Тысячи осеней. Том 1

Мэн Сиши (2016)

В Поднебесной неспокойно: Северная Чжоу, Северная Ци и Южная Чэнь спорят за право объединить страну, которая уже почти двести лет пребывает в раздробленности. Тюрки осаждают Центральную равнину, последователи буддизма, конфуцианства и даосизма спорят меж собой, не находя согласия, а прославленные мастера боевых искусств охотятся за сочинением великого алхимика Тао Хунцзина, которое позволит достичь прежде невиданных высот. В это смутное время из затвора выходит Янь Уши, прославленный мастер неправедного пути, глава школы Чистой Луны, и он готов потрясти своими деяниями Небо и Землю. Волею случая он находит низвергнутого Шэнь Цяо, нового настоятеля горы Сюаньду и праведника, каких поискать. Проявив милость к раненому, Янь Уши задумывает использовать Шэнь Цяо в своих политических играх или хотя бы вырастить из него достойного соперника, дабы еще больше укрепить свое могущество. Сам Шэнь Цяо утратил не только память, но и всяческую опору в жизни — он слеп, предан соратниками и больше не может положиться на свои силы просветленного. И отвергнуть помощь Янь Уши тоже не может… В книге присутствует ненормативная лексика! В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава 8

Благое дело

Решив следовать за Янь Уши, Шэнь Цяо больше не заботился о том, какой дорогой идти. Еще недавно ему приходилось держаться казенных трактов в надежде избежать многочисленных бед и опасностей, но с таким провожатым это было ни к чему. Кроме того, Янь Уши замыслил срезать путь и двинуться на юг не через Чанъань, а напрямую, проходя Лочжоу, чтобы после направиться в Юйчжоу и Суйчжоу. Путешествие обещало быть коротким, но беспокойным, ведь эти округа пролегали вдоль границ государств Ци и Чжоу.

В ту пору в пограничье свирепствовал голод. Прошлогодняя засуха превратила плодородные земли в пустыни, и те протянулись на тысячу ли. Всюду встречались бездомные скитальцы: они устремились в соседние уезды, где население еще не голодало. На своем пути Шэнь Цяо повидал вереницы таких несчастных.

В боевых искусствах Янь Уши по праву считался несравненным, однако попутчиком он был не из лучших. Прежде всего, он относился к недугам и немощи Шэнь Цяо с полнейшим безразличием, хотя тот еще не прозрел и в ясный день мог в лучшем случае различать расплывчатые силуэты. Торопиться Шэнь Цяо было тяжело, внутренние повреждения лишали его сил, однако Янь Уши, наблюдая за ним, и не подумал сбавить шаг или взять повозку. Сам Демонический Владыка ни в каких повозках не нуждался — он размеренно шел впереди и до нужного места собирался добраться пешком. Как бы Шэнь Цяо ни мучился, а на лице Янь Уши можно было прочесть лишь одно: «Будешь поспевать за мной — прекрасно, а не будешь — так все равно догоняй».

Так они и шли день за днем, пока не добрались до главного города округа Сянчжоу и не наткнулись на толпу нищих скитальцев.

Те прибыли из Гуанчжоу, где тоже свирепствовала засуха. Гонимые голодом, эти бедные люди пересекли тысячи ли, чтобы добраться до более зажиточного Сянчжоу, да только оказалось, что начальник округа не велел открывать городские ворота. Кроме того, он выставил стражу и строгонастрого приказал охранять входы-выходы, чтобы ни один нуждающийся не пробрался внутрь. У скитальцев не осталось сил пойти попытать счастья в другом месте, и они просто остались у городских стен дожидаться голодной смерти — медленной и мучительной.

Впрочем, начальник округа едва ли мог поступить иначе и осуждения не заслуживает. Если он примет этих сирых и обездоленных и запустит в город, их придется чем-то кормить и где-то размещать. Иными словами, он будет за них в ответе, а ведь эти люди пришли из чужих земель, где есть свои чиновники, обязанные избавлять народ от бед. Амбары округа Сянчжоу полны, это верно, но припасы заготовлены лишь для собственного населения. И если раздать их чужакам, кормить своих подданных будет нечем. Разумеется, можно отправить письмо соответствующему ведомству и попросить зерна, да только императору Гао Вэю недосуг заниматься такими безделицами — он всецело поглощен развлечениями. Но если и решат пожаловать зерно, пользы от этого не будет: возы с ним разворуют еще по дороге. Притом за проявленную милость император не наградит окружного начальника и не объявит ему благодарность. Так стоит ли стараться?

Надо добавить, что главный город Сянчжоу стоял чрезвычайно близко к горе Сюаньду: всего несколько дней пути на юго-запад — и можно добраться до ее подножия, у которого простирается округ Мяньчжоу.

По мере того как путники приближались к горе, расположение духа Янь Уши становилось все лучше и лучше. Под конец он до того расщедрился, что любезно замедлил шаг, дождался Шэнь Цяо и пустился в увлекательные рассказы о местных видах и нравах. Случайный наблюдатель, поглядев на них, легко бы обманулся, приняв за добрых друзей или старых приятелей, что отправились попутешествовать вместе.

