Пока идут старинные часы

Наталия Беззубенко, 2022

Роман вошел в шорт-лист конкурса «Любовь между строк» 2022 г. Людмила Никольская получает необычное электронное письмо, ее приглашают в музей-усадьбу Н. Уварова, известного писателя девятнадцатого века, для участия в литературном проекте. Интерьеры старинного особняка, раритетные издания, превосходная оплата – что может быть прекрасней? Но у каждого участника проекта свои скрытые, не всегда безобидные мотивы. В полумраке коридора ожили старинные часы. Быть беде, – пророчит народная молва. И несчастья не заставляют себя долго ждать. Людмиле нужно успеть многое понять про себя и про других, и времени у нее в обрез, пока идут старинные часы…

Глава 4

Столовая, расположенная в этом же флигеле, безликая, как и мой рабочий кабинет. Большой обеденный стол по центру, металлические стулья с сиденьями из коричневого кожзама, картины с неизменным изображением осенней усадьбы на стенах. И незнакомые люди. Медленно выдыхаю, осматриваюсь.

Франтоватого вида молодой человек — лысая голова, изящная бородка, льняной пиджак и небесного цвета рубашка — оживленно что-то рассказывает блондинистой девушке. Ее аккуратненький носик и подведенные черным глаза наводят на мысль о кошачьих. Леопардовая блузка еще больше усилила бы сходство, но на ней кумачовое платье с глубоким декольте, в недра которого то и дело погружается взгляд франта. Рядом с Александром Лаврентьевичем брюнетка с короткой стрижкой, косая челка, как штора, скрывает реакцию на наше появление. Поодаль от всех тучный мужчина, его лицо мне знакомо. Писатель-краевед Бондаренко Сергей — лысина в полголовы, близко посаженные глаза, излишний вес и оттопыренная рубашка на выпирающем животе.

Чистые приборы на столе и пустые стулья намекают, что на ужин собрались еще не все гости. Сколько же их? — ладони становятся влажными. Вот он, мой вязкий кошмар, в котором я растворюсь без остатка через несколько минут: замкнутое пространство, изучающие взгляды незнакомцев, хищные улыбки-оскалы.

— Здд… — воздух заканчивается в легких разом, звук дребезжит на губах, отказываясь срываться простым приветствием.

В спину мягко, но настойчиво пихают, оттесняют к центру комнаты. Тканев упорно пробирается к накрытому столу с дурманящими запахами, а тут я застыла каменным изваянием у входа, мешаюсь на его пути.

— Добрый вечер, почтенная публика! — громогласный младший научный сотрудник сразу останавливает все застольные разговоры и обращает внимание на нас. Я чувствую себя бабочкой, которую энтомологи нашпиливают на иголку и внимательно изучают как невиданную особь.

Александр Лаврентьевич галантно отодвигает свободный стул, приглашая меня к столу. А вот Тканев не дожидается приглашения и плюхается рядом. Вытягивает столовую салфетку и, сложив ее треугольником, повязывает себе на шею на манер детского слюнявчика, не смущаясь реакции окружающих. Подцепляет пальцами огурчик из салатника, с аппетитом хрустит, удовлетворенно кивает и накидывает пару ложек салата себе в тарелку. Потом облизывает ложку и тянется ей к сочному мясу с черносливом. Блондинка театрально закатывает глаза, франт кривится в усмешке. Брюнетка прячет улыбку, вытирая губы бумажной салфеткой.

Меня представляют. Киваю и улыбаюсь, улыбаюсь и киваю — по части китайского болванчика у меня солидный опыт. Франт — Олег Авдеев, без пяти минут доктор филологических наук. Блондинка Анжела Соколовская — специалист пресс-службы областной администрации. Поглядывает на всех свысока и лишь для Авдеева делает исключение, невзначай касаясь наманикюренными пальчиками рукава его льняного пиджака. Шармы-подвески на ее браслете одобрительно позвякивают. Миниатюрная брюнетка с каре — Елена Лерх, журналист, автор литературной колонки в местной газете. В основном она отмалчивается, как и я. С румяного лица краеведа Сергея Вениаминовича Бондаренко не сходит приветливая улыбка. Тканев накидывается на еду. Анна Никитична то и дело отлучается на кухню за новыми блюдами, успевая следить, чтобы наши тарелки не пустовали.

