Тетерев мечты

Михаил Шахназаров (2024)

Если вы политкорректны, толерантны, принимаете 3000 гендеров, любите квадробинг и экоактивистов, то это книга не для вас. Она для тех, кто любит яркую и насыщенную жизнь, оставляющую в памяти огромные витражи самых разнообразных воспоминаний. А ещё она для тех, кто любит контрасты и не стесняется быть собой в наше непростое время.

Типа это…

Город накрыло ливнем, включал автосигнализацию раскатистый гром, а чёрно-серые тучи погрузили улицы во мрак. В окнах старинного дома напротив сверкала огромная хрустальная люстра. У окна стояла Катя, дочка хозяина ресторана «Симон», что находился на первом этаже здания. Алик посмотрел на Катю с доброй улыбкой, пуская большие кольца сигаретного дыма. Не сказать, что мы были влюблены в эту юную брюнетку, но стоило ей появиться на улице или у окна, как наши лица становились добрее. Наверное, всё же влюблённость, да. Мы пили кофе с каплями бальзама и ждали звонок из Мюнхена. Ждали второй день, надеясь, что Андрей сумел решить все вопросы с грузом и дооформить нужные документы. Алик резко снял трубку, но тут же покачал головой:

— Это Викентий… Говори, Викентий, говори… Фура с чем?.. Прекращай, никто не слушает… Ты на измене, Викентий… С «минералкой» (спирт)?.. С «лисичками» (сигареты)?.. С чем?! С хуями. Ты чего, с утра залился, Викентий?

Алик повернулся ко мне.

— Викентий говорит, что есть фура с пластмассовыми хуями… А сейчас подсказывает, что не только с ними.

— Он точно трезвый?

— Клянётся, что не пил. И по голосу в норме.

Фура стояла за одним из ангаров таможенного склада. Одет Викентий был в свою парадную форму: чёрные джинсы, чёрная футболка и смоляной кожаный пиджак. Говорят, что даже на детсадовский утренник к сыну он приходил в этом нежизнеутверждающем облике. Только вместо футболки была белая рубашка, а на груди висела цепь толщиной с лапу ротвейлера.

— Сработали под заказ, а заказчик спрыгнул? Так же, Викентий? — начал Алик, заскакивая под навес.

— Какой заказ? Ты где такие заказы видел, блядь? Позвонил Гжегож из Сувалок. Говорит, так, мол, и так. Типа это… Есть фура с дилдами. Думал, он тёлок предлагает. Ну дилда, дылда… Параллельность мышления.

— Ассоциативность, — вставил Алик.

— Не умничай. Потом типа это, разъяснил. В Польше, мол, оставлять стрёмно, готовы скинуть по дешману.

— Ну да… А здесь оставлять не стрёмно, — вздохнул Алик. — Только куда мы их здесь распихаем?

— «Распихаем» — это самое точное определение, — говорю.

— Пацаны, — с надеждой проговорил Викентий. — С вашим опытом и связями… Да вы за день весь этот пластмассовый стояк и мохнатый батальон распихаете.

— Какой ещё батальон? — протянул Алик.

Викентий открыл фуру и поставил на стол небольшой картонный ящик. С глянца коробок смотрели розовые члены и вагины. Последние были похожи на мохнатые стаканчики с мороженым. Я поморщился:

— Блядь, всё видел. Протезы рук и ног, пришитое ухо. Но такое…

— Да, Викентий. Этих силиконовых шиншилл продать невозможно, мой друг. Рига — маленький город… Про нас станут плохо говорить.

— О вас и так говорят не очень. А некоторые вообще предпочитают не говорить.

— Не говорят, а наговаривают. — Меня возмутил такой подход. — Рига превратилась в город дурной молвы и порока.

— И ты не умничай. Философ, бля… Ты же двинул чукчам два контейнера солнцезащитных очков. Там типа это, населения меньше, чем этих очков. А в Риге извращенцев на две чукчатии.

