Когда мы были взрослыми

М. Ларина, 2013

Вашему вниманию представлена приключенческая история друзей-школьников, случайным образом ставших обладателями волшебных леденцов, которые позволяют мгновенно повзрослеть.

Однажды в студеную зимнюю пору…

— Кирилл? Ты встанешь, наконец? — чьи-то руки бесцеремонно стягивали одеяло, а вместе с ним — остатки сна с отчаянно сопротивлявшегося худого парня.

— Ты же опять школу проспишь! — Это была мама, как всегда по утрам непреклонная. — Ну тебя, в самом деле… Хочешь, чтобы я Твое Высочество водой окатила?

При слове «вода» у Кирилла забегали мурашки по коже и весь сон будто сдуло.

— Да ладно, мам, я уже… встаю! — это слово он произнес, как приговор самому себе.

Кирилл нащупал ногами тапочки и встал, протирая глаза.

— Сегодня ведь пятница, мам?

— Да, если ты еще не научился разбираться в календаре. После четверга — всегда пятница! — мама недоверчиво разглядывала рубашку сына, как будто на ней имелось еще что-то, кроме пятен.

— Ты что, об нее руки вытираешь?

— Не-а, руки — это Борис вытирает, он у нас чистюля, кинозвезда.

— Тогда ты кто? Пещерник? — мама скептически оглядывала комнату. — Ты вообще-то помнишь, где у тебя что лежит?

— А как же! Помню, вон там, под журналами — две тетрадки по английскому, а где-то еще учебник, — Кирилл пребывал в отвратительнейшем настроении, так как сегодняшний день не сулил ничего хорошего. Будущая контрольная по русскому языку рисовалась ему в жутких красках.

Было слышно, как по кухне вышагивал отец, о чем-то разговаривая с сестрой и чиркая спичками.

— Мам, ты меня только не торопи, у нас сегодня первый урок — пустой. Кошкалда опять заболела.

— Что-то часто она болеть стала, ваша Кошкалда. Как пятница, так она у вас хворая! — мама глядела на Кирилла таким испытующим взглядом, что в его душу убежденного и опытного прогульщика закралось сомнение: а не знает ли она, что Кошкалда, их «англичанка», уже давно ждет, когда кто-нибудь из Кирилловых предков заглянет в школу? Каждый раз Кирилл обещал, что его сильно занятые мама и папа вот-вот навестят учительницу, чтобы она поведала им об успехах сына. Кирилл молча отправился в темную ванную, чуть не придавив дверью их любопытного пуделя Ганнибала, вечно путающегося у кого-нибудь под ногами.

Ганнибал (и кто только придумал псу такое имя!) был поистине странным четвероногим существом. Он страшно боялся стрижки и потому, обросший, не пользовался авторитетом у породистых аристократов. Сквозь длинную шерсть Ганнибала глядели очень живые глаза, черные, как у южан. Пес ничего и никого не боялся, любил шоколад и вдохновенно дрался со всеми дворнягами.

Сейчас он, сидя у открытой двери, понимающе глядел на умывающегося Кирилла и даже как будто подмигивал: «Туго, брат Кирюха? Я-то, конечно, хоть и собака бессловесная, но понимаю тебя оч-чень хорошо! При нашей-то собачьей жизни все разумеешь, только вот помочь хозяину ничем не можешь!»

Кирилл стряхнул с носа капли воды и по-хозяйски прошел на кухню.

Там уже что-то клевала его сестра Анна, которую он любил называть Анкой-пулеметчицей и наблюдать потом, как лицо ее начинает приобретать помидорный цвет от переполняющей ее обиды.

— Привет, батя! Ты что-то рано сегодня, опять командировка? — Кирилл разглядывал свою яичницу, как будто сомневаясь в ее съедобности. — Вчера у Борьки опять кто-то плейер спер, прямо на перемене. Он уже третий в школу притаскивает, а у него их прямо из-под носа и тырят. Наша классная всех собрала, стала на честность давить, мол, признайтесь, кто этого ловкача видел?

— И что дальше было? — Анька жутко любила подобные истории, она засматривалась сериалом «Улица разбитых фонарей» и в такие минуты ее вообще было невозможно оттащить от экрана — здорово упоительными казались ей приключения худого и длинноносого опера. — Нашли свидетелей?

— Нашли, как же! — Кирилл все-таки начал есть яичницу. — До Борькиного плейера никому дела нет, и вообще — мне лично жалко, что у него их только три свистнули. Борька — урод, каких мало! Все, Анька, мотай в школу и мне завтракать не мешай!

Сестра начала размешивать ложечкой сахар и как-то странно посмотрела на Кирилла:

— Ко мне вчера бабка какая-то подходила, конфетами хотела угостить. Я испугалась и не взяла, а ты бы взял?

— Ну еще бы, конечно! Старая карга их, наверное, для нас и бережет — зубы-то давно выпали! Потом и у тебя от ее конфет что-нибудь бы отвалилось.

Отец молча прислушивался к их болтовне, готовя себе замысловатый бутерброд. Пудель Ганнибал сидел на середине кухни, являя собой образец воспитанной собаки. Но, увы, его, как всегда, ожидала только тарелка со вчерашним супом.

— Итак, у тебя сегодня ответственный день? — отец вступил в разговор. — Я освобожусь пораньше и зайду к концу занятий — погляжу, как и что у тебя в школе. — У Кирилла чуть не выпала из рук вилка, но он выдержал подобающую паузу и небрежно уронил:

— Как знаешь, папа. Классная всегда до вечера тетради проверяет — вот и поговоришь.

В это время о стекло звонко ударился камешек.

— О, это Колян, я пошел! — Кирилл выскочил из-за стола и устремился за школьным рюкзаком. Через несколько секунд он был уже на улице и, выдыхая морозный пар, шумно здоровался со своим закадычным другом.

Ребята зашагали по снегу к своему излюбленному местечку — проулку между двумя кирпичными гаражами, в одном из которых хозяин — Колькин отчим — обнаружил недавно вместо своей машины зияющую пустоту.

— Давай сегодня не пойдем на английский, Кошкалда на меня зверем смотрит, — предложил Колька.

— Ага, а мой батя сегодня в школу собирается зайти, вот она ему все и выложит.

— Как будто ты мало ее уроков прогулял! На прошлой неделе мы из игральных автоматов не вылаезали, когда ко мне отец приезжал, помнишь?

— Помню. Он тебе еще часы подарил. — Кирилл взял Колькину руку и задрал рукав: — Ходят-то точно? — На запястье друга поблескивали новенькие «Сейко» с опаловым циферблатом.

— Секунда в секунду, — Колька часто и с любопытством вглядывался на уроках в размеренный бег секундной стрелки. Остальные ребята — обладатели простеньких китайских подделок — втихаря Кольке завидовали и подходили к нему на переменах сверять часы.

— Все равно мы уже опоздали, пошли лучше пиццу есть, — Колька не изменял любви к этому блюду и душой был уже в маленькой уютной кондитерской возле их дома.

— У тебя сколько денег? — Кирилл терпеть не мог задавать такие вопросы, но деньги у него бывали редко, так как мама всегда снабжала его в школу домашним завтраком.

— На пиццу хватит. Вчера предки опять меня на семейное обсуждение вынесли: мол, куда я качусь и все такое. Отчим, зануда, всегда ящик выключает, когда по МТV Бивиса и Баттхеда показывают, я в следующий раз к тебе приду смотреть, хорошо?

— Приходи, да только сдается мне, что меня на выходные вообще от телевизора отлучат — после того как отец в школу сегодня сходит.

— Точно, прищучат тебя предки, Пельмень! Будешь все воскресенье над учебниками глохнуть, — Колька внезапно разбежался и стремительно покатился по накатанной до блеска ледяной дорожке, но в самом конце неловко взмахнул руками и шлепнулся на утоптанный снег.

— Я все равно зайду — может, обойдется?

— Не, прищучат, — Кирилл смотрел, как его друг, стоя на коленях, вытряхивет снег из перчаток и заботливо сдувает его с драгоценных часов.

— Пошли, куда собирались. Если ты еще пару раз упадешь, мне твои кости на себе придется тащить!

Друзья добрались, наконец, до входа в заветную кондитерскую, но там на дверях красовалась лаконичная табличка: «Закрыто». Кирилл потоптался на ступеньках и насмешливо посмотрел на друга:

— Не приготовили сегодня для тебя пиццу! Куда двинем?