И вот что Янь Уши поведал Шэнь Цяо:

— В период Сражающихся царств Сяньчжоу входил в состав царства Чу, а потому здесь до сих пор силен чуский дух. Земли эти богаты и густонаселены. Жаль только, что император Гао Вэй равнодушен к делам государственным. Боюсь, из-за него пойдут прахом все чаяния нескольких поколений рода Гао.

Судя по всему, Янь Уши не испытывал ни малейшего уважения к императору государства Ци, раз называл его прямо по имени.

Слушая его рассуждения, Шэнь Цяо прищурился: он смутно различал вдали какую-то толпу, собравшуюся за стенами города. Как оказалось, в ней были и стар и млад, и женщины, и дети. По счастью, погода стояла нежаркая, а иначе, не ровен час, разнеслось бы моровое поветрие.

Шэнь Цяо сокрушенно покачал головой и пробормотал:

— О горести народа!..

Услышав его, Янь Уши безразлично заметил:

— В других землях ты встретишь то же самое. После распада Западной Цзинь и Восстания пяти варваров правители только тем и заняты, что рвут власть друг у друга. И не счесть тех несчастных, что уже сложили головы и пролили кровь во имя чужой борьбы. Что до голода и засухи, то случаются они каждый год, особенно в пограничных округах. Дабы избежать этого бремени и не принимать толпы нищих и обездоленных, чиновники всех царств выпроваживают их к соседям. Если же случается урожайный год, императорские дворы понимают, что пора развязывать войны и захватывать чужие города. От вечной смуты рождаются военные перевороты, отчего раз в несколько лет сменяются династии и вместе с ними названия государств и вся чиновничья верхушка. Можно сказать, о разумном правлении никто и не думает. В Северной Ци эти порядки доведены до крайности, только и всего.

— Однако я слышал, что глава Янь занимает высокое положение в Северной Чжоу, — не преминул напомнить Шэнь Цяо. — Чжоуский император очень дорожит вами. Несомненно, в глубине души вы убеждены, что именно Северной Чжоу суждено объединить Поднебесную.

Янь Уши заложил руку за спину и принялся неспешно излагать свои мысли:

— Во все времена императоры одинаковы: что мудрецы, что невежды. И разница между ними лишь в том, сумеет ли один усмирить свои прихоти и порывы или же, как и другие, не пожелает этим озаботиться и не совладает с собой. Юйвэнь Юн весьма охоч до кровопролитных войн, однако союзников у него немного, особенно после того, как он запретил учение Будды и даосизм. Конфуцианцы ему тоже не по нраву, и он упрямо не склоняется ни к одной из сторон. Как видишь, путей у него немного, а мне, дабы свести три ветви, произошедшие от школы Солнца и Луны, и объединить их в школу Мудрости, понадобилось императорское влияние. Род Юйвэнь уже много лет живет на Центральной равнине. Пускай его предки и были сяньбийцами, однако сами они уже давным-давно переняли обычаи и нравы ханьцев. Чжоуский строй почти не отличается от ханьского, и если уж зашла речь об императорах, то вряд ли он хуже правителя Чэнь на юге.

За время пути Шэнь Цяо успел наслушаться досужих разговоров, так что уже знал примерный расклад сил в Поднебесной. Объяснения Янь Уши его ничуть не удивили.

Взять хотя бы наставника Сюэтина, с кем схлестнулся Янь Уши в Заоблачном монастыре. Этот монах изначально поддерживал правителей Северной Чжоу, хотя служил не нынешнему императору Юйвэнь Юну, а его двоюродному брату Юйвэнь Ху, что прежде был регентом. Обучался наставник Сюэтин в секте Тяньтай, и Фа И, ее текущий глава, приходится ему шисюном. Впрочем, сама секта благоволила вовсе не Северной Чжоу, а Южной Чэнь, и это предпочтение посеяло внутри Тяньтай раздоры, что вылились в раскол. Однако речь о них сейчас не пойдет, поскольку история это давняя и долгая.

Вернув себе власть и взойдя на престол, Юйвэнь Юн поспешил искоренить влияние брата, отчего буддийские монахи в один день утратили прежний вес. Наставник Сюэтин и его ученики оказались в крайне неловком и невыгодном положении. Впрочем, своего поста этот прославленный человек не лишился, хотя уже не пользовался прежним уважением и почетом, и в советах его не нуждались.

Узнав об этом, адепты каждого из трех учений стали предъявлять свои требования к Юйвэнь Юну, однако тот понимал, что, если выберет хоть одно и объявит его главенствующим, вся его политика будет строиться на чужих доктринах. От природы Юйвэнь Юн отличался упрямством и независимостью и мириться с подобными обязательствами не собирался.

