Маленькая капля на кончике носа

Михаил Юрьевич Станецкий

Время действия – вечность. Место – всё мироздание. Сознание переносит героев в прошлое и будущее. Это вымышленное путешествие необходимо, чтобы заглянуть внутрь себя и понять, кто я и куда иду. По пути столько вопросов: что более реально – физический мир или внутреннее «Я», эмоции или разум, сочувствие или страх? Герои в этом путешествии к себе настоящему счастливы и свободны. Может, счастье – это то, что внутри, и нужно уловить его присутствие?

Орден Серебряной чаши

Побрив лицо, он начал старательно брить руки и грудь, напевая арию незнакомой мне оперы. Его внешняя брутальность, пережив такие испытания, в виде довольно странных гигиенических процедур, не истончалась, а, наоборот, набирала большую мощь и отчаянную наглядность. Стоя за его спиной, я ожидал, когда он освободит мне очередь к раковине, чтобы умыться.

Утреннее солнце, неистовствовало, ворвавшись в огромные просторы обширной залы, где был бассейн. Проникнув через ряд узких и длинных окон с витражами, солнце, видимо, сошло с ума от неестественных размеров помещения и безуспешных поисков выхода из залы в стиле хай-тек. Помимо огромного бассейна здесь находилось несколько тренажёров фирмы «Кётлер» и меньший по размерам бассейн с джакузи. Всё это никак не сочеталось с неестественно большой и удивительной по декору сантехнической раковиной в виде морской ракушки гигантского моллюска. Она располагалась прямо по центру, и вместо крана там бил фонтанчик.

— Минера-а-алочка-а-а-а, — пропел Альберт, блаженно закатывая глаза и умывая лицо водой из фонтанчика.

Прервав свои вокальные упражнения, Альберт повернулся и изобразил крайнее удивление, заметив меня. Мы смотрели несколько секунд друг другу в глаза, не произнося ни слова. Я был явно напуган, так как решил, что после вчерашнего пиршества хозяин дома просто позабыл, с кем делил застолье и кому рассказывал свои сокровенные истории.

Помолчав, мы одновременно рассмеялись, и Альберт уступил мне место у раковины, церемонно раскланявшись. Его правильная литературная речь никак не сочеталась с элементами откровенного кича, который сопровождал внутреннее убранство его дома. Обстановка и декор помещений выдавал в хозяине богатого нувориша с незаконченным средним образованием. Но сейчас этот когнитивный диссонанс не мог меня отвлечь от дикой головной боли после вчерашнего застолья.

Я стал смутно вспоминать вчерашнюю историю, рассказанную хозяином дома. Точно не помня суть рассказа, я осознавал, что история потрясла всех гостей. Большинство участников вчерашнего застолья являли собой управленцев среднего звена местной администрации да несколько бизнесменов средней руки.

Умываясь, я всё ещё надеялся избавиться от головной боли, особенно после того, как напился воды с аспирином. Альберт сидел в шезлонге рядом с бассейном и лениво потягивал что-то из красивого бокала. Подойдя к Альберту, я поинтересовался, что именно он пьёт.

— Что может в меру интеллигентный человек пить по утрам на фоне восходящего солнца, если у него есть совесть и кредит в банке «Сосьете Женераль»? — Альберт счастливо улыбался, задавая мне этот вопрос.

— Неужели минералка? Хотя из такого красивого бокала надо бы пить Daiquiri или в крайнем случае Blue Curacao, — я решил подыграть Альберту, хотя делать это становилось всё сложнее из-за неутихающей головной боли.

— Вы, молодой человек, в юности явно зачитывали до дыр папашу Хэма, не правда ли? И отсюда ваши отчаянные фантазии. Это всего лишь старый добрый рассол.

— Мне уже стыдно за свой снобизм. Сэр, оставьте полчекушечки, милости ради, — кривляясь, жалобно проблеял я.

Альберт с улыбкой протянул мне высокий стакан, который был уже наполнен живительной влагой — настоящим русским рассолом. Стакан был одет в серебряный подстаканник в виде черепа, в глазницах которого сияли весьма крупные рубины. И сразу я вспомнил весь наш вчерашний разговор. На фоне этих воспоминаний моё настроение стало портиться.