— А давай ко мне — предки, наверное, уже ушли. Бабуля не в счет, мы ей по ушам проедем — мол, учимся сегодня во вторую смену и все такое прочее, — Колька, большой поклонник Бивиса и Баттхеда, иногда начинал подражать манере разговора двух легендарных недотеп с МТV, что очень не нравилось его строгим родителям.

— А что она у тебя днем делает? Мух бьет?

— Да какие мухи зимой? Она сериалы смотрит про любовь и слезы, и сама тоже плачет, когда кто-нибудь лыжи отбросит.

— Колян, эти фильмы все мексиканские, ты видел хоть кого-нибудь в Мексике на лыжах? — Кирилл решил разыграть друга, изображая непонимание.

— Ну, это так говорят, когда кто-то внезапно умрет или повесится. Я-то их не смотрю, а вот бабуля — каждый день прямо по часам телек включает.

— А МТV она у тебя смотрит? — внезапно Кириллу представилась старенькая Колькина бабушка — фанатка Мэрилин Мэнсон, ночи напролет поедающая чипсы перед экраном телевизора, бросающим на нее виртуальные сине-красные отсветы.

— Нет, МТV она не смотрит, я бы прикололся, если б смотрела!

Мальчишки весело шагали по многолюдной уже улице. На автобусной остановке теснилась молчаливая толпа народа.

— М-да, — Кирилл, раскрасневшийся после быстрой ходьбы, зорко огляделся по сторонам, — похоже, сегодня не наш день.

— Точно. Моя мать в таких случаях говорит — черная полоса.

— Слушай, Колян, давай в кино, на утренний сеанс — там по утрам бесплатно, — Кириллу почему-то захотелось оказаться сейчас в темноте зала, на последнем ряду, где пахнет табачным дымом и валяются пустые банки из-под пива.

— Да чего там смотреть, — Колян с презрением относился к кинотеатрам, предпочитая всем развлечениям компьютерные игры, — опять Годзиллу?

— Ну, хоть бы и Годзиллу! А что — они, наверное, уже новую серию крутят.

— Ну и что в ней интересного, в этой Годзилле? Какой-то урод по улицам ходит и машинами швыряется — только первоклассникам и глядеть! Не, я в кино не пойду, хочешь — обижайся, хочешь — нет!

— Чего мне на тебя обижаться, я эту Годзиллу уже два раза видел. Думал, просто время проведем, покурим… — внезапно Кирилл замолчал и, как-то сразу ссутулившись, потащил Кольку в середину толпы. — Смотри — видишь, вдоль ограды идет?

— Да кто идет-то, дурак? Что ты мне в куртку вцепился, как клещ, — Колька недоуменно крутил головой, не успевая за другом, который сноровисто пробирался в самую гущу запорошенных снегом людей. — У тебя глюки, да?

— Да лучше бы глюки! Вон, рядом с афишей… Чего она остановилась? — Кирилл выглядывал из-за столба, облепленного объявлениями, а Колька на всякий случай укрылся за габаритным дядькой в замызганном пуховике.

— Теперь видишь?

— Ага, еще бы! Кошкалда, я ее и в противогазе узнаю! Как ты думаешь, почему она не в школе?

— Откуда мне знать! Слушай, а давай за ней посечем — ведь не узнает.

— Вообще-то мы ко мне собирались — или ты раздумал? — рассеянно спросил Колька, неотрывно наблюдая за учительницей английского, которая зябко поводила плечами, стоя в стороне, возле афиши с изображением какого-то народного хора.

— Нет, не раздумал, просто я по натуре — шпион. Как Рихард Зорге!

— Дурак ты в натуре, вот кто! Мы сейчас запросто можем в школу успеть, если Кошкалда не на уроке. Ты же сам утром говорил, что за тобой батя после занятий зайдет!

— Фиг с ним, с моим батей! Он сначала говорит, а потом его в какие-нибудь командировки посылают — суток на двое!

Кирилл почувствовал настоящий охотничий азарт — ему во что бы то ни стало хотелось узнать, почему их учительница английского ждет на заснеженной улице запропастившийся куда-то автобус, вместо того чтобы писать на доске артикли и требовать от учеников правильного произношения всем осточертевших зубных звуков.

Колян во время этого диалога продолжал смотреть на «англичанку» так, как будто хотел превратить ее в камень или испепелить.

Но учительница не окаменела и не превратилась в дым, а внезапно двинулась прямо к остановке — подъезжал желтый «Икарус»-гармошка, и ребятам пришлось вместе с другими пассажирами нырять в открывшиеся перед ними двери.

В автобусе было тепло и тесно, и Кирилл с Колькой, уткнувшись носами в заиндевевшее стекло, зорко косились на издалека заметное красное пальто учительницы.

— Как ты думаешь, далеко она едет? — Колян продышал в изморози овальную дырку и наблюдал за обгоняющими их грязными легковушками. — Вдруг ей захочется до конца маршрута прокатиться? Там она нас и засечет — народу-то ведь почти не будет!

— Что ты все ноешь? Хочешь, иди в школу или домой — там, кстати, тебя давно бабка дожидается, небось, одной скучно перед ящиком-то рыдать! Вот вы вместе и оторветесь, — Колькины сомнения раздражали Кирилла, и ему хотелось задеть товарища не только словами — пихнуть в бок локтем или толкнуть.

— Смотри-ка, она вроде выходить собралась, — Колян не обращал никакого внимания на распалившегося друга, — давай по-быстрому к дверям толкаться!

Ребята пробрались к выходу как раз в тот момент, когда толпа пассажиров повалила наружу через распахнувшиеся створки дверей.

Оказалось, проехали они всего лишь одну или две остановки. Кирилл увидел красное пальто Кошкалды уже на другой стороне улицы.

«Летает она, что ли?» — подумалось мальчику, но он не успел ничего сказать, так как Колька уже ввинтился в поток машин, таща за собой Кирилла, как глупого трехлетнего ребенка: то останавливая его рукой, то подталкивая в нужном направлении.

— Слушай, может, она к тебе или ко мне топает, — Колька высказал предположение, которое только что пришло в голову и Кириллу, — с подарочком для предков, а?

Наконец они выскочили на тротуар и, пригнувшись, побежали за изрядно удалившейся фигуркой учительницы.

Дорога была хоть и посыпана песком, но скользкая, и Кирилл ухитрился несколько раз подряд растянуться прямо под ноги каким-то проходящим теткам. Они сочувственно кивали головой, обходя пацана с рюкзаком, а одна, самая сердобольная, помогла Кириллу в очередной раз подняться и укоризненно произнесла:

— Куда летишь-то, ангел? Погляди — извозился вон весь! Друг твой — он гонщик, что ли?

Стремительный Колян, не обращая на нее никакого внимания, продолжал до тех пор тянуть Кирилла за руку, пока тот не заорал возмущенно:

— Да погоди ты, лось, я ж не могу так нестись! Ты прямо сдурел сегодня с утра — то боишься, что нас Кошкалда срисует, то ломишься за ней, как чумной! Собрался ей прямо под ноги закатиться?

— Сиганет ведь в подъезд какой-нибудь, — у Коляна на лице было написано страдание, — завернет в подворотню, и все! Как мы тогда узнаем, за каким чертом ее в наши места поперло, а? — Колька кричал, как Шесть-на-девять в фильме «Место встречи изменить нельзя», в тот момент, когда Жеглов стрелял из окна автобуса по грузовику с Фоксом.

Женщина пожала плечами и пошла дальше, а школьники снова ринулись за учительницей.

Вскоре до них дошло, что они находятся в опасной близости от идущей мелким шагом Кошкалды. Кирилл остановился, дыша, как ныряльщик, только что спасшийся от акулы:

— Ну что, Колян, покурить не желаешь?

Колян поглядел на друга и удовлетворенно произнес:

— Тебе сейчас покурить — в самый раз: больничка через дорогу. У тебя фейс такого же цвета, как у моего отчима, когда у него тачку угнали — бледно-зеленый. Правда, он в тот день аж две пачки выкурил, все надеялся — может, пошутил кто!

— А сейчас ее ищут? — Кирилл постепенно приходил в себя.

