Мир был на пороге конца

Наина Куманяева

Действие романа происходит в Германии накануне августа 1914 года. Германская армия активно готовится к войне. В зону внимания германских спецслужб попадает молодая русская девушка Наташа Призорова, которая живет в немецком доме, выполняя работу секретарши и изучая немецкий язык. Однако личность Наташи заинтересовала и русские спецслужбы, которые посылают на встречу с ней своего агента…

Глава четвертая

Синий конверт

Жители Визенхольма хорошо знают пушку, из которой инвалид, старый Генрих, ежедневно в полдень дает выстрел. За все время моего пребывания в Визенхольме не было случая, чтобы из пушки палили в какое-либо другое время, кроме полудня.

Орудийный выстрел заставил моего непрошенного гостя отпрыгнуть от двери. Я настолько была удивлена происшедшим, что машинально опустила руку и отвела от незнакомца револьвер.

— Крепостное орудие, — смущенно прошептал он. — Почему стреляют в такой поздний час?

Однако, не ответив на этот вопрос, он поспешил запереть дверь и опустил шторы на окнах. Одновременно на холме поднялась отчаянная суматоха. До нас доносились отдельные выкрики, затем пропела сигнальная труба, и раздалась дробь барабана. Когда барабаны умолкли, снова выстрелила пушка, и затем пронзительно завыла сирена, прорезая ночную тишину.

Я стояла, поднеся руку к груди, и прислушивалась ко всему этому ужасному шуму. Казалось, что все вокруг ожило и наполнилось дикой энергией. И в третий раз прогремело орудие, и задрожали оконные стекла нашего дома.

— Боже, что случилось? — вырвалось у меня. — Что все это означает?

Незнакомец не потерял самообладания и по-прежнему настороженно прислушивался к окружающему.

— Это значит, — ответил он, вперив в меня свои живые глаза, — что из замка бежал один из заключенных.

— Заключенный? — недоверчиво повторила я. И внезапно мое сознание прорезала истина. — Вы хотите сказать…

Он кивнул головой.

— Но ведь вы русский? — прошептала я.

— Совершенно верно, — ответил он, — и все же мне пришлось просидеть в этом проклятом каземате без единого допроса тринадцать суток…

В Визенхольме не раз толковали об арестованных офицерах, но я никогда не слышала упоминания о том, что в числе заключенных были и иностранцы.

Я даже знала некоторых из содержавшихся в замке офицеров по имени, кое-кто из них сумел составить себе в городке громкую репутацию. Но на этот раз мне не пришло в голову усомниться в правдивости слов незнакомца. Прежнее спокойствие оставило его, и в этих разрозненных, с жаром произнесенных словах, звучала правда.

Внезапно я почувствовала к этому миниатюрному человеку симпатию. Я не раз бывала в замке, знала его высокие стены, окованные железом двери, бесконечные коридоры, в которых так гулко отдавались шаги.

Незнакомец обрел свою обычную манеру говорить и теперь спокойно продолжал:

— Я — действительно русский офицер. Больше я вам ничего не могу сказать, но вы дочь русского офицера и удовольствуетесь сказанным. Забудьте ложь, которую я сказал вам, — но служба и долг не допускают излишней откровенности. Мне доставили туда — и кивком головы он показал на крепость — письмо, в котором было сказано, что Игорь Грошев — по-видимому, вы его не знаете, но он один из наших — подготовит вас к моему появлению. Так, значит, вы ничего не слышали о нем?

— Нет, — ответила я.

— Значит, его нет в живых, — решительно заявил незнакомец. — Игорь еще никогда в жизни не был неточным. Послушайте, вы хотите помочь мне?

— Да.

— Сколько у вас имеется денег?

Я взяла свою сумочку и пересчитала ее содержимое.

— Около трехсот марок, — ответила я. В ту пору это были для меня огромные деньги.

— Вы можете пожертвовать этими деньгами?

— Разумеется.

Он принял банкноты, которые я протянула ему, и спрятал их в карман.

— Вам вернут их, — сказал он. — Я или кто-нибудь из моих людей вернет их вам. А если нет, то вам будет достаточно написать в военное министерство и изложить обстоятельства, при которых у вас взяли эти деньги. Вам их немедленно вернут.

Он потер руки и продолжал:

— Мне необходима шляпа, и еще я был бы не прочь обзавестись пальто.

