Рассказы

Найля Копейкина

В настоящий сборник включены рассказы писателя Копейкиной Н. Г. о жизни наших современников. Знакомясь с этой книгой, читатель будет увлечён не только представленными образами героев, интересными яркими сюжетами, зачастую с неожиданной концовкой, но и увидит разнообразный быт современника, его вниманию предстанет целый калейдоскоп человеческих отношений, поведенческих структур людей из разных слоёв населения.

Больной

— Пап, — обратился вечером Павлик к отцу, тупо уставившемуся в телевизор, — а почему они тебя больным называют?

— Кто они? — оторвавшись от зрелища, спросил отец.

— Ну, все!

— А ты больше их слушай!

— Пап, ты болеешь, что ли чем?

— Дурак! Ты уроки-то выучил?

— Выучил.

— Выучил! — передразнил отец. — А завтра снова двойку по английскому схватишь!

— Нет у нас завтра английского.

— Всё равно садись, учи!

В голосе Дениса слышалось раздражение, он вспомнил случай пятилетней давности, который и закрепил за ним прозвище Больной.

После работы Илья, наскоро простившись с бригадой, ушёл домой, трое же других членов бригады: он — Денис, Фёдор и Михаил, пошли по обыкновению в котельную, где дежурил дед Сергей, имеющий прозвище Учёный. Дед уже поджидал гостей, застелил деревянный лоснящийся стол жёлтой клеёнкой, расставил на ней гранёные стопки, соль в деревянной треснутой солонке, хлеб в потрескавшейся мелкой паутинкой тарелке, солёные огурчики в стеклянной банке и узелок из старого шерстяного клетчатого платка, в котором была печёная картошка.

Откуда-то из-за пазухи Михаил вынул поллитровку, и зазвучала услаждающая слух мужчин трель разливаемой водочки. Живо, почти не разговаривая, мужчины опорожнили рюмки и приступили к закуске. После второго розлива бутылка опустела, но тотчас же из-за пазухи Михаила появилась другая. Сегодня Михаил был «именинником», так назывался среди них тот, кто должен был по очереди выставляться.

Вторая бутылка пошла медленнее, с разговорами. Вспомнили дневные дела по работе, и, конечно же, своего бригадира Илью.

— И чего это он всегда бежит домой, жены боится что ли? — предположил Фёдор.

— А, может, любит он её, — высказался дед Сергей.

— Да, Зинка-то бабёнка ничего, ничего… — вкрадчиво, как бы заявляя, уж я-то знаю, — сказал Денис.

— Много ты знаешь! — усмехнулся Фёдор.

— Знаю!

— Откуда ж ты её знаешь? — спросил дед.

— Да я её как-то прямо в лесу…

— Да ну?! — подлил масла в жар Фёдор, знающий слабость Дениса прихвастнуть.

— Ну да, — раздражённо скривив лицо, не глянув даже в сторону Фёдора, ответил Денис. — Лет пять назад это было, тогда Ильи ещё и в помине у нас не было. Грибы она собирала, ну и я, ну и встретились. Я скорее левее дал, сами понимаете, какие грибы для двух грибников, гляжу, и она за мною левее подаёт, я — в ельник, и она — туда же. Ну там, слово за слово…, присели отдохнуть, ну, а там уж и прилегли. Сдобная баба, ничего не скажешь.

— Да уж, наверное, сдобнее твоей Верки, — поддел Фёдор, недолюбливающий жену Дениса, свою бывшую одноклассницу Верку, некогда прыщавую ябеду-девчонку, а сейчас сварливую неопрятную женщину-сплетницу.

— Да, — изобразив на лице слащавое выражение, продолжил закончивший уж было повествование Денис единственно с тем, чтобы не отвечать Фёдору, — долго я тогда тосковал по ней. Ну, а с другой стороны, думаю, сдалась она мне больно, я уж тогда женат был, уж Павлику было три года.

— А ты-то был ли ей нужен? — не унимался Фёдор, которому нравилось бесить Дениса. Денис отмолчался.

— Хороша бабёнка, — заметил дед Сергей. — Вам бы, мужики, такую, а? Не чесали бы вы тут языками, а бежали бы домой. Илья уж, поди, дома сидит, пироги жуёт и любуется своей Зинулей. Хороша, хороша бабёнка…

— А ты почём, дед, знаешь? — спросил Михаил, который всё это время молчал.

— А кто ж её не знает-то? Как пройдётся, так того и гляди…, ну как королевна! Так и хочется ей поклониться. А…

— Ну, это уж ты загнул, — перебил Денис, — привык всё мерить своими холопскими мерками.

— Может, и холоп я, — ничуть не меняя доброжелательного тона, ответил дед, — а красоту ценить умею. Где ты баб таких видел, чтоб тебе и рожа, и кожа, и волоса, и фигура, — дед сделал жест руками, изображая фигуру женщины. — Это разве что по видикам, так ведь там бабы-то с силиконовыми грудями, а здесь природа! — дед Сергей поднял указательный палец.

— Верно дед говоришь, — отчего-то тяжело вздохнув, отозвался Михаил, — природа.