— Ищут, как же, — Колька ехидно сплюнул, — следователь ходил-ходил к нам дня три, потом испарился. Телефон не отвечает, менты говорят, что заболел… — он осторожно выглянул из-за угла — Кошкалда, слава Богу, еще не скрылась:

— Давай, спортсмен, пошли!

Ребята быстро перебежали на противоположную сторону — так им было удобнее наблюдать за учительницей.

Кошкалда, она же Кошкина Александра Даниловна, пришла в школу, где учились Кирилл с Коляном, совсем недавно — два года назад.

Ребята тотчас принялись сочинять ей прозвище, но в облике Александры Даниловны не было ничего такого, что подтолкнуло бы их фантазию: она не хромала и не шепелявила, не носила лягушечьих очков и даже не сморкалась на уроке, как это делала их прежняя «англичанка».

Классный заводила и двоечник Кокорев, придя однажды в класс, заявил с порога, что их новая училка не поддается никакой классификации и предложил вынести ее персону на общий совет, который проходил, по обычаю, на заднем дворе школы, где были свалены старые парты.

Прошедшее в этот же день толковище было бурным. Кокорев наливался злостью и, разгребая кроссовками пыль, требовал от товарищей дельных предложений, но кроме банальной «Колбасы», никто так и не смог ничего придумать.

Однако сдержанная и не лезущая за словом в карман учительница никоим образом не походила на колбасу. Первым в этом убедился все тот же Кокорев, когда попытался состроить за спиной Кошкалды одну из своих кошмарных рож, снискавших ему почет и уважение всей школы.

Все произошло неожиданно и комично. Когда Александра Даниловна прохаживалась между рядами, дожидаясь, пока отличник Борька, по прозвищу Паук, закончит у доски спряжение неправильных глаголов, скучающий Кокорев взлохматил пятерней немытые вихры и, растянув пальцами рот, изобразил одну из своих самых призовых харь.

Кошкалда, стоявшая в это время спиной к ребятам, внезапно обернулась, и Кокорев, оторопев от неожиданности, так и не успел стереть с лица маску доктора Хайда.

Он продолжал сидеть так несколько мгновений, не замечая, как с кончика его высунутого языка капает на парту слюна. Класс не удержался и грохнул гомерическим хохотом, как целый кавалерийский полк, — смеялись над тем, как с лица классного клоуна постепенно сползала устрашающая гримаса, сменяясь глупым и обиженным выражением.

Александра Даниловна покусала губы, с интересом разглядывая «артиста», и спокойно произнесла:

— Кокорев, у тебя есть какая-нибудь кличка?

Бедняга опешил еще больше — его бессмысленный взгляд начал блуждать по стенам, как будто он искал среди висящих там таблиц ту единственную, в которой было написано, что надо делать в таких случаях, но со стен ему ухмылялись только портреты каких-то давно умерших сыновей туманного Альбиона, и Кокорев уставился на Борьку-Паука, отстраненно стоявшего у доски.

— Так что? — Кошкалда скрестила руки на груди и отправилась к своему столу, — какая у тебя кликуха?

— Я… это, Александра… — тут ученик обнаружил, что напрочь забыл отчество преподавателя, — ну, Кокорев моя фамилия…

Одноклассники вновь разразились заразительным смехом.

— Я знаю, что ты Кокорев, но как тебя зовут друзья? — Александра Даниловна листала журнал, не обращая внимания на переминающегося Борьку.

— Так и зовут — Кокорев, как же еще?

— Ага. Может, вы и его, — тут она указала на Борьку-Паука, зачем-то схватившего в руки тряпку для классной доски, — тоже по фамилии зовете?

— У него нет фамилии, — злорадно сказал Кокорев, — Паук он, и все тут!

— Ну вот, значит, Паук, — терпеливо, как нянечка в умственно отсталой школе, произнесла Кошкалда, — а ты, прелесть, кто?

Тут «виновник торжества» стал краснеть и ерзать на стуле, потом решился и выпалил:

— Можно мне выйти?

— Выйти? Куда? — Александра Даниловна говорила с Кокоревым так, как будто он спрашивал разрешения выпрыгнуть из окна. — Зачем тебе куда-то выходить? У нас урок английского языка, если ты еще этого не понял.

— Мне выйти надо, — безраздельный хозяин «камчатки» походил сейчас на человека, который узнал, что купил угнанный автомобиль, — ну, разрешите, пожалуйста!

— Нет, дружок, все личные дела — на перемене, а сейчас не будем отвлекаться от темы, — Кошкалда села на свое место за учительским столом и углубилась в какие-то записи в журнале.

Кокорев почувствовал неизъяснимое облегчение. «Отстала, зануда, — думал он про себя, вытирая потные ладони о пиджак, — вот прислали ведьму, теперь она меня сгноит — до конца года ей времени хватит, ох, как хватит!»

В классе стояла гробовая тишина, как на годовой контрольной по алгебре, но кокоревское счастье пока и не думало присаживаться за его парту:

— Мы ждем, господин Кокорев! — голос Александры Даниловны прозвучал желанной музыкой для одноклассников, которые так любили подобные зрелища, что самый жестокий римлянин показался бы на их фоне безобидной крохой, дергающей папу за нос.

— Так вы откроете нам свою тайну? — в классе кто-то хихикнул, но тут же осекся под строгим взглядом Кошкалды, которая захлопнула журнал и встала, ясно давая понять, что для «мима» все еще только начинается.

Надо сказать, что двоечник не зря молчал — прозвище его каким-то образом пришло следом за ним из той школы, где Кокорев учился раньше, но был исключен за неуспеваемость и привычку отнимать мелочь у первоклассников.

Его вызывали на педсовет, распекали, и даже один раз «грабителя» даже побил старший брат кого-то из закабаленных им малышей, но в Кокореве, по-видимому, было невозможно искоренить его разбойничью натуру, и он продолжал «добывать зипуна» на переменах, возле столовой и раздевалки.

Тогда измученные преподаватели и убитые горем родители решились на крайний шаг — и перевели Кокорева в школу, где учатся главные герои нашего рассказа — Кирилл и Колян. В родной школе Кокореву старшие ребята дали кличку Копыто — за то, что он всегда, где бы и с кем бы ни стоял, начинал непроизвольно разгребать что-то ногами. Прозвище прижилось, и мальчишку уже никто иначе не называл.

Когда Копыто в первый раз явился на занятия в новую для него школу и попытался установить привычный для него режим долгов и «счетчика» среди учеников младших классов, то справедливый, но суровый Колян дождался делягу после занятий и так убедительно объяснил ему суть хороших манер, что Кокорев тотчас же отправился просить прощения у игравших в чинзу мальчиков из младших классов, правда, под бдительным присмотром «наставника».

Запуганные должники, раскрыв рот, смотрели, как низвергнутый Копыто стоял на коленях в пыли школьной спортплощадки и выкладывал на землю все имеющиеся у него деньги.

Когда рэкетир полностью опустошил свои карманы, неумолимый педагог Колька поднял его с земли и повел на задний двор. Туда же потянулись и все, кто хотел выместить на вымогателе свою детскую обиду.

Там первоклашки, по очереди подходя к импровизированному эшафоту из двух сдвинутых парт, на которых все так же на коленях стоял плачущий Кокорев, отвесили ему по полновесному удару своих маленьких, но уже крепких кулачков.

Кокореву было больно и до жути обидно, однако еще больший ужас на него наводила Колькина фигура, который стоял неподалеку, скрестив на груди руки.

С тех пор лихие набеги Кокорева на беззащитных малышей прекратились. Колян на следующий день как ни в чем не бывало с ним поздоровался и отправился за свою парту, а Копыто забился в самый дальний угол «камчатки» и, как говорится, «не отсвечивал», делая вид, что усердно пишет.

Только на большой перемене Колька внезапно подошел к побледневшему от страха новичку и, глядя ему прямо в глаза, твердо произнес: «Еще один гоп-стоп, и ты инвалид!»

Кокорев икнул, кивнул так, как будто хотел стряхнуть голову, и после того как Колян неторопливо отошел от него, долго пил из фонтанчика воду.

…Теперь он смотрел на учительницу английского, как на неопознанный летающий объект:

— К-какую тайну, Александра Даниловна?

— Ну, Кокорев, это уже не смешно, — Кошкалда вплотную подошла к его парте, — или ты уже забыл, о чем я тебя спрашивала?