Общая беседа течет размеренно, просто и ни о чем, как это обычно бывает в компании малознакомых людей: о теплой погоде, типичной для этого месяца, предстоящей выставке, экспонатах музея. В окно заглядывает куст сирени, легкий ветерок покачивает махровые белые кисти… Такая же сирень над садовым столом живет в моих детских воспоминаниях. Бабушкина дача еще не продана за ненадобностью, папа растапливает дровяной самовар, без сноровки выходит не очень-то быстро, я уплетаю ванильные плюшки, а мама беззаботно смеется над нами… В мои ностальгические видения бесцеремонно врывается голос Тканева. После утоления физиологического голода он жаждет пищи духовной:

— Сказки Уварова, скажу я вам, — уникальнейшая вещь! Это жемчужины нашей словесности! Преинтереснейший факт: богатство в сказках не имеет ценности. Богатый никогда или почти никогда не бывает добрым и порядочным. Богатство случайно приходит, случайно уходит. Такое средство проверки человека.

— Я бы не отказался от такой проверки, знать бы, где уваровские изумруды спрятаны, — хмыкает Олег Авдеев.

Слова Авдеева напоминают давнюю историю о бесподобных изумрудах Уварова, бесследно исчезнувших в кроваво-красные времена: революция добралась до этого тихого уголка и никого не пощадила. При упоминании изумрудов заскучавшая Анжела заметно оживляется:

— Олееег, — ее полные губы вытягиваются в трубочку. — Что за изумруды?

Она склоняется к без пяти минут доктору, кажется, что содержимое ее декольте сейчас непременно выкатится на всеобщее обозрение.

— Анжелочка… — Авдееву льстит ее внимание, открывшийся панорамный вид завораживает и немного сбивает с мысли.

Тканев нахально перебивает:

–… существует легенда, что Уваров, будучи уже известным писателем, купил в подарок своей дорогой жене не менее дорогое изумрудное колье. Потом оно бесследно пропало.

— Однако никаких документальных доказательств существования изумрудов нет, — подает голос краевед Бондаренко, протирая лысину носовым платком. — По крайней мере, мне они не известны. Поэтому это всего лишь, как выразился Максим Алексеевич, легенда. Сказка.

При этих словах Анжела заметно грустнеет и отодвигается от светила филологической науки.

— Сказки тоже не на пустом месте родятся, всегда есть какие-то основания, — веско замечает Олег Авдеев, отойдя от наваждения, и принимается накладывать овощной салат. Его взгляд задерживается на Тканеве, видимо, он вспоминает, как тот уплетал из общей тарелки своими грязными лапищами, и откладывает ложку в сторону. «Ешьте, ешьте, рекомендую!» — с довольной физиономией Тканев придвигает салатник поближе к Авдееву.

— Вот из-за этих зыбких оснований в свое время охотники за изумрудами, как кроты, перерыли весь парк. Я прав, Александр Лаврентьевич? — продолжает краевед.

Хранитель соглашается, но ответить ему не дают.

— Кстати, да, кроты! — Тканев со смаком облизывает указательный палец и поднимает его, указывая на разлапистую люстру на потолке. Анжела брезгливо поводит плечиком. — Кроты не так редко встречаются в уваровских сказках о проделках животных. Обычно это второстепенный персонаж, слушатель или зритель конфликта. А кто главный, спросите вы? И я отвечу — лиса. Да-да, чернобурая лисица! Заметьте, если лиса выступает против слабых — зайца, крота или белки, она проигрывает и оказывается в смешном положении. Но если ее антагонист — волк или медведь, то есть более сильный противник, она непременно одерживает победу. И в смешном положении оказывается ее недруг. О чем это я?..

Александр Лаврентьевич пытается перевести тему разговора, но фанатичный блеск в тканевских глазах не так-то легко загасить.

— Ах, да. Мораль! А мораль вытекает из ситуации. Читатель сам должен вынести урок. Никаких поучений! Никаких нотаций! «Заноза в лапе лисицы» или «Курица-сестрица» — это шедевры авторской сказки девятнадцатого века! Вы понимаете? — Максим в порыве пылкой речи теребит рукав пиджака Авдеева. — Шедевры!

