Тайны Нельской башни

Мишель Зевако, 1905

Легенда о Нельской башне – одна из самых страшных загадок французской истории. Говорят, что во времена правления сына Железного короля Филиппа IV неподалеку от стен башни парижане вылавливали в Сене не только рыбу… Знаменитый французский писатель Мишель Зевако (1860–1918), чьи романы известны в России благодаря фильмам с участием Жана Маре и других замечательных актеров, дает свою версию драматических событий, произошедших в начале XIV века при дворе Капетингов, самой длинной династии французских королей. Роман «Тайны Нельской башни» публикуется на русском языке впервые.

IV. Отец Миртиль

Ла-Куртий-о-Роз окутывали вечерние сумерки. Кругом царили полнейшие безлюдье и тишина. С наступлением ночи смутные очертания Тампля выглядели еще более угрожающими, а силуэт замка походил на некоего подстерегающего добычу монстра.

Облокотившись на подоконник, Миртиль, с бьющимся сердцем, не сводила глаз с дороги, по которой должен был приехать отец; но иногда, помимо ее воли, взор девушки перемещался на зловещую крепость.

— Жийона, — прошептала Миртиль, — нужно будет попросить батюшку подыскать нам другое жилище; от одного взгляда на этот замок у меня кровь в жилах стынет…

— Что за глупости!.. Вы говорите так, словно вам еще три годика, моя дорогая! — промолвила Жийона, вымучив улыбку. — К тому же, теперь у вас и вовсе нет повода для беспокойства. Или вы забыли уже, что ваш милый Буридан теперь не только вне опасности, но и что он спас королеву… и за поступок сей, несомненно, будет щедро вознагражден королем?

— Да, это так, — задумчиво проговорила Миртиль. — Он спас королеву!.. Жийона… а это правда, что королева… столь красива, как поговаривают?

— Столь красива, что все придворные и даже многие городские буржуа так влюблены, что готовы пойти ради нее на любые безумства. Но в еще большей степени, нежели красотой, королева отличается благоразумием. И потом, кто посмеет заявить, что он влюблен в жену короля?

— Эта крепость меня пугает! — сказала Миртиль, опуская раму.

— В самом деле… вы так побледнели… и в глазах у вас стоят слезы… Полноте, чего вам опасаться, дитя мое? Разве я здесь не для того, чтобы вас оберегать? И потом, вот-вот приедет мэтр Клод Леско…

— Да… — возбужденно прошептала девушка. — И я попрошу его завтра же увезти меня отсюда… Никогда еще Тампль не производил на меня такого впечатления. Но, — добавила она, покачав очаровательной головкой, — скажи, Жийона, как ты думаешь: согласится ли батюшка отдать меня за Буридана?..

— Разумеется! — промолвила старуха. — Можно ли сыскать кавалера более во всех отношения достойного и любезного, храброго и… впрочем, вы и сами сейчас в этом убедитесь, так как вот и мэтр Клод Леско собственной персоной!

— Наконец-то! — воскликнула Миртиль.

И она побежала к двери, дабы броситься на шею отцу, который действительно в этот момент переступил через порог. Клод Леско крепко прижал дочь к груди, запечатлев долгий поцелуй на ее чистом лбу.

— Позволь мне на тебя взглянуть… все так же красива! Или мне следовало сказать — стала еще более красивой?.. Дорогое мое дитя! Вот уж месяц, как я тебя не видел; знала бы ты, как часто я о тебе вспоминал!.. А ты? Вспоминала ли ты обо мне?

— Батюшка! Могла ли я не вспоминать о вас, о том, кому обязана всеми радостями моей жизни?.. О вас, который есть вся моя семья… ведь матушку я никогда и не знала!

Мэтр Леско чуть нахмурился, но, тут же взяв себя в руки, принялся раскладывать на столе привезенные подарки — шелковые шарфики, украшенные драгоценными камнями броши и кольца, — которые Миртиль разглядывала с простодушной радостью.

Расспрашивая Жийону, скидывая с себя ток^[4] и плащ богатого торговца, мэтр Клод Леско смотрел на дочь с улыбкой — такие искренние ее эмоции пришлись ему по душе.

То был мужчина лет сорока пяти, с грубыми чертами лица, холодными глазами, озабоченным лицом, жесткой и лаконичной речью, по всей видимости, привыкший командовать.

В минуты гнева эта физиономия, должно быть, была ужасна. Но в данный момент на ней можно было прочесть глубокую нежность, отражавшуюся в его глубоко посаженных черных глазах под кустистыми бровями.

С полчаса прошло во взаимных излияниях чувств, расспросах и ответах; затем, пока Жийона накрывала на стол, мэтр Леско опустился в большое кресло, усадил себе на колени дочь и смерил ее долгим взглядом.

Миртиль дрожала, краснела, трепетала, бледнела… Настал столь ужасный и столь приятный миг признания!

