Головная боль генерала Калугина, или Гусь и Ляля

Наталия Романова (2024)

Валерия если и представляла рядом с собой мужчину, то исключительно гражданской специальности и непременно высоких моральных принципов. И даже в страшном сне ей не мог привидеться рядом красивый наглый бабник, вроде капитана Бисарова. Но…Чего только не случается в этой жизни, особенно когда соглашаешься на «совсем безопасную» авантюру, предложенную сестрой.

Глава 4

Ляля не верила своим глазам, в происходящее не верила, такого просто не могло произойти, наверное, это всё-таки сон. Кошмар, который никак не закончится, проснуться не получается.

Она сидела у стены в блиндаже, самом настоящем, пропахшем прелой пылью, если в принципе возможен такой запах, медикаментами, спёкшейся кровью, чем-то тошнотворным, отталкивающим, и ещё страхом. У страха, оказывается, есть запах.

— Будет жить ваш Миха, — громко объявила зашедшая врач, стягивая одноразовый хирургический халат и шапочку с головы, осталась в камуфляжных брюках и футболке, обтягивающей налитую грудь. — До свадьбы заживёт, как на собаке. Анатоль, у тебя сигареты остались? — обратилась она к мужчине лет сорока в пыльном медицинском костюме.

— Там, — коротко ответил Анатоль, Анатолий Юрьевич, как он представился Ляле со Славкой. Хирург.

Женщина, которая вышла, тоже хирург. Жгучая брюнетка с высокими скулами, прозрачно-зелёными глазами и крупными веснушками, покрывающими лицо, около тридцати лет. Дарина Александровна, сказала, что её можно звать просто Даша, официоз здесь лишний.

— Эй, — Даша, курившая у приоткрытой двери, посмотрела внимательно на Лялю. — Ты не ранена?

— Не-не-нет, — простучала зубами по металлической кружке с горячим чаем Ляля, кутаясь в одеяло.

— Анатоль, ты наших гостей осматривал, мало ли что?..

— Не ранена она, напугана, — прокомментировал Анатолий Юрьевич состояние Ляли. — Шок.

— Ясно… Зачем поехала, если так боишься? — не то спросила, не то упрекнула Даша. — Реферат в школе задали? — усмехнулась, окинув взглядом худую фигурку Ляли. — Ох уж эти корреспонденты… Сидели бы дома, писали про спасения зайцев дедом Мазаем — тоже подвиг, зато самая большая опасность — промочить ноги.

— Она не журналист, — подала голос Славка. — Ляля гуманитарку сопровождала, представитель фонда.

— Горюшко… В вашем фонде пары крепких мужиков не нашлось, что ли?.. — подошёл Анатолий Павлович, заглянул Ляле в глаза, посветил фонариком, измерил пульс, нахмурившись. — Кто ж таких лялек под пули отправляет… увидел, лично бы зубы выбил тому умнику.

— Я сама, — заступилась Ляля за умника, вернее уж умницу, которая спокойно сидела напротив на стуле, вальяжно вытянув ноги.

Что военный блиндаж в чужой воюющей стране, что палатка у подножья горы, которую надо покорить во что бы то ни стало, что кухня в убитой в хлам двушке с видом на бюджетный алкомаркет. Вопиющее спокойствие, не показное совсем. В экстриме Славка, как рыба в воде.

— Сама ты, похоже, дальше ЦУМа не забиралась, — вздохнул Анатолий Юрьевич. — Ничего, скоро вертолёт заберёт. Это почти как такси бизнес-класса, тебе понравится.

Хирург попытался шуткой утешить Лялю, она же живо представила, как выходит из этого «такси» прямо в руки разъярённого отца… Утешил.

Ляля тяжело вздохнула, Славка встала, долго сидеть на одном месте она не могла с самого детства. Анатолий Юрьевич вернулся на своё место, к объёмным журналам, в которые что-то записывал. Даша докурила, изящным движением выкинула окурок на улицу, уселась напротив коллеги, тоже принялась что-то писать.

— Что-то долго наших нет… — буркнула она после неуютного молчания.

— Типун тебе на язык, — одёрнул её Анатолий Юрьевич.

У Ляли онемели ноги от нахождения в одном положении, затекла спина. Она не чувствовала собственное тело, даже бедро, до этого болевшее от удара о бронированный пол внедорожника, перестало ныть. Попробовала пошевелиться, конечности слушались с большим трудом.

Пришлось заставить себя встать, потоптаться на месте, ощущая берцы на ногах, как пудовые гири. Хорошо хоть бронежилет с неё сняли, как и ненавистную каску.