— Сказочник! — пренебрежительно фыркает Авдеев и отодвигается на безопасное расстояние. Но Тканеву деликатность не свойственна. Он резко поднимается из-за стола, отталкивая с грохотом стул, срывает повязанную льняную салфетку с шеи, протирает ею линзы очков, в нее же шумно высмаркивается, сминает и засовывает в карман:

— Вот вспомните! А лисичка и говорит: «Нет, братишка, не люблю твой мед, больно кусач он…»

— Максим Алексеевич, голубчик, — пытается охладить его пыл Александр Лаврентьевич, — это, несомненно, дивная сказка… Вы, быть может, присядете.

Тканев послушно садится, но успокоить его не так-то просто.

— Трикстер… Анжела, не напрягайте свою хорошенькую головку, все равно не поможет, — злобный взгляд Соколовской прожжет в нем дыру, но младший научный не прошибаем, — напомню досточтимой публике, если еще кто подзабыл. Трикстер — герой, который совершает проделки. Так вот, трикстер в сказках описан Уваровым емко, зачастую одним или двумя эпитетами.

Младшему научному сотруднику нет никакого дела, слушают ли его окружающие. Мама как в воду глядела, предупреждая меня об увлеченных, живущих в своем фантастическом мире старичках-филологах. По возрасту Тканева рано причислять к этой возрастной группе, меня он старше лет на пятнадцать, но в фанатизме им не уступает.

— Максим Алексеевич, а что вы думаете про «Призрака ворона»? — успевает ввернуть Бондаренко (единственный внимательный слушатель все-таки имеется), пока оратор переводит дух. — Какова мораль сей сказки? Ведь ни прямых, ни, так сказать, косвенных указаний в тексте нет.

— Призрак ворона… — задумчиво тянет Тканев. В его взгляде… растерянность?

— Да-да, «Призрак ворона». Ну что же вы, батенька, ай, подзабыли? Сказка со странным концом, — краевед искренне удивлен, да и я тоже. Тканев не дилетант какой, он же спец с фанатичным блеском в глазах. Не знать «Призрака» он не может.

— Со странным? — Анжела подается вперед.

— С трагичным концом, — Тканев снова на коне. Своем любимом, сказочном. — Если вкратце…

— Максим Алексеевич, совсем коротенечко. Ни к чему нам за столом похоронные настроения… — замечает хранитель.

— Призрак ворона является ко всем лгунам, выклевывает их бьющиеся сердца, забирает души. Так он приходит и к писателю, но тот договаривается с призраком. В обмен на душу своей любимой. А мораль? — Тканев поправляет дужку очков. — Наверное, за всякую ложь приходится платить.

— Цена обмана, — замечает Лерх. Голос у нее фактурный, с хрипотцой.

— Вот и мне думается, тут речь о цене обмана! — подхватывает Бондаренко. — Что человек…

— Ужас ужасный! — перебивает Анжела Соколовская. — Вот все мужики одинаковы. Сам виноват, а девушке отдувайся!

— Ну что вы, Анжелочка, бывают достойные исключения, — протестует Авдеев, и в ответ его одаривают кокетливой улыбкой.

— Но в целом уваровские сказки полны жизнелюбия и… — продолжает Тканев, закидывая в рот оливку, его резко перебивает Соколовская:

— Да подожди же со своими сказками. Александр Лаврентьевич, а в усадьбе призрак есть?

— Во всякой приличной старинной усадьбе должны водиться призраки. Иначе какая же это усадьба? — хранитель улыбается.

— Настоящие призраки? Их несколько, что ли? Интересненько, — глаза Анжелы широко распахнуты.

— Осмелюсь заметить, — вступает в разговор краевед Бондаренко, — речь идет о таинственной даме с младенцем на руках. Обычно ее видят на парковой дорожке, недалеко от зимнего сада.

— А вот это — полнейшая ерунда. Завлекалочка для туриста, — замечает Авдеев, он только что закончил оттирать влажной салфеткой следы от грязной тканевской ручищи со своего рукава.

— Или страшилка для любопытных, — тихо замечает Елена Лерх.