— Сын доктора Кауфманна учится в Ронне и оставил здесь свою старую шляпу и дождевой плащ. Я сейчас принесу вам их…

— Подождите, — остановил он меня и взглянул на часы, — сейчас половина одиннадцатого. В котором часу вы ожидаете возвращения ваших хозяев домой?

— Не раньше одиннадцати. Кауфманны в гостях, играют в карты. Я не думаю, чтобы они освободились раньше половины двенадцатого. Я не хочу вас гнать, — добавила я, — но не кажется ли вам, что вам следует поспешить?

— Теперь, когда им уже стало известно о том, что я бежал, это не так важно, как раньше, — заметил он. — Лучше переждать первую горячку, прежде чем показаться на дороге. Во всяком случае полчаса в моем распоряжении.

— Если не вздумают обыскать сад, а это очень возможно…

Он покачал головой.

— Возможно, что это им сразу не придет в голову. Я намеренно оставил следы, которые ведут как раз в противоположном направлении, и я надеюсь, что сперва меня станут искать там.

— Скажите, вы бежали не через наш сад? — спросила я.

Он весело улыбнулся, словно подтверждая своей улыбкой мой вопрос.

— Но ведь стена страшно высока? — в изумлении воскликнула я. — И унизана гвоздями… К тому же калитка заперта…

Калитка, о которой я упомянула, находилась в самой глубине сада и вела прямо на двор замка. Через эту калитку комендант в прежнее время имел возможность проходить непосредственно в замок, не пользуясь главными воротами. Когда в дом коменданта переехал фон Кауфманн, калитку заперли и ключ повесили в караульную замка.

Незнакомец объяснил:

— Замок можно взломать. Однако, — продолжал он, приветливо глядя на меня, — я вам ничего не скажу. Запомните: чем меньше вы будете знать, тем лучше будет для вас. Вы должны забыть о нашей встрече. Вы еще новичок в этой игре, и вам следует уяснить себе, что тех, на кого падет подозрение, что они помогли мне бежать, ожидают большие неприятности…

— Ба! — заметила я, и не подозревая о том, как мне придется впоследствии пожалеть об этих хвастливых словах, — мне ничего не страшно. Я иностранка, и никто не осмелится тронуть меня.

Внезапно лицо незнакомца стало задумчивым.

— Не говорите так. Хромой не боится ничего.

— Хромой? — повторила я. — Кто это?

Мой вопрос произвел на моего собеседника странное действие, лицо его стало напряженным, и в глазах вспыхнул огонек.

— Да избавит вас Господь от встречи с ним, — серьезно заметил он. Я была удивлена происшедшей в нем переменой и серьезностью его тона. — Запомните то, что я вам скажу. Если обо мне станет осведомляться хромой немец, крупный, плечистый мужчина, то будьте настороже. Постарайтесь не вызвать в нем подозрений, в противном случае — берегитесь!

Наступило краткое молчание. Вокруг снова все затихло, замок словно вымер. Маленький человек поспешно застегнул свой пиджак.

— А теперь, — живо сказал он, — в бой! По причине, которую я вам уже изложил, вам не следует впутываться в эту историю. Вы теперь потушите свет, принесете мне пальто и шляпу и покажете, где здесь главный выход. Затем вы поспешите к себе наверх, нырнете в постель и до завтрашнего утра не шелохнетесь…

— А вы?

Он пожал плечами.

— А я закончу свою задачу. — И он протянул мне руку. — Прощайте, и еще раз спасибо вам. Мне хотелось сразу довериться вам, но однажды женщина предала меня, и с той поры я очень осторожен.

Он протянул свою худощавую руку, и я почувствовала тепло этого пожатия.

— Желаю вам удачи. Мне очень жаль, что я… была такой неприветливой, но я не поняла… Прежде чем вы уйдете отсюда, я должна вам сказать, что, по-моему, вы самый храбрый человек, которого я когда-либо встречала на своем пути.

Он покачал головой и улыбнулся.

— Я не храбр, а азартен, — примерно, как игрок, который просадил свою последнюю ставку. Я запятнал свою честь, попав к ним в руки и дав себя запрятать в эту крепость. Но теперь, честное слово, я верну ее себе незапятнанной.

И, произнося эти слова, он плотно сжал губы.

