Рассказы

Найля Копейкина

В настоящий сборник включены рассказы писателя Копейкиной Н. Г. о жизни наших современников. Знакомясь с этой книгой, читатель будет увлечён не только представленными образами героев, интересными яркими сюжетами, зачастую с неожиданной концовкой, но и увидит разнообразный быт современника, его вниманию предстанет целый калейдоскоп человеческих отношений, поведенческих структур людей из разных слоёв населения.

Всё

Координатор полулёжа сидел в своём любимом кожаном кресле и, рассматривая вазу из русского старинного хрусталя, стоящую слева от него на мощной столешнице маленького круглого трёхногого столика из дерева твёрдых пород, давал распоряжения своему помощнику. Тонкие ноги координатора были вытянуты по шерстяному ковру умеренной ворсистости и упирались каблуками обутых на них туфель в коричнево-бордовый цветок узора. Руки от локтя до кончиков пальцев лежали на мягких подлокотниках кресла. Помощник координатора, как всегда, расположившийся напротив начальника на расстоянии десяти-двенадцати метров за небольшим круглым стеклянным столом внимательно слушал. Никаких записей, пометок он не делал, это было запрещено, всё сказанное надо было запомнить. Сейчас, когда начальник не смотрит на него, а, как обычно, рассматривает свою любимую вазу, помощнику было легко всё запомнить, он, выработавший для себя особую систему запоминания, умело пользовался ею, и мог запомнить не только содержание сказанного, но даже интонации голоса начальника. Интонации голоса были значимы, по ним помощник определял степень важности сказанного, подтекстовый смысл сказанного, настроение начальника и даже его самочувствие.

Вскоре координатор оторвал свой взгляд от вазы и перевёл его на помощника. Взгляд начальника тоже многое говорил. И может быть от избытка информации или ещё отчего-то, но под взглядом начальника система запоминания, выработанная помощником, давала некий сбой, при котором чуть искажался, а чаще и вовсе ускользал от помощника подтекстовый смысл.

— Скоро Бахи не станет, — сказал всё тем же ровным голосом координатор, но, уже глядя в глаза помощнику. Ни один мускул на красивом лице помощника не дрогнул, хотя он был удивлён. «Не станет? Почему? Бака здоров, как бык, значит, его уберут. За что?» — такие краткие мысли-вопросы стремглав пронеслись в сознании помощника и вслед за ними всплыли три цифры — количество тонн крокодильей кожи, слоновой кости, кожи жирафов, вывезенных за прошлый год из страны, управляемой Бахой. Другие цифры, означающие количество тонн вывезенной кожи иных животных, количество вывезенных минералов и прочие остались не тронутыми сознанием помощника.

Баха — так был кратко прозван президент той крохотной страны, которую координатор называл Чернильницей. Почему Чернильницей, помощник не знал, да и вряд ли кто в рабочем окружении координатора знал это наверняка, все могли только догадываться. Помощник предположил, что такому названию способствовал цвет кожи жителей этой страны — необычно тёмный с фиолетовым отливом. Координатор редко называл страны их географическими названиями, почти каждой из стран им было дано своё название, равно как и каждому руководителю стран были даны некие краткие удобопроизносимые имена. Президент Чернильницы носил длинное имя, три первых буквы которого были б, а, х.

— Скоро он заболеет. На лечение его отправят в Сток, там он и умрёт.

Стоком коррдинатор называл большую развитую страну с гнилой репутацией.

Помощник знал, что иногда координатор желал, чтоб помощник становился его «собеседником», то есть не безмолствовал, показалось, сейчас тот самый случай, но полной уверенности не было, потому помощник спросил с плохо скрываемой в голосе осторожностью:

— Может, лучше в Дебри?

— Да нет, эти русские ненароком ещё и вылечат. Нам этого не надо. Новый Баха уже почти готов, ему осталось подкрепить голос.

И, давая Помощнику понять, что всё решено и обсуждению не подлежит, Координатор указал, кому надо поручить операцию «Баха».