— Да первая жена Уварова это, — авторитетно замечает Анна Никитична, ставя на стол блюдо с сыром. Александр Лаврентьевич красноречиво смотрит на повариху, и та исчезает.

— Как это первая? Она что, разве не единственная была? Ну вот та, которую на всех открытках печатают, с веером? — изумляется Анжела.

— Первый раз Уваров женился рано, по молодости. Родители сосватали, — произносит Бондаренко, вытирая салфеткой влажный от пота лоб.

— И тогда же пробует писать первые сказки. Правда, неудачные. «Зайца-адмирала» помните? — мимо сказочной темы Тканев, разумеется, не может пройти.

На него шикает Анжела, и он, как ни странно, затихает.

— Вскоре выяснилось, что брак неудачный, — продолжает краевед, — молодые супруги совершенно не подходили друг другу. Начались ссоры, Уваров позволял себе… увлечения на стороне, вы понимаете, о чем я. А через полгода ее сбросила лошадь. Молодая жена и неродившийся наследник погибли. Уваров впал в глубочайшую депрессию и дал зарок не жениться вовсе. Потом последовали годы духовной маеты…

— И блуда, — буркает как будто себе под нос Анна Никитична, убирая со стола грязную посуду.

–… пока на его пути не встретилась Александра Ивановна.

— Всего лишь печальный факт биографии Уварова, — замечает Авдеев.

— Говорят, что дама с ребенком приходит, чтобы предупредить человека об опасности, а если дитя заплачет, то о скорой смерти. Еще говорят, что Уваров виновен в ее гибели, потому-то душа в загробном мире успокоиться не может, — драматически заканчивает историю Бондаренко.

— И вы туда же, Сергей Вениаминович, — восклицает Авдеев, — это все домыслы, фольклор!

— А я что! — обиженно разводит руками Бондаренко. — Моя задача — зафиксировать достоверно сведения, а потом передать их потомству. Легенды — это тоже часть истории семьи Уваровых.

— Есть все основания полагать, что смерть первой жены Уваров упоминает в «Призраке ворона» как один из своих грехов, — встревает Тканев. — Некоторые строки сказки явственно указывают на это. А какая аллитерация на свистящих и шипящих! Вот послушайте…

Младший научный сотрудник снова вскакивает со стула, обтирает все той же салфеткой губы. Внезапно начавшийся творческий вечер Тканева прерывает еще один нежданный гость.

Карр… Раздается хрипло-протяжное со стороны открытого окна. На подоконнике крупный черный ворон. Он крутит головой, пристально рассматривая нас блестящими глазами-бусинами. В тишине карканье звучит зловещим предзнаменованием.

— Бог ты мой, это же… призрак ворона, ну того, который… — потрясенно шепчет Анжела.

— Да ну что вы, какой призрак! — неестественно смеется Авдеев, медленно обходя стол и приближаясь к окну, — обыкновенный живой ворон! Только и всего, да, каркуша? — он протягивает в сторону птицы руку и прищелкивает пальцами.

Ворон моментально клацает клювом и сипло каркает, но улетать с подоконника не спешит. Авдеев понимает предупреждение и возвращается на свое место.

— Считается недобрым знаком, если ворон в дом залетает, — Бондаренко расстроенно качает головой.

— Опять вы со своей мистикой, Сергей Вениаминович. Вы так нам всех девушек перепугаете, — Авдеев заботливо кладет руку на обнаженное плечо Анжелы.

— Нет никакой мистики. Известно, что Уваров, будучи легко увлекающимся человеком и настолько же легко охладевающим, загорелся желанием разводить воронов в своем имении. Специально ездил в Европу за птенцами, книг навыписывал разных, птичьи вольеры большие построил, кстати, в том месте, где сейчас фонтан разбит, но… — краевед разводит руками, — ничего из этой затеи путного не вышло.

Ворон веско каркает, подтверждая каждое слово Бондаренко.

— А почему не вышло? — спрашивает Анжела, с опаской косясь в сторону грозной птицы.

Бондаренко пожимает плечами:

— Может, терпения у Уварова не хватило. Может, климат наш не подошел.