— Это были очки-обручи для волос, Викентий. И их в хозяйстве можно подо что-нибудь приспособить. А это…

— Короче. — Викентий не был расположен к беседам. — Тридцать тыщ гринов за всё, и расходимся.

— Двадцать, и мы берём весь груз, — вступил Алик.

— Мне и пятнадцати жалко, — повёл я торги вниз.

— Ты знаешь, на сколько здесь этих елдаков? — закашлялся Викентий.

— На лет пять — семь, — говорю.

— Типун тебе на язык. — Викентий смачно сплюнул.

— Может, у тебя и накладные есть, Викентий? — спросил Алик, понимая, что фура стоит намного больше даже тридцати тысяч долларов.

— Типа это… Здесь не меньше чем на двести тысяч баксов!

Спустя пятнадцать минут сговорились на двадцати трёх тысячах. Сразу со склада поехали к Вите Альманаху, прихватив коробку образцов. Витя держал четыре кооперативных магазина, один антикварный салон по скупке краденого и бар с проститутками из ветеранского движения. Увидев упаковки с товаром, Виктор начал играть глазами в теннис. Молча переводил взгляды с коробки на нас и обратно.

— И сколько у вас этой в прямом смысле слова хуйни?

— Фура, — ответил Алик.

— Фура?! Вы сознательно завезли в Ригу фуру этого безобразия?

— Ты бы помолчал про безобразия, Витя. Вспомни палёный ликёр из Турции.

— Там одна бутылка на всю партию попалась такая. И ослепший дедок у меня на полном содержании.

— А не успевший ослепнуть? — не удержался я.

— Так, блядь! Или говорим по делу, или расход! — вспылил Виктор.

— У тебя же в Пскове и Великих Луках человеки большие, — с надеждой в голосе спросил Алик.

— Ты с ума сошёл? Там люди гондоны в аптеках до сих пор шёпотом спрашивают. А если очередь, то ждут, пока рассосётся.

Я вышел в торговый зал и тут же вернулся:

— Так выстави товар в своих магазинах, Витя.

— Ты ебанулся? Куда я их приткну?

— Витя, ты думаешь, джинсы «Пирамида» и свитера от янычаров выглядят эстетичнее? И потом… реклама. К вечеру вся Рига будет знать, что у Вити Альманаха продаются пластмассовые хуи и женские мини-газоны.

— Проходимость будет, как в Домском соборе в лучшие времена, — добавил Алик.

— Ладно… Попробуем. Бабки отдам по реализации. Если она удастся.

На следующий день вся Рига знала, что в магазинах «Престиж» торгуют непотребством, которое Витя Альманах почему-то обозвал эротической бижутерией. В нашем офисе начали появляться купцы и любопытные. Приехал Паша Тархун. Общение с Пашей не доставляло удовольствия даже торпедному отделу его бригады.

— А давай ментам под центральной управой вывалим, — заржал Паша. — В самосвал, блядь, загрузим и вывалим хуёв тачку. Гы-гы-гы…

— Паш, купи и вываливай, — откликнулся Алик.

— Вы как трезвые, так с вами и не пошутить. Пойдём накатим вниз, в барчик. Я угощаю.

— Вот как груз сбагрим, Паш, так и накатим.

Когда Паша собрался уходить, Алику стало его жаль.

— Паш, ты бы взял пару-тройку штук в подарок. Жизнь заиграет яркими красками.

Паша замялся:

— Это же западло. Потом скажете, что вы мне два хера в спину воткнули. Или три. Не по-пацански, не? А Илоне я что скажу?

— Мы же в тебя их не мечем, Паш, — говорю. — Коробка в соседнем кабинете. Просто возьми и иди.

— Ну вот что? Что я с ними делать буду? — заорал Паша.

— Не ори, не на стреле. Ну не знаю… У тебя же девушка есть.

— Но у меня и хер ещё имеется. И девушка с хутора. Она такое увидит, не откачаешь.