А история, рассказанная Альбертом, хозяином огромного особняка на Волге, была такова:

«Я тогда собирал материал для одной статьи, которая позволила бы мне претендовать на грант крупного фонда. Была слякотная осень, и я копался в архивах красивого монастыря иезуитов, расположенного в испанской Саламанке. Доступ к архивам мне обеспечил мой приятель, служивший аж в Ватикане. Уже вторую неделю я по крохам собирал материал о хозяйстве и быте дворян Средневековья. Но вдруг я наткнулся на изрядно пожелтевший от времени толстый конверт с обгрызенными углами. Конверт был увесист и запечатан почти рассыпавшимся сургучом со следами нечитаемой монограммы. На конверте с трудом можно было разобрать надпись на староиспанском языке, свидетельствующую о том, что внутри содержатся материалы судебного дела о весьма странном преступлении. Записи датировались 1643 годом, периодом правления Филиппа IV, недавно взошедшего на престол. Этот период стал продолжением чёрной полосы в истории Испании. Непосильное бремя одного из главных игроков мировой истории привело Испанию к финансовому банкротству и утрате многих колоний и территорий.

Непродуманная политика официального фаворита короля, графа-герцога де Оливареса, привела Испанию к длительному периоду экономической и политической стагнации. В Испании того периода усиливались центробежные процессы на фоне роста влияния местного дворянства. Король и правительство вело отчаянную схватку с историей за единство и могущество Испании. А католическая церковь стремилась искоренить всяческие намёки на ересь и свободомыслие.

А пасха-то пролетела!

Так думал о Пасхе и девичьей молодости мой любимый поэт Луис де Гонгора-и-Арготе². Согласитесь, прекрасный слог, не правда ли, Вики?

Воцарилась тишина. Казалось, что замолчали даже все посетители в кафе, поддавшись очарованию и музыке стиха, который блестяще исполнил Саша на хорошем испанском. Это поэт, которого ненавидел Лопе де Вега и Франсиско Кеведо, но обожал Сервантес. Он не оставлял равнодушными своих читателей и слушателей.

Вчитываясь в документы папки, я ознакомился с удивительнейшей историей одного знатного дворянина, являвшегося, по мнению многих историков, бастардом того самого графа-герцога де Оливареса. К моменту суда и написанию протоколов заседания влияние и авторитет отца этого бастарда иссякли, и, следовательно, Педро де Суньига, наш главный обвиняемый, был подвергнут допросу с пристрастием за еретическое свободомыслие, подозрение в убийстве персон королевской фамилии и связях с морисками³ и марранами⁴.

Судя по записям продолжительных бесед с этим Педро, вырисовывался портрет крайне яркого, харизматичного персонажа. Педро де Суньига получил неплохое образование, освоив, как и его батюшка, основы права в университете Саламанки. Затем, пользуясь довольно значительным содержанием со стороны богатых покровителей, юный дворянин кинулся в море политических интриг, любовных приключений и философских поисков смысла жизни.

До этого момента вся его судьба не представляла какого-либо интереса в силу обыденности и естественности для отпрысков влиятельных грандов. Но в дальнейшем судьба его резко изменилась. Он познакомился с одним из странствующих монахов, явно тяготевшим к авантюризму и проповедничеству. Монах неплохо знал основы иудаизма, ислама и, естественно, христианства. В дальнейшем выяснилось, что он был родом из марранов, тайно исповедующих иудаизм, о чем красноречиво свидетельствуют его показания, добытые с помощью пыток. Имя монаха было Хуан, а больше о нём ничего не было известно. Причём было очевидно, что большая часть информация о Хуане была либо вымарана, либо вырезана из материалов следствия.

Поддавшись обаянию этого Хуана, главный герой, Педро де Суньига, решает создать свой орден, благо средств на эту затею ему явно хватало. Философско-идеологической основой предприятия занялся Хуан, а организационными вопросами — Педро де Суньига. Надо заметить, что к тому моменту наш главный герой успел убить на дуэли одного знатного дворянина, настоящего гранда, в результате чего Педро вынужден был некоторое время скрываться. Его спасло тогда, видимо, вмешательство отца, графа де Оливареса, фаворита короля Испании, Филиппа IV.