— Вашу честь? — повторила я. Что он хотел этим сказать? Поддавшись обаянию его слов, я решилась и спросила его: — Послушайте, майор, я так мало сделала для вас, быть может, я еще чем-нибудь могу быть полезной вам?

Он покачал головой.

— Вы вели себя великолепно. Но вы ничего не можете предпринять… по крайней мере здесь.

— Куда вы теперь направляетесь?

Он поколебался и потом ответил:

— В Берлин.

— В Берлин? — повторила я. — На следующей неделе я тоже еду в Берлин.

— Черт побери! — вырвалось у него. Но он поспешил отогнать мысль, которая пришла ему в голову. — Нет, нет, вы не должны впутываться в эту историю, это не дело для такой прелестной девушки, как вы.

— Я вовсе не беспомощная девушка, — сказала я. — Я привыкла заботиться о себе. Я хорошо владею немецким языком. Если я действительно могу чем-нибудь…

Он прервал меня:

— Все это мне известно. Но я должен действовать один.

И, повернувшись к письменному столу, он добавил:

— Вы готовы? Я тушу свет…

В это мгновение у входной двери резко зазвенел электрический звонок.

Незнакомец вопросительно взглянул на меня. Впервые его лицо приобрело выражение сильной озабоченности.

— Кто-то хочет войти в дом, — прошептала я.

— Вы не можете сказать, кто это может быть?

Я покачала головой.

— Кауфманны не имеют обыкновения звонить, у них имеется свой собственный ключ, у прислуги тоже.

— Это скверно. В таком случае мне надо уйти через калитку. Скажите, эта дорожка ведет на улицу?

— Да, — ответила я.

— Хорошо. В таком случае заприте за мною дверь и сбегайте наверх, чтобы накинуть на себя халат. Потом вы спуститесь вниз и посмотрите, кто звонит. А я воспользуюсь удобным мгновением и выберусь на дорогу…

Снова зазвенел звонок.

— Пусть звонят, решат, что вы уже спите.

Он прокрался на цыпочках к двери в сад.

— Готово? — спросил он шепотом.

Затем я увидела, как он застыл на месте. Он предостерегающе поднял руку и потом до моего слуха донесся шорох гравия — осторожный звук шагов.

Дроботов стремительно нагнулся, и комната погрузилась во мрак. Звонок прозвенел в третий раз. Из сада донеслись неясные, приглушенные шорохи.

До моего слуха долетел шепот.

— Вы действительно едете в Берлин?

— Да. В пятницу. Но почему вы спрашиваете меня об этом?

— Если со мною что-то случится, могу я надеяться на то, что вы исправите отвратительную глупость, совершенную мною?

— Я готова помочь вам, если это только в моих силах.

Наши руки встретились во мраке.

— Слушайте! В гостиной оперной певицы Эулалии Пикколомини, проживающей на Гогенцоллерн-аллее, 305, в шкафчике для граммофонных пластинок спрятан синий конверт. Он находится за граммофонными пластинками. Вы полагаете, что вам удастся раздобыть этот конверт без того, чтобы кто-нибудь заметил ваши действия? И вы сможете доставить этот конверт по указанному адресу?

Почувствовав легкий испуг, я ответила:

— Да, я постараюсь. Но как вы можете знать, что конверт действительно находится там?

— Потому что в этом доме никогда не прикасаются к граммофонным пластинкам. Эулалия ненавидит граммофонную музыку.

— Если конверта там не окажется, — продолжал он, — то это будет означать, что мне удалось опередить вас. Она встает поздно, и если вы пойдете к ней пораньше, то вам нетрудно будет завладеть конвертом. Ступайте предложить ей что-нибудь купить, какой-нибудь мех или кружева. Камеристку зовут Эльжбетой, и она проводит вас в гостиную.

Снова зазвенел нетерпеливый звонок.

— А что я должна буду сделать с конвертом? — спросила я.

— Вы его отнесете Аарону Израэлю. Он живет на Таубенштрассе 97, это одна из прилегающих к Фридрихштрассе улочек, у него театральная агентура. Этот конверт вы передадите ему, но только лично в руки. Он знает, что ему надлежит предпринять. К нему не так легко попасть, но если вы скажете, что вы дружны со мной, то он вас тотчас же примет.

Он пожал мне руку.

— Я знаю, что вы не бросите меня на произвол судьбы. Если бы вы знали, какое это имеет для меня значение! Я предал своих людей и теперь должен исправить содеянное. Вы запомнили оба адреса?