— Моя фамилия… Кокорев… — тут он сник и отвернулся к стене, — Александра Даниловна, я больше не буду…

В это время маленький золотушный нытик Костя Гурьянкин, все время вертевшийся на своем месте возле окна, не утерпел и выкрикнул:

— Александра Даниловна, да не скажет он, стыдно ему!

— Гурьянкин, я тебя не спрашивала, — Кошкалда вежливо осадила инициативного Костика, который продолжал вертеться, спихивая локтями учебники у сидящей позади него тихой толстушки.

— Тебе стыдно, Кокорев?

— Стыдно… Поставьте мне, если хотите, двойку! — Кокорев был согласен на все, только бы от него наконец отвязались.

— Ну за что же двойку — я тебя сегодня, по-моему, не вызывала, да их у тебя в журнале и так хватает, — учительница тронула шмыгающего Копыто за плечо, — хочешь, я скажу, как ребята тебя зовут?

— Не надо, Александра Даниловна! — взмолился он таким тоном, как будто Кошкалда собиралась открыть Бог весть какую тайну, — ну, зачем вам это, — в голосе двоечника проскакивали трагедийные нотки, — я же просто пошутил и… и все! — Кокорев затих и обреченно взглянул на неумолимую Кошкалду.

— Ладно, невинная жертва, тебе сейчас, наверное, и вправду надо выйти — так иди, — сказала она и, словно ничего не было, вернулась к доске:

— Откройте тетради, ребята, и вернемся к нашему уроку.

Не веря своим ушам, Кокорев недоверчиво взглянул на учительницу и быстро пошел к дверям — он опасался, что непредсказуемая Александра Даниловна передумает и остановит возле самого выхода, когда его пальцы уже возьмутся за спасительную дверную ручку.

Но ничего не произошло. Александра Даниловна стирала с доски неправильные глаголы, которые просклонял старательный Борька Скрипунов, прозванный Пауком за свою исключительную прилипчивость. Стряхнуть с себя эту гнусаво бормочущую личность можно было только по методу Коляна: за шиворот — и вниз по широкой школьной лестнице, пока не примет Паука гостеприимная противоположная стена.

А Борька и не думал обижаться — он стряхивал со своего пиджачка пыль и вновь стоически приступал к осаде своей жертвы — до тех пор, пока она не уступала или Паука не начинали попросту бить.

Сейчас Борька стоял и смотрел, как плоды его труда безжалостно уничтожаются грязной тряпкой. Было обидно. Он посвятил этим проклятым неправильным глаголам весь вечер, надеясь с их помощью завоевать почет и уважение новой учительницы, но блистательный дебют поломал своим жалким актерством дубина и бездарь Кокорев. Паук понял, что аплодисментов не будет, и угрюмо ждал, когда Кошкалда разрешит ему вернуться на место.

— Скрипунов, садитесь, — Александра Даниловна движением руки отпустила, наконец, Паука и остановила взгляд на пятнистом от волнения Костике:

— Гурьянкин, а вас я попрошу к доске!

Костик вылез из-за парты и пошел туда, где возле доски стояла Кошкалда, освещенная слабым зимним солнцем. Когда он проходил мимо дверей, то все услышали донесшийся оттуда сдавленный шепот:

— Ну, Бандерлог, я тебя…

В это время раздался школьный звонок, возвещающий о наступлении большой перемены — времени, когда исполняются самые заветные мечты, а на головы предателей обрушивается страшная месть. Завершился урок английского языка, который сделал Кошкалду одной из самых легендарных учительниц в школе, а Кокорева навеки лишил остатков его былой славы.

Начитанный Колян вскоре после «ЧП» предложил прозвать Александру Даниловну по первым буквам ее фамилии, имени и отчества, как это делали герои его любимой «Республики Шкид», и прозвище Кошкалда твердо закрепилось за необычной учительницей. Во всей этой занимательной истории был только один участник, для кого она не обернулась ничем хорошим, — это был Костя-Бандерлог.

Устрашенный словами мстительного Копыто, Костик, не долго думая, смылся домой прямо с большой перемены. Напрасно Кокорев дожидался его у раздевалки, где обычно происходило выяснение отношений, напрасно он разыскивал Костика в тайных закоулках школы, где, наподобие Хитрова рынка, собирались все тертые прогульщики и второгодники, чтобы покурить после уроков, — Гурьянкин как будто испарился.

«Ну ладно, Бандерлог, ты еще свое получишь, — злорадно думал Кокорев, бегая по коридорам, — за мной не заржавеет!»

Несколько дней спустя, когда наступило воскресенье и Костик, скоропостижно «заболевший» гриппом, вышел погулять со своей таксой-всю-жизнь-под-шкафом, возле их дома зашевелились кусты — и на дорожку выбрался заснеженный Копыто.

— Привет, Бандерлог, — сказал Кокорев, — тебе чего в жизни не хватает?

Костя непроизвольно потянул на себя поводок собаки и попытался что-то произнести, но Копыто шагнул вперед и хлестко ударил Гурьянкина по лицу:

— Ты думал, что я тебя не достану? — лицо Кокорева было спокойным.

— Я… не… — тут на голову несчастного Бандерлога обрушился еще один удар, отчего Костик как-то удивленно хмыкнул и осел в снег. Он выпустил поводок из рук, и шнуркоподобная псина побежала обнюхивать желтоватые пятна на сугробах — происходящее с хозяином ее совершенно не волновало.

— Пора вправить твои куриные мозги, — с этими словами Кокорев деловито поднял Костю и, придерживая его одной рукой, другой сильно толкнул бессмысленно моргающего Бандерлога в кусты.

— Тебя кто за язык тянул, гад?

Костя барахтался в ветвях, пытаясь выбраться из жестких, царапающих лицо и руки зарослей, но его ноги никак не могли найти подходящую точку опоры.

Копыто снова стал вытаскивать беднягу на свет божий, как вдруг на балконе противоположного дома стукнула открывшаяся дверь и послышался гневный женский голос:

— Отойди от моего сына, бандит, — это кричала мама Костика: случайно выглянув во двор, она увидела плачевную для своего сыночка картину. — Я вот милицию вызову…

— Эй, милиция! — звонко закричала она, видя, как Кокорев пустился бежать, в последний раз отправив Костю-Бандерлога физиономией в снег. — Рашид, да лови же ты этого негодяя!

Слова возмущенной Костиной мамы относились к их соседу — бизнесмену Рашиду, который в это время садился в свою машину. Индифферентно глянув наверх, сосед захлопнул дверцу и выехал из двора, притормозив, чтобы пропустить бегущего сломя голову Копыто.

Когда февральский ветерок унес выхлопные газы, а Кокорев скрылся между заваленными сугробами гаражами, на снегу остался сидеть один всхлипывающий Костя Гурьянкин, а возле — нагулявшаяся такса, которая подошла-таки к своему хозяину и стала разглядывать его, по-собачьи недоумевая: отчего это Костик сидит и разгребает вокруг себя снег, словно какая-нибудь дворняга?

На улице продолжал идти снег. Ребята без устали продолжали шагать за ничего вроде бы не подозревающей учительницей. Внезапно Кирилл резко осадил своего приятеля:

— Стой! Видишь, Кошкалда в переулок нырнула?

— Ага, вижу, там еще дорожка прямо до нашего с тобой дома идет — вот нам с тобой и настал… Колян не закончил фразы, однако Кириллу было и без того понятно, что дело плохо.

— Небось, к тебе или ко мне топает, ох и дотошная же тетка!

— У меня в это время предков обычно дома не бывает, но сегодня — как назло, мамаша дома. Вот и высидит…

— А у меня бабуля прямо затащится, когда Кошкалду на пороге увидит — и поговорить есть с кем, а сколько можно будет предкам после накапать! Так что попались мы с тобой, друг Кирюха!

За таким невеселым разговором друзья дошли до переулка и опасливо глянули в его темноватый проем — там уже никого не было — Кошкалда исчезла.

— Во дает, а, Колян? Конспирируется, как Ленин, раз — и ее уже не видать!

— Пошли, там лавочка есть, посидим.

Кирилл с Колькой прошли заснеженной дорожкой к небольшому дворику, где под слоем снега нашлась скамейка. Колян сразу плюхнулся на нее и оказался в сугробе замысловатой формы. Кирилл остановился рядом и предложил:

— Слушай, а давай дождемся, когда она выйдет, подойдем к ней и попросим, чтобы она дальше к кому-нибудь из нас не ходила — ну, там, к тебе или ко мне? — Кирилл даже сам удивился простоте и смелости своей идеи.