Новый Баха — двойник убитого президента, внешне не отличался от погибшего. Рост, телесная фактура, фас и профиль лица, даже свисающие веки, шершавость кожи, её фиолетовый отлив — всё было схоже. Лишь строение стоп и ладоней рук нового Бахи несколько отличались. У погибшего Бахи было заметное плоскостопие и ладони его рук были уже. Кроме того сами пальцы и рук и ног погибшего и нового Бахи имели разное строение, тем не менее, жена погибшего Бахи сразу признала в новом Бахе своего мужа и ничем не выдавала свои подозрения. Конечно, это было внешнее проявление, в действительности она понимала, что мужа её заменил оборотень, и ей, чтоб остаться в живых, надо тщательно играть роль жены президента, не выказывая своих страхов.

Ещё готовясь стать Бахой, просматривая семейные фотографии и видеосъёмки президента, двойник с некой неприязнью смотрел на тридцатилетнюю обвешанную яркими бусами в несколько рядов, вечно улыбающуюся полноватую женщину с намеченным вторым подбородком, с почти плоским задом, присущим женщинам местного племени, с уже обвислой на предплечьях кожей, с мужловатой структурой ног и с отвращением думал о том, что ему придётся играть роль любящего мужа этой женщины. Баха был любящим мужем, возможно, поэтому, а может, по иным причинам, он имел всего одну жену, хотя местные законы, а вернее, обычаи позволяли иметь их несколько, и уделял ей много внимания. Кураторы готовящегося двойника уверяли его, что будет не обязательно уделять «своей» жене столько времени, ведь людям свойственно меняться. Президент «после перенесённой болезни» тоже может очень измениться, уйти с головой в политику, или даже просто поохладеть к первой жене и взять в жёны другую, ту, кого выберет сам двойник, ну, а с первой что-нибудь случится, убрать её будет не сложно. Двойник согласился с этим, это успокаивало его, хотя он точно знал, что выбрать себе в жёны кого-то сам он вряд ли сумеет, всё, что ему предстояло делать, должно было согласовываться с Братом. Брат — так двойник мысленно именовал ту организацию, которая наняла его на исполнение роли президента Чернильницы.

Сидя в подводном каменном кресле, сооружённом в красиво оформленном бассейне, наполненном прозрачной тёплой водой, которая сейчас, в темноте, подсвечивалась снизу разными цветами, оборотень вспоминал детство, в котором постоянно испытывал голод и жажду. Вспоминал драки между детворой, возникающие из-за желания глотнуть воды из луж, глиняный кувшин с водой на голове матери, с которого он почти не спускал глаз с момента, как встречал мать на окраине сопки и до самого того момента, когда кувшин ставился на глиняный пол дома. Хотя то, что считалось домом, вряд ли так можно было назвать. Это было сооружение из жердей и листьев. Тут же мать осторожно наливала воду в три чашки. Себе и двум сыновьям. Остальная вода тщательно закупоривалась кляпом из сухой травы, смешанной с глиной, и опускалась в углубление в полу, вырытое специально для этой тары.

Мягко ступая босыми ногами по освещённой дорожке, подошла с подносом, уставленным графином, фужером и вазой с фруктами Ло — жена Бахи, то есть теперь уж его жена. Поставила поднос на край бассейна рядом с мужем-оборотнем, ласково улыбнулась ему, обнажая белоснежные зубы, и с нотками искренней заботы в голосе сказала:

— Выходи, милый, ты же не рыба! Я жду тебя.

При наклоне женщины её длинные бусы чуть коснулись волос оборотня. Задрав через плечо голову, оборотень увидел бусы и в отвисшую горловину лёгкого яркого платья жены её груди. Неожиданно для себя оборотень спросил:

— Ты почему одела эти бусы?

Вопрос был задан наобумь, вылетел сам по себе, оборотню просто хотелось немного задержать жену, перекинуться с ней какими-то словами.

— Ты же просил меня всегда надевать их перед этим.

— Посиди, дорогая. Давай выпьем.

— Хорошо, я принесу фужер.

Женщина сделала движение в сторону, но оборотень остановил:

— Не стоит, я тебе налью, а сам из бутылки.

Он ошибочно назвал графин бутылкой, но жена не подала виду, что заметила это.