С этого момента Педро де Суньига на некоторое время стал вести жизнь отшельника, старательно изучающего Талмуд, Коран и Библию. Поразительно, но его смело можно было бы причислить к родоначальникам экуменизма, так как суть его размышлений и работ сводилась к простому и очевидному выводу — на «пик этой скалы каждый лезет своим маршрутом, но пик в этой долине — ОДИН»! Церковь, конечно, не могла простить этого молодому еретику. Учитывая, что некоторые заседания Ордена основывалась на ритуалах суфизма и иудаизма, обвинительная часть церковников только тяжелела.

Удивительно, как глубина философских рассуждений Педро и его последователей сочеталась с его образом жизни. Помимо активной философско-теологической деятельности, Педро создал закрытый Орден, членом которого мог стать лишь тот, кто убил своего врага на дуэли и лично (!) превратил череп противника в богато инкрустированную чашу для вина. Череп должен был быть покрыт серебром.

При этом крайне важны были детали деятельности этого Ордена. Педро зафиксировал в Уставе, что каждый неофит, помимо принесённого черепа-чаши, должен был рассказать историю её создания. Важнейшими элементами этой истории должны были быть три фактора — правдивость, красота и справедливость, которые в конечном итоге стали своеобразным лозунгом Ордена. Среди членов Ордена в основном были образованные молодые мелкопоместные дворяне или монахи, бежавшие из монастырей, наподобие наставника Педро, Хуана. Целью существования этой тайной группы было поиск свидетельств правдивости рассказа любого неофита. Если в результате тщательных изысканий подтверждалась история кандидата, то его торжественно принимали в члены Ордена «Серебряная чаша». Если же он где-либо отступил от истины, то его ждала смерть. Каждый из членов Ордена вызывал его на дуэль, и, как правило, кто-нибудь убивал. Об этом кандидат, конечно, предупреждался, подписывая Устав собственной кровью.

Кровь убитого разбавлялась славным вином предместий Сарагосы и в результате сложного, полного мистических подробностей ритуала выпивалась на тайных заседаниях Ордена.

Было одно примечательное исключение, характеризующее автора этой идеи не только как сумасшедшего и жестокого авантюриста, но как человека, склонного к творческим началам. Если рассказ претендента большинству членов Ордена нравился чрезмерно, то они переворачивали свой кубок, который стоял перед каждым участником заседания Ордена, вверх дном. Если число перевёрнутых кубков было больше стоящих обычно, то рассказ неофита проверке не подлежал. То есть, таким образом, каждый претендент мог соврать, но настолько красиво, что проверять его не будут. А учитывая, что большинство участников были представители знатных дворянских родов с хорошим образованием и тонким вкусом, то угодить таким слушателям было весьма непросто. И неспроста каждый член Ордена должен был самостоятельно сделать из черепа своего противника-злодея чашу, покрытую серебром. Это подразумевало некоторые знания по анатомии, ювелирному делу и наличие художественного вкуса. А красота слога и непредсказуемый сюжет рассказа подразумевали отменные литературные навыки. Я уж умолчу о глубине теологических споров, которые происходили на регулярных заседаниях Ордена. Каждый член Ордена обязан был раз в год готовить доклад по философии, математике, астрономии, литературе или медицине, который ревниво обсуждался остальными членами Ордена Серебряной чаши.