— Вот, Паша! Вот! Это девушку не откачаешь! А для должника это выглядит намного угрожающе, чем паяльник или утюг.

Павел завернул коробки в плотную бумагу и с довольным видом покинул офис. Алик тут же отреагировал:

— Прикинь, как это будет выглядеть. Пашина разъярённая рожа, в руках пластмассовый хуй для пыток и его вопли: «Зачем?! Зачем тебе деньги, которые ты у меня украл?!»

— Ну да… будут не от страха всё отдавать, а от смеха.

Позвонил Андрей, сказал, что немцы оказались тяжелее, чем думалось: все вопросы хоть с трудом, но улажены, и через день он прилетит в Ригу. Узнав о грузе, предложил начать на складе упаковку подарочных наборов: бутылка контрабандного спирта «Рояль», блок Lucky Strike и секс-игрушка в зависимости от пола.

Через пару недель стало грустно. Реализация в кооперативных была никакой, недетородные органы легли мёртвым грузом, а шансов продать их в Риге становилось всё меньше. Да и другие дела не давали заняться продажами сёрьезно. Вскоре в офисе появился Лёня Савенко, наглый и плохо воспитанный одессит. С порога Леонид спорно шутил, хвастался близким знакомством с пробившимися на эстраду шлюхами, хамил и в итоге предложил за груз пятнадцать тысяч. Мы обещали подумать, а на следующий день сторговались на восемнадцати. Савенко попросил организовать проход фуры через российскую границу, но мы сказали, что связей на столь сёрьезном уровне у нас нет.

Через три дня на пороге кабинета появился взбудораженный обстоятельствами и алкоголем Лёня.

— Пацаны, это пиздец! Выручайте, пацаны!

— Лёня, на тебя смотреть больно, — двинулся к бару Алик. — Ты похудел, ты бледен. Что тебе налить?

— Виски… Нет. Вчера была водка. Значит, водку. А вообще — похер! Пацаны, беда. Реально беда, пацаны. — Посмотрев в потолок, Лёня выпил. — Хлопнули фуру к хуям.

— Печально. Учитывая содержимое, фраза звучит горько, — говорю. — Чья смена хлопнула, Лёня? Латвийская или российская?

— Латыши хлопнули… Алик, налей ещё. Помогите, пацаны! Они говорят, что пиздец. Что груз идёт под конфискацию, а мне запрет на въезд. На пять лет минимум. Запрет — это самое страшное. Это всё… Ещё сказали, что будут копать под продавцов… Я поэтому к вам… Да! Ещё! Якобы у них есть информация, что груз из Польши. Типа водилу привязали к дереву, и всё… А тогда я могу сесть.

Алик снял трубку, набрал номер и минут десять говорил на латышском. Закончив, налил виски и, выпив, замолк.

— Что там? — с надеждой посмотрел на меня Лёня.

— Там сложно. Мы сейчас поедем на встречу, а ты подкатывай через часика два-три. Сюда же подкатывай. Постараемся решить.

Вечером пьяный и счастливый Леонид привёз тридцать пять тысяч долларов и на радостях сообщил нам, что москвичи забирают груз за пятьдесят.

Вскоре приехал Андрис. Без таможенной формы он выглядел как-то непривычно. Мне казалось, что он в ней и спит.

— Смешной этот кекс, Лёня. Они, короче, решили груз как овощи оформить и провезти. Два ряда последних в фуре картошкой заставили. Ну мы с Юркой фуру в отстойник, чтобы не светить и шороху было немного. Его пугнули. Начали бумаги уже составлять, груз на опись. И пугнули его. Езжай, мол, разруливай к продавцам. Иначе конфискация, запрет на въезд, персона нон-грата, штрафы…

— Грамотно. Ты бы его у нас видел. Со старыми дрожжами перегара, на измене весь. Я своей новенькой позвонил, потрещал с ней минут десять на латышском. Типа стараемся уладить вопросы. Вот и уладили. — Алик протянул под столом туго упакованные в белый полиэтилен десять тысяч долларов.