Что до Чистой Луны, то она выгодно отличалась от всех прочих и многого от императора не желала. Разумеется, она тоже преследовала свои цели, но свое учение Юйвэнь Юну не навязывала. Сам образ мыслей адептов Чистой Луны не слишком противоречил мировоззрению императора, и в конце концов он счел, что от этого союза ничего не потеряет.

Вот так, беседуя на ходу, Янь Уши и Шэнь Цяо приблизились к городским воротам.

Другие путешественники, будь то зажиточные торговцы или простолюдины, обычно избегали странствовать поодиночке и всегда искали себе попутчиков, дабы защититься от возможных нападений. Ведь изголодавшийся сброд, обнаружив, что их мольбы о подаянии бесполезны, нередко набрасывался на пришлых, стараясь отобрать поклажу силой. И если уж миловидная женщина или ребенок попадали им в руки, доведенные до отчаяния нищие могли не только надругаться над ними, но и, разорвав на куски, побросать в котел, чтобы сварить мясную похлебку.

В таких обстоятельствах Янь Уши и Шэнь Цяо заметно отличались от всех прочих хотя бы тем, что путешествовали только вдвоем. В то же время они ни капли не походили на обычных путников: один шел без всякой поклажи, с пустыми руками, второй, на вид болезненный и хилый, кое-как плелся, сильно напирая на бамбуковую трость, как будто только-только оправился после тяжелого недуга.

Всюду на обочинах сидели нищие скитальцы и бросали на прохожих умоляющие взгляды. Приставать к Янь Уши они не решались, ведь он казался суровым и опасным господином, а с таким, как известно, лучше не связываться. Однако за ним следовал Шэнь Цяо, на вид слабый и простодушный, и как раз у него настойчиво просили подаяние.

Среди попрошаек вдоль дороги особенно отличалась одна семья: муж и жена куда-то ковыляли, а за ними устало тащились трое-четверо детей — все донельзя исхудавшие, одна кожа да кости. Их личики ничего не выражали, и казалось, что они уже не люди, а ожившие мертвецы. Старшему мальчику было не больше шести-семи лет, младшей девочке — дватри года. У родителей не осталось сил нести ее на руках, и она, спотыкаясь и пошатываясь, покорно топала за матерью, ухватившись за ее подол.

По ее виду было ясно, что именно ею пожертвуют в первую очередь, когда голодающая семья задумает обменять своего ребенка на чужого, чтобы убить его и съесть. Однако может так статься, что родителям не хватит сил подыскать себе другую жертву, и тогда они бросят в котел собственную дочь, дабы сварить из нее мясную похлебку. В великую смуту, когда народу нечего есть и некуда бежать, кровные узы ничего не стоят. Каждый думает лишь о себе и стремится любой ценой выжить.

Завидев Шэнь Цяо, супруги тотчас рухнули на колени и принялись умолять дать им хоть что-нибудь съестное. На миг Шэнь Цяо задумался, помочь ли им, но скоро отогнал все сомнения и вынул из-за пазухи лепешку-цзяньбин, завернутую в промасленную бумагу, чтобы отдать ее самой младшей девочке. Вне себя от радости чета стала бить поклоны. Впрочем, благодарили они недолго — мужчина тут же вскочил на ноги и ринулся к дочери, чтобы забрать у нее цзяньбин. Заполучив его, мужчина откусил огромный кусок и принялся жевать. Заметив, с какой надеждой жена и дети ждут, когда глава семьи насытится, тот, поколебавшись, с явной неохотой отломил от цзяньбина кусочек и отдал супруге. Однако она не стала есть сама, а осторожно, будто ей дали редкое лакомство, разломила лепешку на несколько частей и раздала детям.

Цзяньбин был невелик, несчастная семья ела с жадностью, и за пару укусов лепешка вся вышла. И пока те ели, другие нищие скитальцы с завистью наблюдали за ними, то и дело бросая алчные взгляды на Шэнь Цяо.

Покончив с едой, глава этого семейства снова обратился к пришлому:

— Дети голодают уже много дней. Не могли бы вы, благородный господин, пожаловать нам еще одну лепешку? Чтобы дети дотянули до города? — молил он.

Но Шэнь Цяо отказал ему:

— Я и сам небогат. В дорогу взял лишь два цзяньбина, и один уже отдал вам. Другой понадобится мне самому.

Услыхав, что у Шэнь Цяо припрятан еще один, мужчина изменился в лице. Приметив, что благодетель смотрит мимо него невидящим взглядом, вдобавок сильно напирает на бамбуковую трость, глава семейства совсем осмелел. В голове его зароились дурные мысли… Не думая долго, он набросился на Шэнь Цяо, однако не причинил тому ни малейшего вреда: даже рукава коснуться не успел, поскольку тут же отлетел назад. Шлепнувшись на землю, мужчина завопил от боли.

Болезненный и хилый Шэнь Цяо вдруг дал ему отпор, хотя и не скажешь, что такой господин способен отправить кого-либо в полет. Что до самого Шэнь Цяо, то он никак не ожидал, что его доброта приведет к беде. Защитившись от главы семейства, он обернулся к его жене и детям — те в страхе сбились в кучу.