— Простите, — подала голос Ляля, почувствовав голос природы. Оказывается, не все органы в её организме застыли от страха, некоторые очень даже работали, большая кружка чая просилась наружу. — А где здесь… уборная?

— Уборная?

Даша посмотрела на говорящую, как на восьмое чудо света, задумалась на секунду. Скосила взгляд к шторке в дальнем углу, видимо, туда, где эта самая уборная находилась.

— Попудрить носик можно от двери налево, там поймёшь, — ответила она.

Ляля выглянула. Оказалось, что дверь блиндажа выходит в глубокую траншею, но когда час назад Лялю сюда по ней волокли, она была в таком шоке, что этого даже не осознала.

Полная тишина, не слышно ни птиц, ни зверей, ни человеческой речи. Ни души вокруг, только бесконечное небо над головой. Крадучись двинулась вдоль плотных песчано-красный «стен», плавно уходивших в сторону.

Слева обнаружился закуток, вырытый для одного стоящего человека, вряд ли это то, что нужно, но искать дальше сил не было, уж очень сильно хотелось, к тому же страшно… Тишина неестественная какая-то, как в фильме ужасов перед кульминационным кошмаром.

Дёрнула молнию, приспустила штаны, для верности ещё раз огляделась. Всё та же тишина и пустота, они как на Марсе находились, даже земля с красным оттенком.

Едва закончила свои дела, как что-то громыхнуло, сердце, точно так же, как было на дороге, ударилось о рёбра, зашлось в панике, ища убежище, стремительно улетело в пятки, заявив, что сейчас разорвётся. В ушах раздался неясный гул, и ровно в этот же миг что-то огромное сбило её с ног, погрузив в жар и темноту.

Она лежала на спине, жмурясь изо всех сил, чувствовала затылком жёсткую землю, локтём камень, голой пятой точкой, что земля не только жёсткая, но и горячая от солнца. Сверху на ней что-то лежало. Огромное, живое и грубо матерящееся.

— Вставай, давай, быстро! — отрывисто приказали ей.

Не дожидаясь ответа, дёрнули наверх, поставили на ноги, заодно подтянув штаны с трусами, схватили и на счёт три заволокли обратно в блиндаж, а ведь Ляле казалось, что она далеко отошла.

— Не, я, естественно, обожаю, когда девки подо мной трусы стаскивают, всем сердцем люблю девок без трусов, но не под обстрелом же! — оглушил затащивший Лялю блиндаж, вызвав громоподобный смех окружающих.

— О, здоров, Слав, — продолжил он, будто совсем не удивившись встрече. На неё и шёл, собственно.

— Здорово, Гусь, — в тон ему ответила Славка.

Ляля судорожно заправлялась, пятилась от высокого широкоплечего капитана, стоявшего, широко расставив ноги в огромных берцах. Интересно, какого размера, сорок пятого, сорок седьмого?

— Чего хотел? — посмеявшись до слёз, спросила Даша.

— Да чего-то тянет, — поводил рукой капитан. — Я бы сам мог, да неудобно левой рукой, — словно извинился он.

— Потому что нехер выходить из больнички раньше времени. Мёдом тебе намазано здесь? Шагай, давай, — Даша показала в сторону небольшой ширмы, рядом с которой стоял стол с упакованными инструментами. — Раздевайся.

Капитан сделал шаг, снял бронник, устроил его в углу. Стащил рубашку, следом футболку, дёрнув через голову одной рукой, повёл плечами, демонстрируя бронзовый загар и рельефные мышцы. Такого в рекламе парфюма снимать с дерзким, ярким ароматом.

— Хорош красоваться, — закатила глаза Даша, жестом показывая, чтобы садился на стул рядом с ней.

— Дашунь, не одолжишь нашатыря? — спросил капитан после пяти минут пристального разглядывания Ляли, которая не знала, куда себя деть от стыда и страха, попеременно накрывающими её, как девятибалльными волнами.

— Зачем тебе? — со смешком ответила Даша.

— Вот думаю, вдруг меня контузило, а я не заметил. Девчонки в розовых трусишках мерещатся. Хорошенькие такие трусишки, с сердечками. И попка такая, — он широко, бесстыже улыбнулся. — Сладенькая-сладенькая, зацеловал бы, затискал. Выпью — полегчает.

— Гусь, если тебя контузило, нашатырь не поможет, тем более внутрь. Внутрь — ты ещё и сдохнешь в собственных рвотных массах и говне, а трусишки тебе не померещились. Это — Ляля, она сопровождала гуманитарный груз.