— Ты еще у ней деньжат попроси, на пиво!

— Я на твою могилку безвременную у нее деньжат попрошу, если ты не заткнешься!

— Нет, ты и в самом деле дурак: когда это было видано, чтобы Кошкалду можно было на что-то уговорить? Да проще вот это дерево упросить, чем ее, — Колян с неподдельным интересом смотрел на друга, — кому и когда она уступила?

— Ну, может, нас послушает…

— Послушает, — блеющим голосом передразнил Колька своего приятеля, — она-то нас послушает-послушает, да и пойдет, куда хотела, только еще злее станет.

— По-моему, Кошкалда никогда не злится.

— Может, это она только вид такой безмятежный на себя напускает, а внутри у нее — ад, и черти в нем прыгают!

— Слушай, ну и фантазия у тебя — ад внутри Кошкалды! — Кирилл с долей некоторого уважения поглядел на своего дружка Кольку, о чем-то напряженно думающего.

А Колян действительно думал, что во всей этой истории есть что-то недоступное пока их с Кириллом пониманию, словно бы ты впервые слышишь мелодию, в которой тебе незнакомы ни исполнитель, ни музыка, но в глубине души убежден, что эта вещь тебе давно и хорошо известна, — надо лишь вспомнить.

У Коляна часто бывало подобное ощущение, ему казалось, что большая часть его жизни уже когда-то и где-то им прожита, но он ни с кем этим чувством не делился из опасения, что его не поймут и поднимут на смех.

Кирилл уже замерз и стал весело приплясывать в своих демисезонных ботиночках. Отказ Коляна разделить его отчаянное предприятие поначалу поверг его в уныние, но сейчас сожаление по этому поводу отступило на второй план — Кирилл думал о предстоящем объяснении с родителями, и эта перспектива его абсолютно не воодушевляла.

— Слушай, Кирюх, я тебе вот что скажу: не пошла Кошкалда ни к кому из нас, она вообще в наши края с другой целью приехала, — Колян произнес это, равнодушно разглядывая грязную потрескавшуюся стену дома напротив, — так что нечего нам тут сидеть, как голубям, и трястись.

— Скажи, пожалуйста, а для чего она сюда приперлась? — вкрадчиво спросил его Кирилл.

— Я этого не знаю, но что не предкам стучать, это точно.

— Я же говорил тебе: пойдем и спросим у нее — зачем?

— Мы у нее до той поры не спросим, пока она сама не захочет нам ответить, — а вот сами узнать мы можем — вставай, пошли!

— Куда это? — в голосе Кирилла звучало недоумение.

— Увидишь, козел, пошли!

Друзья снялись с уже насиженной скамейки и двинулись… Направление указывал Колян, ставший внезапно серьезным. Вскоре они подошли к подъезду, где имел удовольствие жить Кирилл, который и сказал, криво улыбаясь:

— Ну и на кой ляд мы сюда притопали? В гости ко мне собрался — пошли, дома хоть кино посмотрим!

— Да погоди ты со своим кино! Мы здесь будем Кошкалду дожидаться, если, конечно, дождемся.

— А почему именно здесь? Почему не у твоего подъезда или вообще не под тем вон грибком с песочницей?

— Потому что мне так охота — достаточно этого тебе? — Колян буквально прошипел эти слова в лицо Кириллу.

— Да ладно, что ты сразу в бутылку лезешь, псих несчастный!

— Все, замяли. Садись вон на ограду и сиди, если устал, ждать, может, долго придется!

Кирилл послушно уселся на тонкий заборчик, ограждающий клумбу возле его подъезда, и обиженно замолчал. Потянулись долгие минуты странного ожидания, когда никто из них толком не знал, чего они ждут.

Колян подчинялся лишь странному безотчетному чувству, что именно здесь они смогут раскрыть какой-то секрет их необычной учительницы. Кирилл же просто действовал так, как велел его старый друг.

Из подъезда вышла бодренькая бабулька в спортивных ботинках и с лыжами. Ее круглая шапочка прикрывала густые седые кудри.

Бабулька притопнула ногой, и Колян заметил, как она взглянула на них, словно сфотографировала. Поставив лыжи к стене дома, пожилая спортсменка стала открывать небольшую сумочку.

В этот момент Кириллу жутко захотелось домой, на теплую кухню, где в холодильнике всегда можно было отыскать что-нибудь вкусненькое, да хотя бы просто попить чаю. Он, естественно, не мог знать, что Колян испытывал совершенно иное желание — сейчас же, немедленно смыться.

Однако он не удрал, а продолжал наблюдать, как бабуля роется в недрах своей сумочки и достает оттуда какую-то коробку. Для Кольки все это происходило, как в замедленной киносъемке: вот бабулька поднимает голову и медленно протягивает им руку с коробкой, вот она приоткрывает губы и произносит какие-то слова, смысл которых в первое мгновение плохо доходит до его сознания.

— Ребятишки, у меня для вас подарочек есть, — бабушка с улыбкой протянула Кириллу гремящую коробочку, — вот возьмите, это леденцы, вкусные. Мне их внуки прислали, а зачем они мне, старому-то человеку?

Колян пришел в себя и чуть было не крикнул «нет», но осекся, увидев, как удивленный Кирилл взял подарок, после чего лицо его вдруг неузнаваемо изменилось, да так, что Колян чуть не сел в снег.

На него смотрел совершенно другой человек — не его старинный приятель, порядочный зануда, которого он тем не менее любил всей душой, а совсем взрослый человек, Кирилл, но как бы спустя двадцать-двадцать пять лет, с замкнутым и пугающе мрачным лицом, какого в их мальчишеской жизни Колян не видел у друга даже в самые тяжелые минуты. Ощущение длилось всего секунду, может быть, и того меньше, но за это время Кирилл словно успел прожить несколько лет своей жизни.

Потом все прошло, и Колька вновь увидел прежнего Кирилла, с интересом разглядывающего коробку. Бабулька уже успела (когда?) взять свои лыжи и неспешно удалиться в сторону автобусной остановки.

— Зачем ты это взял? — Колян говорил заплетающимся языком, точно он только что проснулся.

— Да прикольно же стало: неизвестная старушенция — и вдруг что-то дарит! — Кирилл потряс коробку, в ней загремело — видимо, там действительно были конфеты.

— Ты знаешь, что с тобой было, когда ты это в руки взял?

— Да ничего со мной не было! А что должно было быть?

— Ну хорошо — ничего так ничего, — пошли ко мне.

— Хорошо, — недоуменно произнес Кирилл, — а ты что, так конфеты любишь? Я за тобой такого не замечал!

— Да нет, просто знаешь… — Колян пространно развел руками, — ты не пробуй их один — и все, договорились?

— Ну, договорились. Теперь-то идем?

— Теперь — идем! — Колян встал, и ребята отправились через два подъезда к нему домой.

Вечером отец Кирилла заглянул в школу «на огонек». Огонек действительно горел — это было окно класса на втором этаже, где, как всегда допоздна, засиделась классная руководительница.

Сергей Петрович вошел в школьное фойе, осмотрелся. Вокруг было пусто. Где-то вдали прошлепала уборщица в резиновых калошах, скрипнула дверь класса — и все стихло. Отец Кирилла подошел к двери в учительскую с лаконичной надписью: «Учительская. Учащимся вход воспрещен».

Сергей Петрович пожал плечами и заглянул внутрь, но там его встретили лишь пустые, убранные столы да стоящий у стены картонный портрет Софьи Ковалевской.

— М-да, — пробормотал Сергей Петрович, разглядывая на стене темное пятно невыцветшей краски, где ранее находился портрет Ленина. — Пустует красный-то угол, пустует, — и отправился далее разыскивать класс со светящимся окном. Марина Федоровна, классная руководительница, была чрезвычайно удивлена, когда в комнату заглянул невысокий крепкий симпатичный мужчина с приятным лицом и представился:

— Сергей Петрович, отец Андреева Кирилла. Разрешите? — он, не дожидаясь, когда Марина Федоровна ему ответит, прошел в класс и присел за первую парту.

— А, здравствуйте, очень приятно — Марина Федоровна! — учительница даже привстала от неожиданности: ей казалось, что отец Кирилла вообще никогда не придет в школу.