Его выходку заметили, и среди нищих скитальцев поднялся переполох. Увидев, на что способен пришлый, они больше не решались действовать опрометчиво.

Тем временем мужчина кое-как поднялся, но молить о прощении не стал. Напротив — он разразился бранью:

— Раз так силен, прибей уже меня, и дело с концом! Ты, видно, из тех, кто только прикидывается добреньким, а на деле-то тебе по нраву глазеть, как за подаяние пред тобой расстилаются да на все лады благодарят! Мог бы уж спасти нас и отдать вторую лепешку! Ну а не хочешь, так и вовсе бы не угощал! Дал на зуб положить, а накормить — не накормил! Так чем твое показное благодеяние отличается от убийства? Мог бы сразу нас прикончить: и так и так теперь помрем!

На его упреки Шэнь Цяо ничего не ответил — лишь тяжко вздохнул и покачал головой.

Все это время Янь Уши наблюдал за развернувшейся сценой с полнейшим равнодушием. Впрочем, присмотревшись к нему, можно было обнаружить, что губы Демонического Владыки скривились в усмешке. Сам он стоял в отдалении, заложив руку за спину и не собираясь ни помогать своему спутнику, ни препятствовать его глупым выходкам. Вперед он тоже не пошел, а как будто дожидался, когда Шэнь Цяо присоединится к нему.

Отбившись от главы семейства, Шэнь Цяо поспешил к Янь Уши. Нищие скитальцы, сидевшие на обочине, так и не осмелились ударить его в спину. Да, они знали, что у него есть съестное, но нападать больше не думали. Все, что им оставалось, — это провожать его голодными взглядами.

Когда Шэнь Цяо поравнялся с Янь Уши, тот заметил:

— Дашь доу риса — увидишь благодарность, дашь целый дань — встретишь ненависть. Разве не слышал поговорку?

Шэнь Цяо со вздохом согласился:

— Я повел себя безрассудно. Страждущих и обездоленных слишком много, я один мало что сделаю.

— Даже отцу нет дела до своего ребенка, — насмешливо добавил Янь Уши. — А ведь ты надеялся помочь им позаботиться о своих детях. Настоятель Шэнь, ваше сердце поистине исполненно любви! Жаль только, человеку по природе свойственна непомерная жадность, и доброты твоей ему не постичь. Не умей ты сегодня постоять за себя, и кто знает, что бы с тобой сталось. Быть может, из тебя бы уже варили похлебку.

Шэнь Цяо обдумал его слова со всей серьезностью.

— Знай я, что не сумею за себя постоять, выбрал бы иной путь. Лучше сделать большой крюк и тем самым избежать встречи с обездоленными. Человеку свой ственно искать лучшего и бежать от худшего. Я ничем не отличаюсь от прочих, и совершенномудрым меня не назовешь. Просто от чужих страданий у меня сердце не на месте.

Шэнь Цяо во всем искал добро и твердо держался своих убеждений, тогда как Янь Уши верил, что человек по природе своей зол. Их воззрения расходились в корне, и согласиться друг с другом они не могли. Конечно, Янь Уши мог запросто взять Шэнь Цяо за горло и одним легким движением убить его, но даже под угрозой смерти этот праведник не перешел бы на его сторону.

Во время недолгого путешествия между ними воцарился шаткий мир, и говорили они друг с другом вполне любезно, но встреча с обездоленной семьей нарушила это хрупкое равновесие. Дружеский тон в их беседе исчез. Повисло недоброе молчание.

— Господин! — вдруг раздался позади чей-то тоненький голосок — слабый, едва слышный.

Шэнь Цяо обернулся и с трудом различил перед собой низенький расплывчатый силуэт, весьма узкий на вид. Должно быть, его нагнал какой-то ребенок, скорее всего, мальчик. Подбежав, он бухнулся на колени и трижды старательно поклонился.

— Премного благодарен, господин, что пожаловали нам лепешку! Отец был груб с вами, ну а я… могу только вам поклониться. Вы великий человек! Не обращайте внимания на слова отца, оставайтесь щедры к другим!

Как можно спорить с ребенком? Шэнь Цяо вздохнул, шагнул к малышу и помог тому подняться.

— Я ничуть не сержусь. Говорят, через несколько дней простой народ Сяньчжоу будет отмечать рождение Будды, в честь чего верующие начнут угощать всех похлебкой. Быть может, кого-то из вас пустят в город. Для вас еще не все потеряно…

От этих вестей глаза малыша загорелись, и он стал с еще большим старанием отбивать поклоны и горячо благодарить:

— Спасибо! Спасибо! Благодарю вас, господин, что сказали мне! Осмелюсь спросить, господин, как вас зовут? При случае сей ничтожный обязательно отблагодарит вас и поставит вам табличку долголетия!

Шэнь Цяо погладил его по головке и ласково возразил:

— Не нужно утруждаться. Лучше позаботься как следует о матушке и младших братьях с сестрами.