Я повторила названные адреса.

— Запомните имя Аарон Израэль — вы скажете ему, что посланы майором Дроботовом. А если…

— А если я его не найду или он будет в отъезде?

— Тогда, будучи в Санкт-Петербурге, передайте конверт в военное министерство, в канцелярию Военно-ученого комитета Главного штаба, отдел «Запад». А теперь заприте за мною дверь.

— Неужели вы уйдете сейчас?

— Это единственное, что мне остается сделать. Вы не имеете представления о том, что может произойти, если меня застанут здесь. К тому же мне кажется, что сейчас путь свободен. Тише!

Рука его легла на ручку двери и дверь бесшумно поддалась под его нажимом. Пахнуло запахом сырой листвы и в следующее мгновение черная беззвездная ночь поглотила Дроботова. Лишь тогда мне пришло в голову, что он ушел без обещанных ему шляпы и плаща.

Я заперла за ним, по возможности без шума, дверь и, миновав погруженную во мрак комнату, забралась к себе в спальню. При свете свечи я сорвала с себя платье и, распустив волосы, накинула на плечи халат. Затем, захватив за собой свечу, я поспешила вниз.

— Кто там? Что случилось?

В ответ раздался голос майора Гагенбека. Майор спросил меня на ломано русском:

— Это ест ви, фройляйн Наталья? Прошу фас, отпирайт шнеллер! Это ест я — майор Гагенбек.

Голос обычно веселого майора звучал сейчас хрипло и напряженно.

— Что вам угодно? Я одна в доме и не одета. Я уже спала…

Его рука нетерпеливо застучала по стеклу двери.

— Отоприте! рявкнул он уже по-немецки. Мне необходимо немедленно же переговорить с вами. Это не терпит отлагательства.

Я отперла дверь, и майор быстро вошел в дом. Его полное лицо было разгорячено, и светлые его глаза горели гневом. Он набросил на плечи серую шинель, а в руках у него был карманный электрический фонарик.

Происшедшая с майором перемена напугала меня. Я еще никогда не видела его в таком состоянии. Обычно этот полный, веселый и добродушный человек, очень забавный в обществе, всегда он был особенно внимателен ко мне. И тем более тяжело мне было увидеть сейчас его дико озирающееся лицо, слышать его резкую отрывистую речь.

Он повернулся и бросил кому-то невидимому, продолжавшему стоять в саду, приказ:

— Останьтесь со своими людьми у калитки и никого не пропускайте.

— Слушаюсь, господин майор, — прозвучал в ответ грубый голос.

Майор запер за собою дверь. Я была вне себя от страха за моего маленького друга.

— Один из наших заключенных бежал, — сказал майор, — теперь он говорил по-немецки, хотя обыкновенно он блистал передо мной своим ломаным русским языком. — Предполагают, что ему удалось бежать через ваш сад. Вы говорите, что уже спали. Вы ничего не слышали?

— Только выстрел из пушки, — ответила я, в надежде, что он не обратит внимания на мое волнение. — И потом отчаянный шум.

Майор провел электрическим фонариком по комнате, и его внимание привлек выключатель на стене. Он повернул его, но комната продолжала пребывать во мраке.

— Проклятье! Как раз в эту ночь выключен ток! — Повернувшись ко мне, он сказал: — Когда я звонил вам по телефону, вы мне сказали, что барон Кауфманн еще не возвратился домой. Теперь он дома?

— Нет.

— В таком случае я, с вашего позволения, осмотрю дом. Мы начнем с кабинета, выходящего в сад.

Майор отлично знал расположение комнат и, не теряя времени, прошел через столовую в кабинет. Он по-прежнему освещал фонариком путь, и я следовала за ним, опасаясь, что мой неизвестный гость оставил в кабинете какие-нибудь следы пребывания. Что я скажу майору, если ему вздумается подвергнуть меня допросу?

В то мгновение, когда мы прошли в кабинет, из сада донесся выстрел. У майора вырвалось восклицание, и он бросился к двери, ведшей в сад. Он распахнул ее, и мы услышали второй выстрел. Затем комната наполнилась гулом голосов, и я слышала в саду тяжелые шаги.

Майор выбежал в сад, захватив с собой фонарик. Я осталась во тьме.

Вне себя от страха, я прислонилась к косяку, не решаясь спросить себя, что означали эти выстрелы.