— Вы насчет своего сына зашли?

— Ну да, расскажите, пожалуйста, как он тут… — Сергей Петрович по ее интонации понял, что рассказать классной руководительнице есть чего.

— Знаете что, — Марина Федоровна встала и прошлась по классу. — Ваш сын в общем-то очень способный и даже, можно сказать, талантливый мальчик, но… — Марина Федоровна прервалась и мгновение спустя продолжила: — Но в школе он слишком много времени посвящает посторонним вещам, вот так, да! — классная прямо посмотрела на Сергея Петровича.

Он помолчал и спросил:

— Каким вещам, Марина Федоровна?

— Кирилл прогуливает занятия, у него огромная задолженность по английскому языку и литературе, мальчик отстает также по физике и биологии, — Марина Федоровна стала говорить быстро и отчетливо, выкладывая отцу все «подвиги» сына.

— И еще, мне кажется, Сергей Петрович, Кириллу необходима помощь психолога. Да вам же должно быть виднее — мальчик у вас постоянно на глазах, тогда как в школе мы его видим в лучшем случае два дня в неделю! Поймите, дети просто так не прогуливают школу! И еще этот его друг — Смирнов Николай…

— Что Смирнов? — Отец Кирилла вдруг спохватился и вспомнил, что забыл снять шапку. — По-моему, Николай вполне порядочный парень.

— Да, Сергей Петрович, Смирнов воспитанный и серьезный мальчик, но на его поведении сказывается ситуация в семье! — Марина Федоровна произнесла эти слова, как свою давнишнюю сокровенную тайну.

— А какая в их семье ситуация? — Сергей Петрович был озадачен — родные Коляна были ему прекрасно известны, они даже дружили семьями.

— Мне кажется, что Смирнову не уделяют достаточно внимания, да он просто брошен на произвол судьбы! — классная сейчас очень волновалась — ей казалось, что все ее слова летят на ветер.

— Я разрешаю своему сыну дружить с Николаем, Марина Федоровна, так как не желал бы ему лучшего друга! — Сергей Петрович встал, выбрался из-за парты, покосился на разбросанные по столу тетради и произнес: — Если у вас есть еще что-нибудь о моем сыне, буду рад выслушать, если же нет, то всего хорошего.

Марина Федоровна слегка покраснела:

— Пожалуй, все. Пожалуйста, поговорите с вашим сыном и попросите его впредь посещать все занятия. И пусть он начинает нагонять упущенное — класс ушел далеко вперед.

— Не беспокойтесь, я с ним переговорю, он все нагонит. — Отец Кирилла вышел в коридор и, осторожно закрывая дверь, попрощался: — До свидания, Марина Федоровна!

— До свидания… — рассеянно произнесла классная руководительница и осталась одна, в тишине, нарушаемой только шумом февральского ветра за окном. Она стояла посреди класса, держа в руках указку, — Марина Федоровна взяла ее автоматически, когда разговаривала с отцом Кирилла, и теперь только поняла, насколько неуместен был сей предмет в беседе с этим странным человеком.

Ей казалось, что Сергей Петрович должен был обеспокоенно говорить, что сын отбился от рук, не слушается родителей и к тому же связался с этим Смирновым, «безотцовщиной», а тот его учит курить и вообще сбивает с истинного пути. Однако…

Марине Федоровне представлялось, что родители Кирилла до сих пор пребывают в уверенности, что их сын исправно посещает занятия и хоть кое-как, но учится. Вместе с Александрой Даниловной они уже собирались навестить Андреевых дома, но сегодняшний разговор изменил планы Марины Федоровны.

«Надо бы с матерью поговорить, — думала учительница. — Возможно, что из беседы с ней будет больше пользы, впрочем, мне пока ничего не известно об их семье».

На столе лежала еще порядочная кипа непроверенных тетрадей, и Марина Федоровна вновь принялась за работу.

Сергей Петрович сдержал свое обещание, данное классной руководительнице, и мальчик был наказан — отец отказал ему в воскресном отдыхе, и Кирилл с самого утра засел за учебники — все произошло по сценарию, предсказанному опытным в таких делах Колькой.

Анна злорадно заглядывала в его комнату, интересуясь, не надо ли чего столь добросовестному ученику, который даже по воскресеньям не позволяет себе отвлечься от занятий.

Однако Кирилл стоически игнорировал все Анькины происки и действительно провел все утро над английским, переводя все тексты, которые легкомысленно отбросил на учебной неделе. Так продолжалось до тех пор, пока в дверь не позвонил Колька.

Родители Кирилла давно уже ушли по каким-то своим делам, поэтому он спокойно захлопнул учебник английского и впустил порядочно замерзшего Коляна в квартиру.

Как оказалось, Колян все утро провел вместе со своим отчимом — они ходили в милицию, узнавать, как продвигаются поиски недавно угнанной машины. Розыск, как выяснилось, не продвигался никак, и милицейский следователь разговаривал с ними явно неохотно, постоянно поглядывая на часы, и в конце концов заявил, что у него вот-вот начнется исключительно важное совещание, так что «зайдите потом — и вообще, вам сообщат, когда в деле появятся какие-либо значительные изменения».

Отчим вышел из милиции злой, как черт, заглянул по пути в магазин, откуда вышел уже значительно подобревшим, и заявил, что все, в принципе, ерунда — и отправился к какому-то своему старинному другу, отпустив Коляна на все четыре стороны.

Памятуя о подозрительных леденцах, Колян сразу ринулся к своему другу, опасаясь, что тот все-таки не утерпел и попробовал их, и он обнаружит дома уже совсем не того друга, которого знал раньше. Но его опасения не подтвердились, и дверь открыл обычный его одноклассник, в домашних штанах, жующий котлету.

— Привет, Колян, заходи.

Пока Колька, не торопясь, раздевался — он вообще все делал так, как будто каждое производимое им действие должно сказаться на судьбах человечества, Кирилл сбегал к себе в комнату и уничтожил все следы своего научного бдения: спрятал в стол тетрадки и закинул на полку все учебники, дабы насмешливый Колян не имел возможности убедиться в точности своих предсказаний насчет судьбы Кирилла в эти выходные. Однако его проницательный друг, войдя в комнату, сразу сказал:

— Что, приятель, зубришь?

— Зубрю, — обреченно ответил Кирилл, — батя заставил.

— Я же тебе говорил, — Колян по-хозяйски уселся на тахте. — Будешь зубрить!

— Зато теперь я на это положил! — Кирилл полез куда-то в книги и достал заначку папирос.

— Такие куришь?

— Отчего же не курю? — Колян взял предложенную ему толстую папиросу, и друзья отправились на балкон.

— Так где те конфеты? — Колян решил сразу приступить к делу.

— В моем рюкзаке, так там и лежат, а что? Слушай, Колян, ты прямо шизанулся на этих леденцах, давай я их тебе отдам, чтобы ты успокоился!

— Да на что они мне? Просто странные они какие-то — и все тут!

— Ты хотел сказать — бабка, которая нам их дала, странная, а не леденцы?

— Да нет, бабка как бабка.

— Тогда что же ты мне здесь мозги компостируешь все утро: бабка, леденцы! — Кирилл очень легко начинал злиться, но так же быстро отходил.

— Слушай, пойдем на них хорошенько посмотрим! — Колян действительно, не успев рассмотреть странный подарок в прошлый раз, горел желанием увидеть его немедленно.

— Вон, в рюкзаке возьми.

Ребята вернулись в комнату, и Колян достал из мешка яркую коробочку, в которой перекатывались конфеты.

На вид — леденцы как леденцы, все, как обычно: название, штрих-код, целлофановая обертка и веселенькая картинка с персонажами каких-то мультфильмов.

Коробка была объемистой. Кирилл первый предложил ее открыть:

— Колян, чего на них смотреть, давай откроем и попробуем!

— Не очень-то мне этого хочется, честно говоря, — осторожный Колян покрутил леденцы в руках. — Тебе раньше часто дарили на улице коробки с конфетами?

— Ну, вообще-то, нет.

— А на этот раз, ты думаешь, эта бабка нам их просто так дала?

— Да может, они ей действительно не нужны! — Кирилла жутко возмущала Колькина осторожность, и ему опять захотелось как-нибудь его поддеть, но на ум ничего не приходило.

— Может, и не нужны, только я их есть не стану, так и знай!