— А что, — заговорил Фёдор, — мне Зинуха тоже нравится, красивая, но вот насчёт пирогов я что-то сомневаюсь.

— Чего сомневаешься? Чего? — встрепенулся дед. — Сомневаешься, печёт ли она их?

— Да, сомневаюсь. Ты, дед, видел ли её ногти-то? Видел её маникюр?

— Видел! — торжественно объявил дед, — но я и пироги её видел, и не только видел, но и едал не раз! — как-то победоносно объявил он.

Видя вопрос на лицах молодых мужчин, дед не торопился с объяснением. Он специально встал и пошёл в растопную, подошёл к котлу, открыл тяжело лязгнувшую его дверцу и, не торопясь, стал мешать угли длинной кочергой.

— Давно я пирогов не ел, моя что-то совсем перестала печь, как навезли к нам всякой заморской дряни, так она совсем обленилась, — сказал Фёдор.

Денис с Михаилом молчали и искоса наблюдали за дедом Сергеем. Тот не спеша вернулся в коморку, где сидели мужчины, сел на свой стул с почерневшей от угольной пыли дерматиновой обшивкой и хитро обвёл присутствующих взглядом.

— Вкусные у Зинки пироги, — заговорил он, хитро улыбаясь. Ему нравилось держать вопрос в подвешенном состоянии, он чувствовал нутром, почти осязал вопрос, и вот сейчас он, дед Сергей, даст на него ответ, и вопрос закроется, перестанет существовать. Это всегда немного волновало и даже будоражило деда.

— Сдобные, пышные, сейчас такие редко кто печь умеет. Вот Ксюша моя покойная, да, та бывало, тоже такие пекла. В четыре часа вставала, замешивала тесто. Утром встаёшь, а уж полон дом пирогов! —

при этом взгляд деда Сергея на некоторое мгновение запеленился, но тотчас же вновь стал лукавым.

— Да где это она тебя пирогами-то угощала? — не выдержал Денис. Уж не тогда ли, когда Илья в ночную заступал?

— Дурак! — сердито перебил дед, — Одно у тебя на уме. Да, видно, шибко тебя Зинка прошибла! Ишь, и о ночных Ильи вспомнил!

Денис сменился с лица, но тоже на мгновение. В следующее мгновение он взял себя в руки, и смущение, промелькнувшее в его глазах, исчезло.

— Ты не отворачивайся от ответа-то, не отворачивайся! — стал он напирать на деда. — Что про пироги-то молчишь? Где ты их едал? Приснилось что ль?

— Дурак ты, Дениска, пацаном дураком рос, так дураком и останешься, — беззлобно ответил дед. — Чего это я тебе сны-то свои рассказывать стану. Мои сны теперь не о пирогах. — Он помолчал немного, помолчал бы ещё, но, поняв по выражению Фёдора, что тот хочет заговорить о чём-то, поспешил с ответом: — Зинка-то Илюхина — подруга моей Клавки.

Дед с удовольствием наблюдал за тем, как мужчины реагировали на его слова. Фёдор смотрел на него с удивлением, Михаил — заинтересованно, Денис — с недоверием.

— Давно ли? — всё с тем же недоверием спросил Денис.

— Хм, — хмыкнул дед вместо ответа. Нравилось ему тянуть с ответом, это, можно сказать, была его слабость. — Да уж не два дня, — уклончиво ответил он.

— Ты не темни, дед Серёж, — вмешался Фёдор, который тоже был удивлён. Он никогда не видел этих женщин вместе, да и что может их объединять. Клавдия — незамужняя, высокая, строгая, грубоватая с лица и Зинаида — замужняя, всегда весёлая, быстрая, но не суетливая в движениях, стройная, красивая. Клавдия — директор школы, Зинаида — медсестра. Одна живёт в верхней части городка, другая — в нижней.

— А что мне темнить, — внутренне радуясь удавшейся затяжке, ответил дед. — Говорю же, дружат они. Вечером на аэробику вместе ходят, знаете, танцы у них такие спортивные. Клавка моя к Зинухе на прогревание ходит, загар какой-то искусственный. Книгами всё меняются. Хемингуэй какой-то! Куприн! Я тоже у Клавки книги беру, интересные! Это тебе не видики ваши. Вчерась какие-то выкройки кроили. Вот в аккурат вчера Зинаида и пирог приносила. С рыбой. Я утром шёл с рыбалки, зашёл к ней, рыбки занёс, а она уж к вечеру и пирог спекла. Мастерица! Не пирог, а объедение! И дочка у них такая же, ещё соплюха, а уж туда же! И стряпает, и шьёт, и вяжет.

— Ты откуда знаешь? — спросил Денис.

— Откуда, откуда! Заладил! Оттуда! А насчёт лесу это ты зря! Не верьте, мужики, не такая Зинаида. Много мужиков к ней ладилось, да никто что-то не пристроился, а ты, хрен такой, выискался! — дед Сергей неожиданно разгорячился. — Да никто тебе не поверит, чтоб Зинуха с тобой, да ещё в лесу! Она в лес-то одна никогда не ходит.