Всё развивалось как нельзя успешнее для Педро и Хуана, но случилась беда в виде одного молодого и нахального гранда de estado, то есть получившего от предков свой дворянский титул не по крови, а по богатству. Наглец бессовестно соврал о своих успехах в дуэлях, но рассказ его был не столь выразителен и интересен, как представлялось автору. Вследствие этого единогласно было принято решение о проверке изложенных фактов, подразумевавших существование явно злодейских наклонностей у убитого и его вражду с автором. Это давало повод к дуэли. Быстро выяснилось, что всё рассказанное розовощеким дворянином — откровенная ложь, а чашу сделали по заказу в ювелирной лавке из черепа, выкупленного с еврейского кладбища, что особенно возмутило беглого монаха Хуана. Тут же последовал вызов на дуэль со стороны одного из членов Ордена, в результате которой победителем становится, несмотря на свой юный возраст, молодой дворянчик. Далее и того хуже — каждая последующая дуэль заканчивалась смертью члена Ордена и торжеством наглеца. Когда же коварный магистр Ордена дон Педро решил нанять убийц для решения затянувшейся проблемы, родные бессовестного неофита привлекли Церковь для суда над еретиками. Так закончилась история этого Ордена, Ордена Серебряной чаши. Педро и Хуана долго пытали, а после Хуана благополучно сожгли. Судьба Педро не известна. Документов, подтверждающих его смерть, мною не было обнаружено. Я было решил, что его спас всесильный батюшка, но его судьба к этому моменту тоже была печальной, так как отрешённый от всех должностей, граф-герцог Оливарес из бывшего фаворита стал изгнанником, доживавшим свои дни в небольшом городишке Торо. Поэтому его участие в судьбе своего сына было исключено».

Выслушав вчера весь этот рассказ, многие присутствующие на вечеринке довольно высоко оценили эту историю. Я же, отдав должное красоте услышанного, заметил, что «на счастье рассказчика, мы находимся не во время заседания Ордена и у нас нет группы дознания, которая могла бы выявить ложь». Все посмеялись, но Альберт очевидно помрачнел на несколько секунд. А затем, взяв себя в руки, продолжил великолепно исполнять роль тамады на нашем застолье. Где-то часа через полтора, когда многие из гостей уже засобирались домой, Альберт подошёл ко мне и, дружелюбно положив руку мне на плечо, заговорил:

— А вас, молодой человек, я попрошу остаться. Я как понял, вы интересуетесь историей и антиквариатом. Так вот, не хотите ли взглянуть на мою коллекцию древностей? Некоторые экспонаты могли бы составить честь лучшим музеям Европы. — Альберт хитро сощурился.

— Да, пожалуй, соглашусь. Тем более я давно и бесстыдно собирался воспользоваться вашим гостеприимством, как минимум на одну ночь.

Надо заметить, что командировка в этот город заканчивалась у меня на следующий день, а гостиница была невыносима, со всеми приметами провинциализма. Поэтому причин торопиться в свой отель у меня не было, а Альберт ещё в начале нашего застолья предложил всем присутствующим свой кров вплоть до вечера воскресенья.

Проводив последнего гостя, мы пошли смотреть его коллекцию монет и оружия.

Пройдя в полуподвальное, хорошо охраняемое помещение, я был потрясён увиденным. Монеты Боспорского царства перемежались с оболами Александра Македонского и статерами Милета, а дарики Персии с денариями Древнего Рима. И вдруг мой взгляд упал на угол весьма внушительного по размерам хранилища. В полумраке верхних полок стояли штук тридцать кубков в виде человеческих черепов. Я сразу подумал, что эти черепа могут иметь отношение к услышанной сегодня истории.

— Это иллюстрация к вашему рассказу? — едва слышно спросил я, чужим, как мне показалось, голосом.

Альберт не спеша сел напротив меня в огромное кресло и положил ногу на ногу. Его взгляд стал угрожающим.

— Вы, мой любезный гость, позволили себе усомниться в правдивости моего рассказа? Так вот, этот аргумент отметёт в сторону все сомнения по поводу моей искренности. Мне хватило средств выкупить эти черепа у монастыря. А спустя два месяца я опубликовал статью в журнале «Медиевистика». Эту статью, кстати, перепечатывали в некоторых европейских изданиях. Вот, взгляните на первоисточник. Альберт открыл ящик огромного письменного стола, за которым сидел, и вытащил толстую папку с бумагами. Порывшись, он достал журнал «Медиевистика» десятилетней давности и протянул его мне, открыв на нужной странице.

Я стал читать и, к удивлению, нашёл там описание истории, которую пересказал Альберт своим гостям весьма близко к тексту.