— Эврика, Колян! Давай их на моей сеструхе Аньке испробуем, — Кирилл мстительно улыбнулся. — Если с ней ничего не случится, тогда, значит, и нам можно похрустеть!

Колян не испытывал к Анне никаких чувств — ни положительных, ни отрицательных, но на эксперимент согласился, и сестру пригласили в комнату брата.

— Анька, — Кирилл был серьезен. — Хочешь леденцов? Колян принес!

Гость вспыхнул и незаметно, но чувствительно пнул Кирилла в бок:

— Что, что ты врешь?

Но Кирилл лишь язвительно хмыкнул и повторил:

— Ну что, будешь леденцы? А то мы их сами все сло паем!

Сладкоежка Анька покосилась на цветную коробоч ку и согласилась:

— Да буду, конечно!

Коробка была тут же вскрыта, и на свет появились леденцы двух цветов — красные и зеленые.

Анна сразу схватила несколько штук — и красных, и зеленых, но тут в дело вмешался Колян: он звонко хлопнул Аньку по руке, да так ловко, что на ладони у нее остались лишь две разноцветные конфеты, остальные весело раскатились по полу.

— Куда, жадина? Не видишь — нас здесь много, целых двое! Хватит с тебя и парочки.

Сестренка покраснела и выбежала из комнаты, а друзья остались ждать, что произойдет.

Ждать им пришлось недолго.

За дверью что-то стукнуло, послышались торопливые шаги — и в комнату вошла высокая девушка лет двадцати семи, смутно кого-то напоминающая.

Кирилл ойкнул и кинулся на балкон, словно желая там спастись от неожиданного явления, но девушка посмотрела на вздувшиеся шторы и властно сказала:

— Кирилл, а ну-ка иди сюда!

В это время Колян, бледный, как полотно, продолжал сидеть на тахте, не спуская глаз с вошедшей.

— Кирилл, у тебя что, слух отнялся? — девушка, а вернее сказать, женщина в расцвете лет, стояла посреди комнаты, задумчиво крутя в руке зеленый леденец. — Я же приказала тебе вернуться в комнату!

«Вот это да! — потрясенно думал Колян. — Ну и конфетки нам бабуля подвинтила — прямо невероятно, что такое может произойти на самом деле!»

Вошедшая Анна, а это была именно она, только повзрослевшая на много лет, удивленно глядела, как в комнату входил Кирилл.

А он боялся смотреть на пришелицу и потому решил войти задом.

— Тебе что было велено делать, а? — Анна говорила барским тоном, как будто ее брат был непослушным лакеем. — Тебе отец заниматься велел, а не с друзьями развлекаться, понятно? — глаза Анны метали молнии, и Коляну в таком гневном виде она даже нравилась.

— А ты давай собирайся домой, завтра в школе наговоритесь! Кириллу учиться надо, ты же его отвлекаешь на всякие пустяки, — сестра постепенно смягчилась и уже спокойнее продолжила: — Иди, иди, Николай, у тебя, наверное, тоже дома дела имеются!

— Ага, Анна Сергеевна, уже иду! — Колян взглянул на Кирилла, стоявшего с открытым ртом, и поднялся с места.

Анна положила в рот зеленый леденец и направилась к выходу из комнаты, и в это время Коляну показалось, что в комнате пахнуло теплым ветром, формы как-то странно расплылись и стали таять в воздухе — Анна точно становилась бесплотной, похожей на фею, только в окружении современного интерьера.

Это придавало всей сцене какой-то жутковатый оттенок современной сказки — Анна уменьшалась в размерах, а Коляну казалось, что он взлетает прямо над ней.

«Уж не схожу ли я с ума?» — подумалось Кольке, но нет, никто и не думал в этой комнате сходить с ума, просто наяву происходило самое настоящее чудо, и оттого мальчишке становилось только страшнее.

Вот Анна сделалась почти совсем невидимой, только возле двери колыхалась едва заметная, переливающаяся всеми цветами радуги фигурка, и вдруг все неожиданно пропало.

Вернее, исчезло волшебство — возле двери стояла та же самая маленькая Анька, только не по-детски бледная и с ужасом глядящая на брата.

Кирилл закрыл, наконец, рот и тупо глянул на Кольку:

— Что это, а?

— Откуда я знаю? — Колян тоже еще не пришел в себя.

— А где… она? — Кирилл не мог поверить, что его привычная ябедница-сестра, которая сейчас находилась рядом, и та властная женщина — одно и то же лицо.

— Да вон стоит, ты же не слепой! — Колян показал на Аньку, — она понуро ждала кары.

— Ага, — зловеще сказал брат, сжимая кулаки. — Ну, Чикита, иди-ка сюда!

— Довольно! — Колян схватил Кирилла за локоть. — Она не виновата!

— Не ви-но-ва-та? — изумлению Кирилла не было предела. — А кто же тогда… — он не успел договорить: Колян бережно встал, подошел к Аньке и вывел ее из комнаты.

— Иди к себе, подружка, мы уж как-нибудь сами разберемся!

Анька благодарно закивала, но так и не смогла пересилить свою натуру:

— А можно мне взять у вас несколько штучек?

— Нельзя! Ты же сама видишь — это тебе не монпансье, — Колян бережно завел сестру Кирилла в ее апартаменты и вышел.

— Все равно я ей устрою сладкую жизнь! — бушевал Кирилл. — На родного брата с такими словами — думала, на всю жизнь большой останется!

— И осталась бы, если б второй леденец не съела! — Колян собирал рассыпавшиеся конфеты. — Она его просто случайно проглотила, и тут — раз! и готово — все по-прежнему!

— Ты-то что обо всем этом думаешь?

— А думаю я, брат Кирюха, что бабка преподнесла нам такое, о чем мы с тобой даже и мечтать не смели! Ну, мечтать-то, может, и мечтали, но чтоб это наяву случилось — не верили. Так?

— Конечно! Ты что ли верил?

— Нет, я даже во сне такого не представлял! Мы теперь можем становиться взрослыми… ну, по заказу, вроде. Сжевал леденец — и тебе все можно и ничего не страшно, сжевал другой — и ты снова, какой был! — Колян восхищенно глядел на металлическую коробочку. — Давай по разику, а?

Кирилл молча взял одну конфету — она была красного цвета — и, зажмурившись, разгрыз.

В первые секунды ничего не произошло — хозяин комнаты сидел на тахте с зажмуренными глазами, точно ожидая удара, и Колян, глядя на него, в свою очередь торопливо проглотил леденец.

Вкус у него был — как и у множества других, съеденных Колькой в бессчетном количестве, — приторно-сладкий и чуть горьковатый. Леденец как леденец.

Коляну подумалось, что волшебными оказались только те, которые съела Анька, а остальные — просто самые обычные конфеты, но тут с ним стало твориться что-то странное.

Земля словно вырвалась из-под ног, и Кольке показалось, что он стоит на поверхности огромной карусели — так трудно было ему сохранять равновесие.

Мальчик присел, но ощущение не исчезло, а лишь изменилось — теперь это было похоже на аттракцион, будто бы Колян сидел на бешено вращающемся колесе обозрения. Вверх-вниз, вверх-вниз, как на палубе корабля в штормовую погоду.

Ему очень хотелось открыть глаза, но он боялся.

Вот тело его приобрело внезапно такую легкость, что будь Колян сейчас на крыше, он без страха прыгнул бы вниз и полетел, как на дельтаплане.

Так, наверное, чувствовали себя летящие на шабаш ведьмы. Колян наконец решился и, не открывая глаз, резко оттолкнулся руками от тахты.

Ноги его внезапно повисли в пустоте, а затылок издал мелодичный звон — это Колян въехал головой прямо в хрустальную люстру, что висела в комнате его друга. «Левитирую! — пронеслось у него в мыслях. — Ну, дела!»

В это время Колькино сердце забилось в бешеном ритме — и он подумал, что вот сейчас-то и придется ему скончаться от этих дьявольских леденцов.

Однако умереть ему не пришлось, Колян неожиданно больно упал на пол. Наконец-то все прекратилось, и он смог открыть глаза: вокруг была все та же комната, а рядом, тоже на полу, сидел его друг Кирилл.

Оба молодых человека глупо таращились друг на друга, не узнавая.