Малыш старательно закивал и тихонечко признался:

— Конечно, я позабочусь! И я не съел тот кусочек, что дала мне матушка, а украдкой подсунул его сестренке!

Шэнь Цяо выслушал его с грустью и восхищением: как же сметлив этот ребенок! Немного подумав, он вытащил из-за пазухи второй цзяньбин и протянул его мальчику.

— Вот, возьми и поешь. Только пусть отец не узнает.

Но мальчик наотрез отказался. И как только духу хватило? Сам он был кожа да кости и за время пути, несомненно, изголодался. Однако Шэнь Цяо не позволил ему уйти и ловко всучил лепешку.

— Своими отказами ты только других привлечешь и тем самым накличешь беду, — строго сказал он.

После таких слов малышу ничего не оставалось, кроме как принять цзяньбин. Спрятав лепешку, он снова бухнулся на колени и поклонился Шэнь Цяо в ноги, после чего настойчиво стал узнавать:

— Господин, скажите, как вас зовут?

— Мое имя Шэнь Цяо.

— Шэнь Цяо… Шэнь Цяо… Шэнь Цяо… — несколько раз повторил тот. Скорее всего, он по ошибке приписал имени Цяо совсем иное значение, но его благодетель не стал ничего исправлять и пояснять, как надо понимать это имя на самом деле.

Поклонившись и распрощавшись, малыш ринулся обратно, то и дело оглядываясь на того, кто спас его от голодной смерти.

— Время уже позднее, нам пора в город, — вдруг напомнил о себе Янь Уши.

И тут Шэнь Цяо с удивлением отметил, что Демонический Владыка не насмехается над ним — скорее, в его тоне проскочило удивление. И Шэнь Цяо не упустил случая с улыбкой спросить:

— Вы так ничего и не скажете?

— Если нравится творить глупости и не слушать чужих советов, к чему бросать слова на ветер? — холодно заметил Янь Уши.

На это Шэнь Цяо благоразумно промолчал — лишь снова улыбнулся и коснулся кончика носа. Он прекрасно понимал, как много на свете зла, что в умах людей нередко роятся дурные намерения, а все же он упрямо верил в добро и милосердие. И если от его поступка этот мир стал хоть чуточку добрее, стало быть, своим цзяньбином он пожертвовал не зря.

* * *

У подножия горы Сюаньду притаился городок, названный тем же именем. Несмотря на то что он соседствовал с даосской школой, чья слава гремела по всей Поднебесной, многие годы здесь царили тишина и покой. По всей видимости, жителям никогда не доводилось иметь со школой Сюаньду дел. Лишь изредка монахи-даосы посещали городок, и кто-нибудь замечал, как они спускаются с горы. Те немногие, кому посчастливилось с ними встретиться, торопились выразить адептам свое почтение и привечали их со всей возможной учтивостью.

Сюаньду недаром считалась самой уважаемой среди даосских школ во всей Поднебесной, едва ли не образцом праведности: спускаясь в город, ее адепты не поднимали шума. В лавках они неизменно платили честную цену и никогда не запугивали простой народ, пользуясь своим громким именем. Потому-то обитатели городка полюбили своих соседей и очень гордились тем, что живут совсем рядом с Пурпурным дворцом.

Но другой связи между ними не было, и мирская суета подножия никогда не добиралась до горных вершин. Простой люд с утра до ночи трудился не покладая рук, надеясь отдохнуть к восходу, когда совершенствующихся их заботы ничуть не касались. Между этими мирами пролегла широкая пропасть, и пересечь ее было не суждено.

Такие порядки были во времена настоятельства Шэнь Цяо. Но чуть только он вошел в городок вместе с Янь Уши, как в глаза бросилось необычайное оживление: на улочках яблоку негде упасть, и всюду, куда ни кинь взгляд, встречаются мастера боевых искусств и господа в даосских одеяниях.

Уже в чайной, где оба остановились, чтобы передохнуть и понаблюдать за разношерстной толпой, Янь Уши, заметив оторопь Шэнь Цяо, пустился в объяснения:

— Через десять дней в Пурпурном дворце горы Сюаньду пройдет совет Нефритовой террасы, дабы установить преемственность даосского учения в Поднебесной. Созваны великие мудрецы и ученые мужи. Поговаривают, что все сколько-нибудь значимые школы боевых искусств послали на эту встречу своих адептов. Академия Великой Реки и секта Тяньтай тоже будут присутствовать.

— Что значит «установить преемственность даосского учения в Поднебесной»? — не преминул допытаться Шэнь Цяо.

Янь Уши отпил чаю и, глядя в окно, ответил:

— Ты исчез без следа, и теперь твоей школе нужен новый глава. Пока он не объявит о себе, никто в цзянху о нем не узнает. Стало быть, новому настоятелю нужен повод, дабы выйти в свет и показать себя людям. Сам ты, заступив на пост настоятеля, пренебрег этой обязанностью, предпочитая держаться скромно и незаметно. Видимо, не желал, чтобы тебя знали в лицо. Но нельзя же думать, что другие будут подобны тебе, — не скрывая насмешки, досказал он.