— Здравствуйте, — пискнула Ляля, решив, что если представили, нужно ответить.

— А, так вот кому мы на перехват выехали, ясно-понятно. Трёхсотый с вами был, жив?

— Жив, — вместо Ляли ответила Даша. — Вертолётом отправим, ещё и здоров будет.

— Вертолётом вряд ли… Не слышала, сбили сегодня один? Лютуют, гандурасы-басмачи. Не понравилось им, видите ли, что мы одиннадцать человек положили. Пока не зачистим, не будет вертолёта.

— Хреновенько… — вздохнула Даша.

Сильного разочарования или сожаления в голосе не слышалось, будто сбитый вертолёт, одиннадцать трупов, пусть «басмачей» — дело житейское. Нет, Ляля никогда не сможет привыкнуть к подобной реальности. Никогда!

Она распахнула глаза, посмотрела на невозмутимую Славку, едва не заорала на сестру, чего не случалось никогда в жизни.

Всё, что происходило до этого — плохо, очень плохо, отвратительно, ужасно, в лучших традициях третьесортных боевиков, но над всем этим висело облако уверенности, что их каким-то образом вывезут отсюда. С этих… позиций! Хотя бы, чтобы папа-генерал публично выпорол.

Сейчас, в это мгновение, прямо в этот миг, облако обратилось ледяным дождём и рухнуло стеной на Лялю, окатив пугающим до одури холодом.

— Вот скажи мне, Дашунь, — капитан посмотрел с нежностью на хирурга, которая не отрывала глаз и рук от его плеча. — Зачем женщины на войну едут? За какой такой надобностью?

— Все за разным, — спокойно ответила Даша. — По долгу службы, за деньгами, за мужиком нормальным, присралось.

— Женщина дома должна сидеть, жрать готовить, вкусно. Ноготочками перед подружками хвастаться, платьюшки покупать, чтоб нарядные, с кружавчиками там, оборочками, рюшками. Мужика своего с мамонтом ждать, верно и преданно, а не вот это вот всё, — выразительно обвёл взглядом «помещение».

— Гусь, тебя не слишком смущает, что плечо твоё прямо сейчас женщина обрабатывает? И что вытащила тебя в прошлый раз тоже женщина. Погиб бы смертью героя, может, улицу в честь тебя назвали, а не на трусишки с сердечками сейчас любовался.

— Да какая ты женщина, Дарья! Ты — огонь!

— Вот и молчи, раз огонь! Разговорился, расхорохорился, хвост распушил, куда тебе с добром. Утка ты ощипанная, а не гусь, — фыркнула Даша. — Всё, вали отсюда! — затянула повязку сильнее. — Завтра придёшь.

Оделся капитан так же демонстративно, стриптиз в обратной перемотке устроил, подмигнул на прощанье Славке и вышел.

Через минуту появился Вячеслав Павлович, в камуфляжной форме, берцах, взлохмаченный, с пятнами крови на рукавах и груди. Волок на себе Славку с Михой, остались потёки.

Глянул на подопечных. На Лялю с откровенным сочувствием, попытался выдавить подбадривающую улыбку. Вышло откровенно плохо, он и сам это понял, пресёк попытку. На Славку поглядел, как на раздражающее насекомое, надоедливое, но, как назло, занесённое в красную книгу. Прибить одним хлопком нельзя, а чертовски хочется.

— Спасибо, что приглядели, — обратился он к медикам, показывая взглядом на Лялю и Славку.

— Обращайся, майор, — с усмешкой ответил Анатолий Юрьевич.

— Ну что, пошли устраиваться, — сказал Вячеслав Павлович, смотря в упор на Славу. — Вы, Владислава Степановна, кажется, репортаж в настоящей боевой обстановке хотели написать — напишите.

— Отлично! — ответила Слава поднимаясь. — Надеюсь, номер у нас будет со всеми удобства.

— Из удобств только я, из мишленовской кухни — солдатский паёк. Шагаем, шагаем, дружненько, рядком, — прошипел он.

Ляля могла поклясться, что только неимоверные усилия воли останавливали Вячеслава Павловича, от того, чтобы врезать Славке со всей мощи, чтобы зубы разлетелись по блиндажу. Учитывая далеко не хилое телосложение майора, зубы могли и вместе с головой отлететь.

— Пойдём, — Вячеслав Павлович обернулся к Ляле, подошёл к ней с бронежилетом, надел, застегнул, напялил каску, тяжело вздохнул, оглядывая представшее перед ним существо. — Постарайся не сильно бояться…