отрезвление. «Это сколько же трупов мы сегодня накидали?!» — с ужасом подумал он. Воображение быстро нарисовало, как место бойни обследует следственная группа, а лес прочесывают автоматчики с собаками.

Этими опасениями он поделился с академиком, едва вернувшись к своим.

— Я надеялся, вы отстранитесь от подобных мыслей, Николай, — укоризненно ответил тот. — О чем вы говорите, какая тут может быть милиция? Я не однажды объяснял, что мы дикари.

— Ну, допустим, дикари, — кивнул Колян. — Но трупы же найдут?

— Ну, найдут. И что? Все, что они могут сделать, это нанести нам ответный визит. И правильно сделают, если по совести…

— Как это — визит? — насторожился Колян. — Это что же, они нас бить придут?

— А почему им не прийти? Вы бы разве не пришли? Война между племенами — нормальное состояние.

— Постойте-ка, это и мне могут так же череп пробить?

— Любому из нас могут. А что вас беспокоит?

Колян ошалело захлопал глазами.

— А трупы вы по домам развозите или собакам оставляете? — запинаясь, проговорил он.

— О чем вы, Николай? — воскликнул академик. — Не будет никаких трупов.

— Ага… Значит, закапываете.

Крафт оглядел его внимательным взглядом, потом проговорил:

— Вы так ничего и не поняли… — он вздохнул. — Николай, здесь никто не может убить другого, потому что мы не принадлежим этому миру. Мы лишь временно приобщились к нему. Боже мой, ну неужели вы думаете, что на курортном берегу действительно можно выследить живого лося? Ведь это виртуальный мир!

— Виртуальный? — Колян наморщил лоб, вспоминая, что значит это слово.

— Виртуальный — значит воображаемый. Каждый человек придумывает или выбирает себе такой мир, где может реализовать невостребованные в реальности качества и чувства. Одни часами напролет торчат перед телевизором, другие посещают хоровой кружок, третьи все вечера убивают за домино во дворе, четвертые портят зрение компьютерными играми. Все они — гости виртуальных миров. Но поймите разницу. Если вы ходите в театральный кружок и на сцене убиваете кого-то на дуэли, вы должны на девяносто девять процентов его ненавидеть, чтобы сыграть хорошо. Но это не значит, что вам нужно проткнуть его шпагой. Если вы сидите за карточным столом, вы должны быть безжалостны к сопернику, но не станете же вы избивать его?

— Ну, это когда как… — рассудил Колян между делом.

— Мы, в отличие от драмкружка, — продолжал Крафт, — приобщаемся полностью. На сто процентов. Мы умеем забывать, что позади остался лагерь с нашими машинами, транзисторами и сумками-холодильниками. Стоит только уйти от этого по-настоящему, и мир цивилизации исчезнет для вас. Вы просто перестанете его видеть. Одни умеют делать это хорошо, а вот вы — пока еще плохо, и вам мерещится милиция, которой здесь нет и быть не может. Но вам помогут другие. Если девять человек уверены, что коровы летают, то десятый на всякий случай прикрывает темя рукой, верно? Вот в чем секрет коллективного ухода от реальности. Еще пара дней — и вы научитесь уходить так же, как все прочие. Вы забудете даже слова из прежнего мира и станете выражаться простыми понятиями. Но только не сопротивляйтесь этому.

— Ага… — скумекал Колян. — Гипноз, значит.

— Вообще-то нет. Да и не важно, как это называется. Важно играть по выбранным правилам. Успокойтесь, у диких племен нет милиции. Есть только ваше собственное суждение о своих поступках. Вы сами как считаете, правильно было разорить чужую деревню?

— Ну… — проговорил Колян и запнулся.

— Смелее! С точки зрения дикаря, ну?

— Дикаря? Нормально, думаю, сделали. Кто их знает, что у них на уме было, у чужих… — Колян выражался все увереннее. — И потом, они нашего лося могли спугнуть.

— Вот! Если дикарь что-то сделал, то это правильно! Он, конечно, может ошибаться, но он не нарушит законов собственной внутренней природы, как сделал бы в этих условиях цивилизованный человек. Вы понимаете?

— Н…да, — неуверенно кивнул Колян.

— С вами еще работать и работать, Николай. Ну, ничего. Времени у нас достаточно.

С этими словами Крафт поднялся и отправился к своему шалашу. Колян смотрел ему вслед и силился убедить себя, что бил людей дубиной под гипнозом, а не по-настоящему.

* * *

И вновь была ночь, полная огня, плясок и необъяснимого счастья. Насколько тяжела и полна лишений повседневная жизнь дикарей, настолько веселы их праздники. Счастье всего живого всегда в равновесии с горестями.

На этот раз был не только танец у костра, но и незатейливые ритуальные игры, живо напомнившие Коляну его детство в пионерских лагерях. Простые невинные развлечения, которые в те времена почему-то увлекали без разбора и отличников, и хулиганов. Дикарские игры были, правда, немного грубее. В них больше требовалось быстроты, силы, но меньше сообразительности и гибкости.

Колян и теперь не уступал остальным. И часто, схватив первым соломенный шар или бросив дальше всех камень, он искал глазами ту черноволосую девчонку, которая танцевала с ним рядом в первую ночь в племени. Иногда она отвечала ему взглядом, иногда улыбалась и хлопала в ладоши вместе со всеми, но что у нее на уме, Колян пока не мог разобрать. Он томился и ждал чего-то большего.

Случайно оказавшись рядом, он схватил ее за руку и притянул к себе.

— Как тебя зовут?

Девушка мягко высвободилась, затем непонятно улыбнулась и смешалась с пляшущими в круге женщинами. Колян ощутил, как кипит его мужская кровь.

Настал момент, когда он присел отдохнуть и прожевать кусок жареного мяса, отвоеванного в последней игре. Одновременно на другом краю поляны начали происходить неясные приготовления. Мужчины и женщины расчищали траву от сучьев и складывали круг из больших охапок сухой травы и еловых веток. Можно было подумать, что там готовится цирковая арена.

Колян подозвал Гошу.

— Что они задумали?

— Сейчас будет турнир — бои за женщин, — сообщил Гоша, сияя непонятной радостью.

— Это как? — удивленно шевельнул бровями Колян.

— Как и полагается. Мужчины будут драться, женщины — ждать. Самые красивые достанутся самым сильным. Простейшее правило эволюции — слияние красоты и силы рождает совершенство.

— Я тоже могу драться за женщину? — настороженно поинтересовался Колян.

— Все могут, — широко улыбнулся Гоша. — И я буду драться. Вон за ту, видишь? — он повел взглядом на приземистую девушку с непомерно широкими плечами. — А ты за кого хочешь?

Колян нашел черноволосую незнакомку.

— Вон за ту, — сказал он. — Это можно?

Гоша вдруг стал серьезным.

— Да… Можно, но… — Он оценивающе оглядел Коляна. — Но за нее придется вон с тем парнем поспорить.

Колян увидел небольшого, но жилистого дикаря с рыжей бородкой, который стоял недалеко от арены и поигрывал дубиной. Ничего пугающего в его облике Колян не отметил.

Конец ознакомительного фрагмента.