Раздался телефонный звонок. Альберт снял трубку и знаками показал, что должен ненадолго покинуть меня. Уйдя, он плотно закрыл дверь, и я услышал металлический щелчок замка. Через несколько секунд свет стал более тусклым. На огромном и красивом столе, имевшем историю в не одну сотню лет, я заметил початую бутылку виски Чивас Ригал. Поразмыслив, я достал серебряную чашу-череп и, предварительно протерев лежащими тут же салфетками его изнутри, плеснул туда виски. Я стал листать папку, и каково же было моё удивление, когда я наткнулся, помимо материалов к статье об Ордене «Серебряная чаша», на вырезку из местной газеты со статьёй из криминальных новостей. Там сжато описывался вопиющий случай убийства нескольких крупных криминальных авторитетов и местных чиновников весьма высокого уровня. Всё это связывалось неким тайным братством «Серебряный череп». Суть этого братства, его законы были списаны с устава «Серебряной чаши» средневековой Испании. Конечно, вся философско-религиозная составляющая была изъята. В наше время всё было грубее и проще. Основатель и руководитель братства «Серебряный череп» перестрелял всех прочих его членов, завладев в конечном итоге их бизнесом и имуществом. Шекспировские страсти в Самарской области.

Я ужаснулся, когда, сравнив детали, описанные в статье, мне стало ясно, что ненайденный организатор братства «Серебряный череп» — это и есть Альберт, утончённый коллекционер, удачливый историк, эстет и прекрасный рассказчик. Мне стало по-настоящему страшно. Я был заперт в подвале его дома. И никто не знал, где я нахожусь. Я приехал в командировку на три дня для переговоров с руководством областной Торгово-промышленной палаты довольно крупного регионального центра. Меня слегка стало трясти от жуткой перспективы остаться здесь навсегда. Судорожными движениями я спрятал вырезку их газеты в середину стопки материалов и демонстративно полез смотреть антикварные книги. Время шло, а Альберт не возвращался. Ужас овладевал мною медленно, но верно. Я выпил ещё Чиваса, и мне стало плохо. Вдруг шкаф с древними фолиантами поехал от меня в сторону, издавая страшный скрип. Повеяло сыростью. Я понял, что за шкафом скрывается дверь. Я заглянул туда и вздрогнул. Передо мной стоял испанский гранд в узких панталонах, подбитых ватой, и облегающей изумрудного цвета куртке хубоне, расшитой золотой нитью.

Сняв шляпу, гранд учтиво поклонился и заговорил по-испански.

— Экскьюз ми, я донт андерстанд ю, — в ужасе залепетал я, почему-то перейдя на английский.

Гранд дико расхохотался.

— А надо бы испанский знать, милейший! — произнёс он, сдерживая смех.

Я тут же узнал переодетого Альберта. Я не большой знаток ненормативной лексики, но весь запас моих знаний был сформулирован в нескольких эмоциональных фразах.

Мы прошли в столовую, где ещё выпили коньяка, после чего Альберт проводил меня к моей спальне.

— Благодарю вас за прекрасный вчерашний вечер, Альберт! Я надолго его запомню!

Я церемонно раскланялся и покинул столь гостеприимный дом.

По дороге домой я всё думал о той статье. Неужели это Альберт? Зачем он так беспечно хранит эту статью. Может, это был розыгрыш?

2018

Примечания

2

Луис де Гонгора-и-Арготе (1561—1627 гг.) — один из наиболее влиятельных испанских поэтов эпохи барокко.

3

Мориски — (араб.‎, в букв. переводе маленькие мавры, мавританишки) в Испании и Португалии — мусульмане Аль-Андалусa, официально принявшие христианство, а также их потомки. Мориски вместе с марранами (крещёными евреями) причислялись к сословию новых христиан (исп. cristiano nuevo, порт. cristãos novos).

4

Марраны (исп. marrar «заблуждаться», араб.‎ [мухаррам] «запрещённое») — термин, которым христианское население Испании и Португалии называло крещёных евреев и их потомков (конец XIV — XV вв.).