Попутешествовав с Демоническим Владыкой, Шэнь Цяо уже привык к его ядовитым речам и колким замечаниям. К тому же он знал, что Янь Уши, занимая исключительное положение в цзянху, мало кого удостаивал своего внимания. В свое время среди всех прочих совершенствующихся горы Сюаньду его интересовал лишь покойный Ци Фэнгэ, а до других ему дела не было.

Нрав у этого человека переменчивый, однако Шэнь Цяо отличался мягкостью и покладистостью, не умел держать на других зла, и потому ссоры между ними не вспыхивали. Их отношения пребывали в хрупком равновесии: ни друзьями, ни врагами не назовешь.

Вдруг Шэнь Цяо присмотрелся к чему-то внизу, неподалеку от чайной, и торопливо спросил:

— Что там такое?

Он щурился как мог, и все же не сумел разглядеть, отчего люди галдят внизу. За время странствия к горе Сюаньду он чуть оправился, но этого не хватило, чтобы прозреть окончательно. Стоял день, всюду струился солнечный свет, но как раз из-за него Шэнь Цяо не мог надолго задержать на чем-либо взгляд — глаза начинали болеть и слезиться.

— Раздают рисовый отвар и лекарства, — подсказал ему Янь Уши.

Он не был прозорливцем, однако умел заранее раздобыть все необходимые сведения о том, что его интересовало. Или найти того, кто поведает все необходимое.

Подхватив палочками кусочек засахаренного корня лотоса, Янь Уши неторопливо отправил его в рот и только затем рассказал:

— Когда Юй Ай взял на себя обязанности настоятеля-чжанцзяо, он стал посылать учеников в городок Сюаньду в первое и пятнадцатое число каждого месяца, дабы те совершали обряды, проповедовали Дао и читали «Сокровищницу Дао». Со временем разошлись слухи, будто бы молитвы о дожде, прочитанные адептами Пурпурного дворца, очень действенны. Дошло до того, что теперь, если долго стоит засуха, начальник округа Мяньчжоу шлет поклоны Пурпурному дворцу, умоляя даосов спуститься с горы и вознести молитвы. Вместе с тем растет число верующих. В городке у подножия их больше всего — почти каждый, — и все они глубоко почитают обитателей Пурпурного дворца. Но и в других местах найдется немало подобных им.

Все это Янь Уши говорил Шэнь Цяо с заговорщицким видом, будто он предвкушает интересное представление. Вот только бывший настоятель Сюаньду его словам не радовался — между бровями залегла глубокая морщинка.

— Ты все вспомнил, — неожиданно подловил его Янь Уши.

Он не спрашивал, а утверждал. С тех пор как Шэнь Цяо исторг из себя застойную кровь, здоровье его постепенно поправлялось. Он еще оставался слаб и почти ничего не различал даже на ярком свету, но на его лице все реже появлялось растерянное выражение. Шэнь Цяо уже мало чему удивлялся, прежней беспомощности как не бывало. В его случае требовалось лишь время, чтобы вернуть себе прошлое.

Янь Уши уже давно приметил за ним, что тот постепенно возвращается к былому, однако прежде не указывал на это, поскольку не знал, как много Шэнь Цяо удалось восстановить. Но теперь он ясно видел: его подопечный припомнил почти все.

Шэнь Цяо не стал отпираться. Вместо этого он, тяжко вздохнув, принялся объяснять свои тревоги:

— Уже нескольких поколений настоятели-чжанцзяо горы Сюаньду не вмешиваются в мирские дела. Какие бы династии ни воцарялись, что бы ни случалось вокруг, наша школа ведет жизнь уединенную и безмятежную — иное сулит многие беды. Взять хотя бы почтеннейшего Тао Хунцзина, человека во всех смыслах талантливого — равного ему не сыскать во всей Поднебесной: он беспрестанно вмешивался в политику, отчего его школа Высшей Чистоты, что на горе Маошань, допустила дрязги и в конце концов раскололась. Ученики ее разошлись по всем землям. То же грозит и нам. Что же задумал Юй Ай?

Янь Уши вопросительно вскинул брови.

— Так вот, значит, чему учил тебя Ци Фэнгэ? И чем же он отличается от черепахи, которая, чуть что, прячет голову в панцирь? Будь он один, занимайся только личным совершенствованием — еще куда ни шло, однако он стоял во главе школы и все равно требовал сохранять недеяние и держаться вдали от мира. Но как при таком воззрении надеяться, что гора Сюаньду сохранит свое первенство в Поднебесной? Думаю, твой шиди, взявший на себя обязанности настоятеля-чжанцзяо, мыслит куда более трезво.

Далеко не сразу монастырь на горе Сюаньду завоевал свою громкую славу и стал лучшим среди даосских школ — успело смениться несколько поколений настоятелей. Испокон веку каждый из них стремился к покою и недеянию, а вмешиваться в государственные дела и передел земель и не думал. Ци Фэнгэ не изменил этим порядкам, хотя в свое время был несравненным мастером боевых искусств, о ком беспрестанно говорили в вольнице-цзянху.