Выпили, поговорили о красиво подсвеченных пальмах, о маленьких юрких животных, бойко лазавших по пальмам. Оборотень, встав с подводного кресла на ноги, стоял перед ней с голым торсом. Лицо его было на уровне груди жены, вставшей на край бассейна на колени. Поставив допитый фужер, жена неожиданно обняла голову оборотня и упёрла его лицо в свою грудь. Оборотень тут же свободной рукой обнял женщину, а потом, аккуратно поставив графин на бортик, обнял её и другой. Вот уже много лет оборотень не был ни в чьих объятиях, а это объятие головы на уровне женской груди его опять отослало к детству, только теперь хлынувшему в сознание не воспоминанием, а ощущением: так когда-то его — ребёнка обнимала мать. Объятие было не долгим.

— Иди, — вымолвил оборотень, пряча взгляд от женщины. Я сейчас приду.

Она хотела унести поднос, но он скомандовал:

— Оставь, уберут!

«Ты же просил меня надевать их перед этим» — оборотень пытался угадать точный смысл слов «перед этим». Наверное, перед сексом, решил он, полагая, что ничего другого в этот поздний час быть не должно. Похоже, он не ошибся, женщина с яркими бусами на шее, раскатившимися по её обнажённым грудям, лежала в постели, до пояса накрыв себя полупрозрачным покрывалом. При виде оборотня она прохрипела:

— Скорее…

Он не заставил себя ждать.

Первая мысль его — я буду иметь жену президента — быстро пропала, пропали все мысли, уступив всё бызмысленному полёту. Куда? А Бог знает куда, просто блаженный полёт и ужасно сладостное ощущение. Такого оборотень не знал раньше, не знал, что такое вообще на этом свете может быть. Вернувшись на землю, оборотень признался себе, только себе, и никому больше — ради этого стоило родиться на этой земле.

Уже на второй месяц жизни в облике Бахи, оборотень полностью вжился в установленную для него роль, и ему всё стало нравиться, даже бледнокожий лысый тип в очках почти перестал раздражать его. Оборотень быстро вжился в рабочий график президента, который больше походил на график работы артистов, ведь принимать решения, работать с документами ему не приходилось, всё это делалось за него, надо было только по указанию Брата подписывать бумаги, появляться на публике, сниматься на телевидении. Популярность оборотня тоже не беспокоила, ему это даже нравилось. Конечно, его существование омрачали некоторые запреты Брата, к примеру, ему запрещали полнеть, а потому всегда еды подавали меньше, чем ему хотелось, запрещали охоту на змей, на птиц, запрещали ходить босиком, петь песни, разученные им в детстве, и которые всё чаще шли ему теперь на ум. К счастью, не запрещали общаться с женой, которая стала ему родной.

Заметив в жене некоторую перемену, оборотень обеспокоенно спросил её:

— Ты что такая? Не заболела ли?

— Да, — ответила жена. — Мне не здоровится.

Вызвали доктора, который что-то прописал, что-то рекомендовал, но положительного результата это не дало. Оборотень обратился к Брату с просьбой послать жену на лечение к хорошим докторам. Недолюбливаемый оборотнем куратор — светлолицый лысый мужчина в очках, выслушав просьбу оборотня, некрасиво оскалился. В этом оскале читались злоба, усмешка, ехидство, и, главное, отказ.

— А что ты хотел, — сказал лысый, сбросив с лица противную гримасу, — мы же по твоей просьбе запустили процесс её ликвидации. Не страшно, ты возьмёшь себе в жёны другую, а может, и не одну, — тут лысый подхихикнул, — Ло осталось жить максимум недели две-три.

С этими словами лысый замолк, но колючий взгляд его оставался на лице оборотня.

— Жаль, — сказал оборотень, усиленно пряча искренние чувства, — я стал уже привыкать к ней, а теперь новые хлопоты. Жаль — повторил он, и вдруг, на мгновение в его взгляде мелькнула надежда, но он тут же сумел скрыть этот взгляд, не ускользнувший однако от куратора, и почти ровным голосом спросил:

— А может, можно остановить процесс. Я не хотел бы лишней возни с бабами.

— Нет! — твёрдо ответил собеседник, всё так же глядя на оборотня. — Процесс не обратим. Печень её разрушена до невосстановимой фазы. Женщина оказалась крепкой, другая давно бы уже была на том свете.

Мужчины посидели молча с минуту. Первым встал куратор.

— Если у тебя всё, я пошёл.

— Всё! — поднимаясь из кресла, ответил оборотень.