— Вороны не разводятся в неволе, — глухо замечает Лерх. — Мы как раз про это увлечение Уварова статью год назад писали.

— У воронов, как у людей. Пару трудно подобрать, — серьезно произносит Тканев и в упор смотрит на меня.

— Так вот, идею с разведением Уваров забросил, а птицы разлетелись по округе, адаптировались и стали жить сами по себе. Безобразничали, воровством промышляли, могли и курицу заклевать. Отсюда, видимо, и примета родилась. Ворон в дом влетает — к беде, — Бондаренко залпом выпивает бокал вина.

— То есть вы хотите сказать, что этот ворон, — Авдеев кивает в сторону окна, — далекий правнук тех самых уваровских пташек? Странная, конечно, затея — разводить воронов. То ли дело канарейки или лошади, тут польза ощутимая, товар востребованный. Но вороны?

— Уваров был большим оригиналом, — соглашается краевед.

— А вы заметили, любезные гости, что наши вороны крупнее и мощнее своих сородичей? — говорит Александр Лаврентьевич. — К нам как-то приезжали орнитологи изучать этот вид, даже…

В столовую вбегает Анна Никитична, ее вопли вспугивают пернатого гостя:

— Александр Лаврентьевич! Пожар! Левое крыло!

— А вы говорите! — ни к кому конкретно не обращаясь, шепчет Бондаренко.

— Накаркал! — на ходу бросает Авдеев.

Хранитель — на лице ни кровинки, — пошатываясь, поднимается со стула: в левом крыле усадьбы расположена бесценная библиотека с дореволюционными изданиями и рукописями писателя.

Наша компания в нерешительности останавливается около темного крыльца музея. Ни косматых столбов пламени, рвущихся наружу из разбитых окон, ни ненасытного огня на входной двери, ни сиротливого остова крыши. Лишь едва уловимый запах расплавленной пластмассы.

На крыльцо выходит парень в рабочем комбинезоне — темноволосый, спортивного телосложения — и неспешно вытирает руки тряпкой.

— Володя, что… что здесь… — хранитель взволнован, и его голос прерывается.

— Александр Лаврентьевич, да все хоккей! Заискрило чуток, дак я все поправил, — речь незнакомца нетороплива, никакого намека на ожидаемое стихийное бедствие. — Проводка ни к черту, менять давно пора, я когда еще говорил. Поди, проводка-то со времен уваровских осталась.

Рядом фыркает Авдеев:

— Милейший, а известно ли вам, что при Николае Алексеевиче Уварове проводки в доме не было, пользовались свечным освещением? Хотя откуда…

Спаситель бесценной библиотеки уставился на Авдеева, на его простоватом лице читается кипучая мыслительная работа:

— Че?

Обстановка накаляется, Александр Лаврентьевич вмешивается весьма вовремя:

— Володенька, а что с рукописями? С книгами что?

— Не, до тудава не успел огонь, — хранитель облегченно выдыхает и хлопает парня по плечу. — У входа прям полыхнуло, в щитке. А я мимо проходил, чую, паленкой воняет. Пошел чисто проверить. А там елки-палки, лес густой! И ваша хваленая сигнализация не сработала!

— Спасибо тебе, голубчик. Да-да, с сигнализацией надо что-то делать, — Александр Лаврентьевич с кряхтеньем, совсем по-стариковски, опускается на лавочку и произносит чуть слышно: — Это наш Володя… Владимир Савельич Парамонов — завхоз и мастер на все руки. Прошу любить и жаловать.

Володя улыбается нам:

— Да Вовчик я. Скажете тоже — Владимир Савельич.

Анжела немного в стороне ото всех, и Володя не сводит с нее восхищенных глаз. Игривый ветерок треплет ее замысловатую прическу. Красный материал открытого платья свободно струится, облегая фигуру и подчеркивая неоспоримые достоинства ее обладательницы. Богиня, сошедшая с небес к простым смертным.

Тканев тоже в отдалении, стоит, опершись рукой о могучий ствол дерева, и уминает за обе щеки яблоко, прихваченное с ужина. Только благодаря этому сочному фрукту мы и не слышим подходящую случаю присказку. И не соизволит подойти поближе, ограничивается легким приветственным кивком. Завидные аппетит и спокойствие! Вон Лерх нервно обкусывает пальцы. И опасности никакой, а она с ужасом таращится в черноту входного проема. Исходящие от нее волны безысходности и страха обдают и меня. И мне тоже становится страшно.