Став настоятелем, Шэнь Цяо довел порядки своей обители до крайности: вел жизнь не уединенную, а замкнутую, не желая являть себя миру. Миряне у подножия знали лишь то, что на горе Сюаньду сменился глава, фамилия этого человека Шэнь, но не более того. В то же время такая скрытность обернулась благом: во время путешествия с Янь Уши никто не признал в Шэнь Цяо исчезнувшего настоятеля горы Сюаньду.

Янь Уши, будучи человеком своевольным, если не сумасбродным, привык потворствовать лишь своим прихотям, и оттого он всячески презирал стремление к недеянию горы Сюаньду. Говоря о новом настоятеле и совете Нефритовой террасы, Демонический Владыка не скрывал своих взглядов. Однако, выслушав его колкие замечания, Шэнь Цяо ничуть не раздражился. Вместо этого он сказал Янь Уши:

— Этой ночью я собираюсь подняться на гору и поговорить с Юй Аем. Не желает ли глава Янь сопроводить меня? Или он предпочтет остаться у подножия?

— Отчего не дождешься совета Нефритовой террасы? — в свою очередь полюбопытствовал Янь Уши. — Предстанешь перед всеми, допросишь Юй Ая и так вернешь себе причитающееся по праву.

Шэнь Цяо покачал головой:

— В таком случае пострадает славное имя горы Сюаньду. Боюсь, у случившегося есть подоплека. Вот отчего я так стремлюсь встретиться с Юй Аем и расспросить его с глазу на глаз. Тогда мне станет ясно, что за этим стоит.

— Что ж… тогда ступай и расспрашивай, — безразлично откликнулся Янь Уши.

Речь шла о прославленной школе боевых искусств, куда никто бы не посмел сунуться в одиночку, однако Янь Уши говорил о вторжении в монастырь так небрежно, будто рассуждал не о том, как попасть в святая святых, а съесть ли еще миску риса. Притом он рассеянно водил пальцем по краю тарелки, и рассыпанный по ней жареный горошек мало-помалу укладывался в три ровных слоя с одинаковым числом горошин. Чтобы передвигать предметы на расстоянии, Янь Уши использовал свою внутреннюю ци и достиг в этом деле такого совершенства, что уже внушал ужас.

Выйдя из затвора, Демонический Владыка бросил вызов Кунье, который накануне поверг Шэнь Цяо, отчего в цзянху разошлись слухи, будто Янь Уши достиг невообразимого мастерства. Впрочем, лишь этот поединок стал широко известен, и мало кто на самом деле представлял, как силен Янь Уши. И что бы подумали люди, узнай они, что он укладывает горошек в ровные ряды ровно тем же умением, каким обычно отрывают противнику голову?

— Но сможешь ли ты сам подняться и справиться в одиночку? Боюсь, от твоих прежних сил осталась едва ли треть, — справедливо заметил Янь Уши.

— С другой стороны горы по краю пропасти вьется тропинка, — решился рассказать Шэнь Цяо. — Там всюду обрывы и кручи, однако никто ее не охраняет. Она лишь защищена магическими построениями. Чужаки о них не знают, и, если опрометчиво сунутся, несчастные тут же заплутают и перестанут понимать, где находятся. Многим из них суждено сгинуть, сорвавшись с тропы. Боевое искусство тут бесполезно, и ловкость их не убережет.

Его рассказ несколько заинтересовал Янь Уши, а ведь до этого он твердо решил, что на горе Сюаньду, кроме драгоценной цзюани, ничего стоящего не найдет.

— Что ж, тогда я схожу с тобой и взгляну лично, — проронил он.

* * *

На шумный городок Сюаньду опустилась ночь, принося с собой тишину и покой. Пока загорались звезды, гости и жители угомонились и отошли ко сну.

Когда повсюду воцарилось безмолвие, Шэнь Цяо стал подниматься на гору. Казалось, он ступает куда придется, без всякого разумения или смысла: то он петлял на узенькой тропе, то обходил по крутому склону удобные ступени, высеченные прямо в камне. Вот только Шэнь Цяо воспитывался на горе Сюаньду и прекрасно знал, что и каменные ступени, и деревья, и даже травы являются частью скрытых магических построений. Если на склон поднимется человек несведущий, он, вне всяких сомнений, угодит в расставленные ловушки. В таком случае, если несчастный не навлечет на себя беду, он задействует особые элементы, подающие сигналы тревоги, и тогда незваного гостя мигом обнаружат адепты.

Янь Уши тоже вздумал пойти за ним. Его по-прежнему ничуть не заботили ни предстоящая беседа с Юй Аем, ни внутренние распри школы Сюаньду, зато скрытые на подступах к монастырю ловушки и магические построения пробудили в нем настоящее любопытство. Он шел за проводником и внимательно следил за каждым его шагом, вместе с тем продумывая каждое свое движение. Это занятие пришлось Демоническому Владыке по вкусу, и он счел, что прекрасно проводит время.