— Батюшка, — начала она, с тайной надеждой отложить это признание до завтра, — вы ведь пробудете дома хоть несколько дней?

— Нет, дитя мое. Более того, я не смогу провести с тобой и суток, как то было в мой последний приезд… Я вынужден буду уехать уже завтра утром, так что пробуду здесь лишь ночь, чтобы подышать с тобой одним воздухом… Когда тебя сморит сон, буду смотреть на тебя спящую… и, может быть, это видение, которое я увезу с собой, станет для меня хоть небольшим утешением в той нелегкой жизни, что я веду…

— О, батюшка! Но почему бы вам тогда не оставить эту вашу торговлю? К чему столько мучений, если вы и так можете быть счастливы? Разве вы не достаточно богаты?..

— Дела мои уже не так хороши, как раньше, — промолвил мэтр Леско мрачным голосом, и в черных глазах его воспылал огонь. — Перестань я сейчас заниматься торговлей, это будет провал, разорение, признание в беспомощности, а такого я допустить не могу!.. Горе, о, горе тем, кто подвел меня к краю пропасти!.. Я еще покажу, докажу им…

Клод Леско прервался, и ладони его сжались в кулаки.

Но почти тотчас же, тряхнув головой, словно для того, чтобы прогнать ужасные мысли, он поднял глаза на дрожащую дочь и наградил ее несказанно нежной улыбкой.

— Безумец, — пробормотал он, — какой же я безумец, что так тебя расстраиваю! Забудь все, что я сказал тебе только что, моя дорогая Миртиль… вскоре все уладится. Да, вскоре, надеюсь, я всегда смогу быть с тобой рядом… Ох, дитя мое, если бы ты знала, как я хочу, чтобы ты была счастлива!.. Среди самых богатых, самых лучших, даже самых благородных я выберу тебе жениха… и не красней ты так. Ты уже в том возрасте, когда девушке пора замуж. И, кстати, я знаю одного молодого человека, который…

Миртиль стала белой как полотно.

Она спрятала лицо у отца на груди, обвила его шею руками и, так как признание уже подступало к устам, пролепетала:

— Батюшка, милый и достойный мой батюшка, выслушайте меня! Я должна попросить у вас прощения за то, что ослушалась вас…

Резко вскочив на ноги, мэтр Леско подвел Миртиль к свече, что горела в большом серебряном канделябре, отвел в сторону руки, коими она пыталась закрыть лицо, взглянул на нее внимательно и проворчал сквозь зубы:

— Значит, сюда кто-то приходил…

— Да, — выдохнула Миртиль едва слышно.

— И этот кто-то говорил с тобой… Вы виделись не единожды… Кто-то воспользовался моим отсутствием, дабы занять тебя разговорами… Кто-то, кого ты любишь!..

— Да, — повторила Миртиль.

Мэтр Леско опустил голову и с непередаваемой горечью прошептал:

— Это должно было случиться!.. Еще одной моей мечтой меньше!.. Но могу ли я на тебя сердиться, Миртиль? Я сам хотел подыскать для тебя достойного мужа. Но Богу не понравилось бы, если бы я стал противиться твоим чаяниям. Я скорее умру, чем увижу, как ты плачешь по моей вине. Ну, Господь с ней, с этой моей мечтой-то. А слово я как дал, так заберу и обратно…

Миртиль разразилась рыданиями, так как по вмиг осунувшемуся лицу отца, по его дрожащему голосу она поняла, что, говоря так, он идет ради нее на небывалые жертвы…

— Батюшка, мой дорогой и высокочтимый батюшка, — проговорила она сквозь слезы, — да благословят вас Господь, Пресвятая Дева и ангелы за это доказательство вашей любви ко мне! Так как если я не выйду замуж за того, кого выбрало мое сердце, я, наверное, умру…

— Да, я вижу, я чувствую, как сильно ты любишь этого пока еще незнакомого мне юношу… Что ж, — промолвил мэтр Леско с глубоким вздохом, — будь по-твоему. Да и какая разница, в конце-то концов, если он тебя достоин!

— Еще как достоин, батюшка! И, даже не зная вас, он вас любит! И вы его полюбите, когда увидите. Он такой славный, нежный и веселый как ребенок… не знаю, дворянин ли он, но он так гордо носит шпагу, да и мысли его достойны самого благородного из вельмож! Сколько раз он приходил сюда, чтобы познакомиться с вами! Сколько раз искал с вами встречи!..

При виде такого счастья дочери мэтр Леско вскоре вновь заулыбался, и на лицо его вернулось нежное выражение.

Теперь, когда его мечты остались в прошлом, он думал лишь о том, как доставить радость этому обожаемому дитя.

К тому же, у него не было сомнений в том, что избранник Миртиль, натуры гордой, деликатной, склонной к доброте и великодушию, никак не мог оказаться человеком недостойным.

При каждом из этих слов он отчетливо понимал, что эта глубокая и безграничная любовь была невинной, что этот незнакомый ему юноша не позволил себе вольностей к его дочери. И в глубине души он и сам уже начинал любить его.