— Сейчас, может, и не ходит, а тогда ходила.

— Дурень! А я говорю, не ходила! Боится она, ориентира у неё нет, заблудиться может. А если б и одна пошла, нужен ей ты, гриб какой выискался! — дед видел, как веселеют глаза Фёдора и Михаила, и это подбодряло его. — Мухомор!

— Ну ты, полегче, дед, полегче! — с угрозой в голосе сказал Денис. Но, распалённый, дед, не обратив внимания на его слова, продолжил:

— Да я же знаю, как всё в действительности-то было.

Денис трусливо опустил глаза, но тут же поднял их.

— А ты что, под кустом сидел?

— Была нужда мне под кустами сидеть. Что я, заяц что ли! Это ты зайцем под кустом сидел, Зинку караулил, а Клавка моя тебя спугнула. Она ж у меня крупная, да в штаны обряжена, — обратился дед к Фёдору с Михаилом, — так он, видимо, её за мужика принял, как сиганёт!

— Ну чего, чего врёшь-то! И не сигал я вовсе!

— Ну да, не сигал, а так бочком, бочком, и наутёк, а байку свою ты выдумал. Воображение, понимаете ли, у тебя разыгралось! — дед повертел в воздухе растопыренной пятернёй. Болезнь это такая, да, да, я читал, Зинаида приносит Клавке моей книги-то по медицине. Это человек желаемое выдаёт за реальность, сначала вроде в шутку, ну, чтоб соврать, похвастаться, а уж потом и сам начинает верить. Может даже спорить с кем угодно, было, да и всё тут. Видно, Дениска, и у тебя такая же болезнь.

— Ты, дед, гляжу, шибко учёный стал, подслушиваешь всё бабьи разговоры, да потом как сорока их разносишь.

Дед Сергей недобро блеснул глазами, но тут же лицо его снова приняло смеющееся выражение.

— А что ты так всполошился-то? В том-то и дело, что правду я говорю. Видел я, как ты Зинуху караулил. Клавдия тебя спугнула, а уж шибко интересно было мне за тобой наблюдать.

И, уже не глядя больше на Дениса, дед Сергей продолжил свой рассказ Фёдору с Михаилом.

— Иду тихонько по ельничку за девчатами, пусть, думаю, впереди идут, а уж мне что останется, они всё равно больше половины не замечают, особенно Клавка моя, сорвёт гриб, и пошла, а не соображает, что рядом должны и братья быть. Вдруг вижу, Дениска в чёрной кепочке своей словно заяц притаился, настороженный такой сидит, напряжённый, я со спины его вижу, но чувствую, чего-то он высматривает. Уж не лось ли, думаю, как бы девок моих не перепугал. Хотел подойти к нему тихонько, да вижу, а он это на Зинку пялится, ну прямо как лиса зайца сторожит!

— Да ладно, ладно тебе завирать-то, — пытался перебить Денис, но дед даже ухом не повёл.

— Так, знаете, полуприсядью стоит, ну прямо как суслик над норкой. А Зинка-то его не видит, идёт себе тихонечко, под ноги глядит. А одета она была, как и моя Клавка, в штаны. Штаны у ней в обтяжку, кофта в обтяжку, ну у Дениски дух-то, видно, и перебило, что он, родимый, как был полуприсядью, так и замер, — смаковал свой рассказ дед, подбадриваемый сдержанной улыбкой Михаила и весёлым гыканьем Фёдора. — Меня-то он не видел, а то бы, может, выпрямился, неприлично всё ж мужику в полуприсядь, в сусличьей позе. А я-то ведь тихо по лесу хожу, ни сучком не тресну, в войну-то я ж разведчиком был.

— Ну хватит, разведчик! Разбрехался, раскудахтался как на насесте!

Дед, не очень-то любивший долгих рассказов, считал уж было, свой рассказ законченным, но, подстрекаемый обидой, вызванной услышанными в свой адрес словами, продолжал:

— А кто его знает, может, ему так сподобней. Я вон читал, что некоторые мужики даже кончают, когда видят красивых баб. А японцы, вы ж сами знаете, они шестьсот разных поз изобрели. Может, и у Дениски поза какая особенная. Пусть уж, думаю, человек наслаждается, не буду мешать, да вот беда, Клавка, как медведь, откуда-то выскочила. Он, бедный, аж вздрогнул, обежал зачем-то ёлку кругом и сиганул в сторону Горшкова. Мне это теперь смешно, а…

— Ну кончай, кончай, учёный! — угрожающе стал надвигаться на деда Денис, но дед, даже глазом не моргнув продолжал. — …тогда мне так жаль его стало. Ой, батюшки, думаю, что это с мужиком-то сделалось, никак в штаны наклал!

Денис, подошедший было вплотную к деду Сергею, развернулся и выбежал из каморки. Он бежал по узкому проходу мимо топок и слышал за спиной дружный мужской хохот, а сквозь него слова деда:

— Вот, вот, в аккурат так и бежал, больной какой-то!