Благодаря тому, что Шэнь Цяо восстановил треть своих прежних сил, поднимались на гору они всего-то один большой час и скоро оказались на месте.

Гора Сюаньду была довольно высока, отчего на вершине чувствовался неземной холод — и не сравнить с холодами подножия. Куда ни обрати взор — всюду высятся даосские храмы да павильоны, а меж ними рекой струится молочный туман. Здесь царили тишина и покой, и всюду витал возвышенный дух истинного Дао, не запятнанного мирской грязью.

Шэнь Цяо рос здесь с самого детства и уже привык к величественным видам горы Сюаньду, однако, вернувшись в монастырь, он не почувствовал, что перешагнул порог родного дома. Отчего-то ему было так тошно, словно на сердце у него лежит камень, и такой тяжелый, что то и дело хотелось вздохнуть.

Но вздыхать было некогда. Укрывшись в небольшой рощице, Шэнь Цяо срезал путь по тропинке и устремился прямо к одному из двухэтажных павильонов, однако заходить внутрь не стал. Остановившись в некотором отдалении, Шэнь Цяо прищурился, стараясь разглядеть, что же происходит внутри. И когда ему это удалось, он крепко удивился.

Перед ним были покои Нефритовой пустоты, которые, по обычаю, отводили настоятелям-чжанцзяо горы Сюаньду. В свое время Шэнь Цяо тоже здесь жил. Несомненно, когда он уступил в поединке тюрку и рухнул с вершины горы, а после исчез, бразды правления взял в свои руки его шиди, Юй Ай. Иначе говоря, временно заступил на пост настоятеля-чжанцзяо. Большие перемены, учиненные им, уже говорили о том, как велики устремления Юй Ая, и потому Шэнь Цяо справедливо предположил, что тот захочет перебраться в покои Нефритовой пустоты.

Однако он ошибся: двери были заперты, в окнах — ни огонька. Видимо, там никто не жил.

Шэнь Цяо невольно спросил себя: неужели шиди не торопится перебираться, поскольку ждет совета Нефритовой террасы, дабы там упрочить свое положение и лишь тогда действовать как полноправный настоятель и пользоваться причитающимися благами?

Подумав об этом, он решил так: если в покоях Нефритовой пустоты никого нет, стало быть, нужно поискать Юй Ая в павильоне, где раньше тот проживал.

Но едва он догадался посмотреть там, как вдалеке показалась чья-то фигура, закутанная в плащ. В руке она держала свечу, освещая себе путь. Судя по всему, кто-то направлялся к покоям Нефритовой пустоты.

Фигура показалась Шэнь Цяо странно знакомой, хотя положиться на свою догадку он не посмел, ведь до сих пор не избавился от болезни глаз и еще плохо разбирал далекие образы. Прищурившись, Шэнь Цяо стал старательно наблюдать за фигурой, пока окончательно не убедился, что перед ним действительно Юй Ай, его шиди. Признав его, Шэнь Цяо нахмурился.

Хотя с наступлением ночи на горе Сюаньду повсюду становилось тихо и безлюдно, в эту часть монастыря случайный гость попасть не мог. Здесь, в окружении защитных магических построений, располагались жилые покои настоятеля-чжанцзяо и павильоны для совершенствования. Даже ученики не смогли бы подойти к покоям Нефритовой пустоты, и Шэнь Цяо это было только на руку.

Немного поколебавшись, он решил приблизиться и для начала выяснить, что собирается сделать его шиди.

Посветив себе свечкой, Юй Ай открыл двери и вошел в покои Нефритовой пустоты. Вскоре Шэнь Цяо увидел, как в окне второго этажа загорелся огонек. То была комната, где когда-то жил он сам.

К несчастью, Шэнь Цяо уж слишком положился на собственные силы и недооценил способности Юй Ая. Он сделал лишь несколько шагов в сторону павильона, как вдруг раздался голос:

— Что за неведомый друг явился без приглашения?

Он шел как будто издалека, из самых покоев, но для Шэнь Цяо прогремел не хуже взрыва: в ушах тут же загудело, грудь сдавило от боли. Шэнь Цяо невольно отступил на три шага, прекрасно понимая, что Юй Ай воспользовался внутренней ци, чтобы передать свою речь на расстоянии.

— Это я, шиди Юй, — взяв себя в руки, с трудом пробормотал Шэнь Цяо. Говорить громче не требовалось, ведь Юй Ай и так отчетливо его слышал.

Он рассудил верно. Послышался тихий шорох — и следом из покоев Нефритовой пустоты кто-то выпорхнул. Всего мгновение — и он уже стоял перед Шэнь Цяо.

— Чжанцзяо?! Шисюн!

В голосе Юй Ая зазвучало удивление и… радость? И если первое было ожидаемо, то второго Шэнь Цяо не чаял услышать. Отчего-то казалось, что шиди всем сердцем рад его возвращению — внезапному, но вместе с тем долгожданному.