Вне себя от счастья, Миртиль покрыла лицо отца поцелуями. Теперь она без устали говорила о своем возлюбленном, расписывая его и так, и этак, приводя самые незначительные его слова, рассказывая, как они познакомились, как полюбили друг друга…

— Прекрасно! — промолвил наконец мэтр Леско с лучезарной улыбкой. — Но это сокровище, этот единственный и неповторимый, этот дворянин, в конце концов, так как, судя по твоим описаниям, он может быть только дворянином, и из самых гордых, этот твой жених, — как зовут-то его? Ты так и не назвала мне его имени.

Рассмеявшись, Миртиль легонечко хлопнула себя по лбу.

— И как я могла забыть самое главное!.. Его зовут Жан Буридан.

— Что ты сказала? — вскричал мэтр Леско, внезапно сделавшись мертвенно-бледным.

— Батюшка, — испуганно пролепетала Миртиль, — я сказала: Жан Буридан… Так зовут моего жениха.

— Несчастная! — взвыл Клод Леско, резко отстранившись от дочери.

Обезумев от страха, Миртиль вжалась в спинку кресла, тогда как ее отец, воздев руки к небу в жесте угрозы и вызова, хриплым, ужасным голосом продолжал бушевать:

— Жан Буридан!.. Так вот кого ты любишь — Жана Буридана!..

Взрыв дикого хохота сорвался с его побелевших губ.

— Батюшка! Батюшка! — плакала Миртиль, вне себя от страха и тревоги. — Да что это с вами, батюшка? Придите в себя, умоляю! Ох, мое сердце сейчас не выдержит…

Мэтр Леско подошел к дочери, схватил ее за запястья и, склонившись над ней, прерывистым от рыданий или припадка ярости голосом прохрипел:

— А, так это Жана Буридана ты любишь? Говори! Жана Буридана? Несчастная! Да известно ли тебе, кто этот Жан Буридан? Известно ли тебе, кто он — этот человек, которого ты любишь?.. Нет, тебе, конечно же, не известно!.. Зато известно мне, и сейчас я тебе это скажу!..

В этот момент во внешние ворота ограды трижды постучали — судя по всему, то был условный сигнал, известный мэтру Леско, так как он тотчас же замолчал и сам бросился открывать.

— О, мой дорогой Буридан! — прошептала трепещущая от ужаса и отчаяния Миртиль и потеряла сознание…

Мэтр Леско был у ограды уже через несколько секунд.

Отворив ворота, он увидел человека, сидевшего верхом на лошади; под уздцы тот держал другого скакуна.

— Ты, Тристан? Здесь? — мрачно пробормотал Клод Леско. — Что случилось?

Человек наклонился к уху торговца фламандскими гобеленами и поспешно прошептал несколько слов, которые заставили последнего вздрогнуть.

— Я привел для вас лошадь, — закончил Тристан.

— Хорошо, — сказал Клод Леско, — жди здесь…

Вернувшись в зал, он не обратил никакого внимания на свою упавшую в обморок дочь, но, схватив за руку хлопотавшую над Миртиль старуху-гувернантку, ледяным голосом проговорил:

— Послушай, что я тебе скажу, Жийона… Я доверил тебе дочь. Из-за твоего недосмотра случилась беда, да такая, что хуже и не придумаешь: она любит человека, которого я убью или же который убьет меня. Жийона, ты заслуживаешь смерти…

— Боже правый! Мой добрый хозяин…

— Молчи и слушай. Если в точности выполнишь мои указания, считай, ты прощена…

— Что мне делать — броситься в огонь или…

— Молчи!.. Все, что от тебя требуется, — это подготовить все для того, чтобы я мог увезти дочь отсюда уже этой ночью. Я вернусь через два часа. Пока же запри двери на все засовы и натяни цепи… Если явится этот Буридан, не открывай! Не открывай ни единой живой душе! Даже если сам Господь постучится, не открывай! Это все, что мне от тебя нужно: присмотришь за Миртиль пару часов — заслужишь прощение; в противном случае — смерть… И чтобы через два часа для нашего с Миртиль отъезда все было готово!..

Не дожидаясь ответа старухи, мэтр Клод Леско, уверенный в том, что Жийона не осмелится ослушаться, устремился к воротам, запрыгнул на приведенную для него лошадь и во весь опор помчался по направлению к центру Парижа.

Вскоре он спешился у некого дворца или, скорее, крепости, шепнул пароль караульным, миновал двор, поднялся по лестнице, быстро прошел через несколько пышных залов и очутился перед массивной дверью, возле которой находился секретарь.

При виде мэтра Леско тот проворно вскочил на ноги, распахнул дверь и громогласно объявил:

— Господин первый министр Ангерран де Мариньи.

Примечания

4

Головной убор без полей, популярный в Европе в XIII–XVI веках.