— Лена, все в п-порядке?

Она вздрагивает и беспомощно смотрит на меня, потом проводит рукой по лицу, снимая страх, словно паутину:

— Да, все… Порядок. Не люблю пожары, — шепчет она и медленно бредет в сторону флигеля.

Да кто ж их любит? Это ж не праздничный фейерверк на Новый год. Это напоминание о том, что человек не может все контролировать. Иногда случаются неожиданные вещи, и после них жизнь четко делится на две части — до и после…

— Ну все, китайские церемонии закончились? Можно идти спать? — Авдеев выразительно зевает. На одной его руке небрежно висит пиджак, на другой — Анжела.

Володя восторженно смотрит ей вслед, но Александр Лаврентьевич окликает его и уводит по ступенькам в дом.

Мою руку обжигает льдинка, от неожиданности я вздрагиваю и ойкаю. Рядом Лёля с той же куклой в обнимку. Это она коснулась меня замерзшей ладошкой. Ее пустые голубые глаза прикованы к двери, которая только что захлопнулась за хранителем и завхозом.

— Огонь, огонь, — то и дело талдычит она, — в доме, где живут тени. Лёля видит огонь.

— Лёля, все хорошо, — нарочито спокойно отвечаю я, не понимая, что чувствую больше от ее слов — раздражение или тревогу. Беспомощно оглядываюсь в поисках Анны Никитичны. — Огонь погасили, проводка старая, вот и загорелась. Такое бывает, особенно в старых зданиях. А тени всегда появляются, когда темнеет на улице… Хочешь, я провожу тебя? — лихорадочно соображаю, где же ее дом. В моем флигеле? Или они с сестрой живут в деревне? Но Лёли и след простыл.

В темноте внезапно вспыхивают два огонька, меня пристально изучают. Клыкастое приведение усадьбы вышло на ночную охоту и принюхивается к добыче? Я сжимаю в кармане ключик — мой единственный оберег от ночных монстров. На освещенное крыльцо запрыгивает обыкновенная полосатая кошка. Грациозно тянется, отставляя заднюю лапку, и уставляется на меня желтыми глазищами. Кис-кис-кис! Шаг вперед — и полосатик моментально скрывается в тени куста.

Под блеклым фонарем разгорается жаркий спор, Тканев (как его точно окрестил Авдеев сказочником!) размахивает руками, как ветряная мельница лопастями, тычет пальцем в грудь краеведу Бондаренко.

Мне ничего не остается, как пойти к себе. Ключ от комнаты Александр Лаврентьевич отдал мне еще в кабинете. Внутри флигель выглядит вполне современно, на второй этаж ведет бетонная лестница с хромированными перилами. Комнату (типичный гостиничный номер) оживляет только акварель с ожидаемым сюжетом — уваровская усадьба на рассвете. С балкона открывается фантастический вид на лунную дорожку в березовой роще. Порхают ночные бабочки, в кустах попискивает пташка.

При свете настольной лампы ключик из уваровского дневника кажется еще загадочней. Едва заметны буквы PHS на корпусе. Пальцем провожу по потертостям на коронке — ключом пользовались довольно часто. Только как? Не буфет же с сервизом им запирали. Хоть бы не буфет. Хоть бы не шкатулку со сбереженьями на черный день, а что-нибудь значительное. В комнате оставлять его небезопасно, придется повсюду таскать с собой. Карман моих джинсов — самое надежное место, что приходит в голову. Только в летнюю жару это не самый лучший вариант. А если повесить его на цепочку, как кулон, и скрыть под просторной рубашкой? На дне моей сумки как раз есть подходящая с закрытом воротом.

Почти сразу проваливаюсь в яркий и странный сон. Меня подхватывает безумный хоровод зверушек, лисичка рассказывает уваровскую сказку голосом Максима Тканева. Пытаюсь выбраться из круга, но меня не выпускают. Хоровод кружится все быстрее, и вокруг меня вьется пестрая лента…