Кирилл вновь превратился в того мрачноватого парня, который показался Кольке в его облике вчера, когда он принял от колдуньи коробку с леденцами. На его щеках пробивалась темная щетина, а глаза оказались совсем не такого цвета, какие были у него в школьные годы. «Контактные линзы!» — догадался Колян.

Сам он почему-то ощущал во рту непонятный металлический привкус, словно держал на языке монету. Этот привкус имели Колькины передние зубы, сделанные из какого-то металла. «Ну вот, все с обновками!» — грустно поразмыслил Колька и встал.

— Ты как, а? — это был голос Кирилла, чуть глуховатый, с прокуренной хрипотцой.

— Вроде ничего, — Колька сел на стул и осмотрелся.

— Здорово! — Кирилл кувыркнулся на полу через голову и вскочил прямо напротив зеркала. — Вот это да! — он рассматривал себя, как посетители рассматривают в зоопарке редкую обезьяну. — Да сколько же мне лет?

— Лет двадцать шесть-двадцать семь, — Колян осторожно заглянул в зеркало через плечо друга.

— И мне столько же, — Колька удовлетворенно вздохнул и взял из коробки папиросу. — Курим?

— А как же! — радостно ответил Кирилл и внезапно глухо и влажно закашлялся. — Вот черт, — через силу выдохнул он. — Я, похоже, курю всю свою жизнь, прямо со школы!

— Да уж… — с сожалением подтвердил Колька.

— Ну, что будем делать? — Кирилл отдышался и теперь с интересом смотрел на свой письменный стол — там в беспорядке валялись карандаши, ручки и обертки из-под чипсов.

— Откуда я знаю, что? — Колька пускал затейливые колечки дыма, следя за тем, как они плывут в воздухе.

— А ведь еще минуту назад я не смог бы выдуть ни одного кольца!

— Кто знает, чему мы теперь научились? — Кирилл открыл дверь и позвал:

— Анька!

Из своей комнаты вышла сестра и робко подошла к бархатной шторе, загораживающей вход в комнату брата:

— Я здесь…

— Да не бойся ты, заходи!

Анька вошла, увидела высокого, небритого Кирилла, вальяжно дымящего папиросой, и, не совладав с собой, пискнула:

— А… ты тоже, да?

— Да-да, и он тоже, — успокоительно произнес Колян. — Заходи, присаживайся!

У Аньки не попадал зуб на зуб; она, как мышь, пробралась к тахте и замерла.

— Может, музыку включим? — Кирилл полез на полку, где большой грудой лежали диски. — Что-нибудь тяжеленькое, да?

— Не надо тяжеленького, — Колян покопался в хаосе кассет и выбрал неизвестно как попавший в коллекцию Кирилла диск Алана Стивелла. — Вот этот включи!

Кирилл с сомнением поглядел на ирландский пейзаж, изображенный на вкладыше, и, покачав головой, нажал клавишу магнитолы. У него слегка дрожали руки, и он едва не сломал транспортную панель. Чертыхнувшись, «меломан» все-таки отправил диск в недра аппарата.

— Приятель, я его ни разу не слушал!

— Темнота! — удовлетворенно резюмировал Колька, вытряхивая из коробочки с леденцами два зеленых. Он положил их рядом на стол, остальные же плотно закрыл и спрятал к себе в карман.

Из динамиков полилась древняя ирландская музыка. Она была настолько прекрасна, что даже Кирилл, убежденный поклонник Death-metall, — и тот притих.

— Какие будут предложения? — нарушил тишину Колян. — В нашем распоряжении имеются, как это ни невероятно звучит, самые настоящие волшебные конфеты. Они дают нам возможность становиться взрослыми в любой момент — и так же возвращаться в наш первоначальный возраст. Как будем их использовать?

— А вот как, — Кирилл вытащил из рюкзака дневник.

— Смотри: завтра у нас две контрольные — по английскому и по физике. Лично для меня это полный и безоговорочный крах, так что предлагаю захватить по парочке завтра с собой в школу.

— И что? — Колян не до конца понимал своего друга.

— Ты что, хочешь на этих уроках внезапно повзрослеть?

— Ну конечно! Мы заходим в класс, съедаем по леденцу — и Кошкалда падает в обморок. То же самое и на физике — Вельветыч сразу забудет, как там у него маятники качаются. Нам всем автоматом ставят тройки!

— Не думаю, — Колька отрицательно покачал головой. — Кошкалда — она вообще вряд ли когда в обморок падала; скорее, она попросит нас ее этими леденцами угостить. А Вельветыч — старый алкоголик, скорее всего он просто ничего не поймет и попросит нас, как посторонних, выйти из класса.

— Тогда как же?

— Я вот что думаю, — рассудительный Колян опять закурил. Надо сказать, что в нынешней ситуации ребята абсолютно позабыли о существовании родителей и курили вовсю.

— Пару леденцов я съем завтра вечером, когда отчиму надо будет снова идти в милицию насчет нашей краденой машины. Он все равно ничего добиться на сможет, так что лучше уж я сам схожу. Поговорю со следователем по-свойски — авось, дело-то с мертвой точки и сдвинется. Иначе не видать нам тачки, как своих ушей.

— А как же отчим? — спросил Кирилл. — Он-то ведь тоже одновременно с тобой в милицию соберется!

— Не соберется, — загадочно ответил Колян и встал. — А тебе, Кирилл, советую: сходи к нашей классной, представься там хоть дядей двоюродным, хоть тетей и поговори с ней — она зуб на тебя имеет. Да и на меня, впрочем, тоже. Ну, да не обо мне речь. — Он кивнул в сторону Аньки, беззвучно сидевшей в сторонке. — С ней-то как быть?

— Давай дадим ей несколько штук — и все, — Кирилл не мог скрыть возникшей неприязни к сестре. — Пусть делает с ними, что хочет, хоть все сразу съест!

— Нет, все сразу не надо, — Колька прошелся по комнате и принял простое решение. — Короче, все будем делать вместе! А сейчас, — он подошел к столу и взял два лежащих там леденца. — Сейчас пора назад.

С этими словами Колян вновь выпроводил так и не проронившую ни слова Анну из комнаты, после чего подошел к другу и дал ему одну конфету:

— Давай, борода, жуй!

Сам он тоже положил в рот зеленый леденец и сел в кресло, закрыв глаза. На этот раз действие леденцов наступило тотчас же. Колян как будто провалился в необозримую глубину тоннеля, перед глазами мелькали радужные круги, а в голове звучал целый оркестр.

Он явственно различал голоса отдельных инструментов, которые смешивались со звуками человеческой речи. Сейчас это состояние его уже не пугало, было даже как-то особенно приятно сознавать, что вот-вот все закончится, и он, Колян, вновь станет обычным пацаном-семиклассником.

На секунду Колька приоткрыл глаза и увидел Кирилла — тот уже почти целиком растворился в воздухе, оставив после себя лишь мерцающий силуэт. Экспериментатор взглянул на свои колени и не увидел их — сквозь его ноги была видна велюровая обивка кресла. «Прямо человек-невидимка!» — подумал он и вновь отдался гамме необычных ощущений.

В одно мгновение ему в глаза ударил яркий свет, причинивший боль, но тут же погас — и мальчишка ощутил ужасающую тишину. «Все! — подумал он. — Готово дело, можно открывать глаза!»

И действительно: напротив него на тахте лежал Кирилл — Кирилл прежний, без щетины и устрашающего выражения лица. Колян провел языком по зубам и обнаружил, что металл исчез.

Он тихонько встал с кресла и потряс товарища за плечо:

— Кирилл, дружище, вставай — все кончилось!

Кирилл открыл глаза и произнес:

— Как я выгляжу, Колян?

— Как и час назад, — Колька бегал по комнате, разгоняя руками папиросный дым. — У тебя скоро предки вернутся?

— Не знаю — должны вроде уже сейчас, — Кирилл поднялся, как свежевыструганный Буратино, — так медлительны и нескладны были его движения.

Он подошел к балкону, раздвинул шторы — и в комнату хлынуло солнце.

— Эх, хорошо, однако! Послушай, Колян, почему я чувствую себя, как новорожденный?

Колька тоже заметил этот необычный эффект действия леденцов. После перевоплощения у каждого из них было необыкновенно хорошее самочувствие. Ребята ощущали себя абсолютно счастливыми — и Кирилл вновь с громким уханьем кувыркнулся через голову на мягком ковре.