Последний анархист: начало

Наталья Владимировна Игнатенко (2024)

ВНИМАНИЕ! ЭТО ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ, ОНО НЕ ИМЕЕТ СВЯЗИ С ИСТОРИЧЕСКИМИ СОБЫТИЯМИ И ЛИЦАМИ. На момент 1900 года в мире происходят большие научно-технические изменения, однако обычным трудягам это и не светит, ведь теперь Российская империя находилась на пороге коренного переворота и перемен в жизни целого общества, ходили слухи о свержении царской власти. В это неспокойное время молодой граф возвращается после обучения в столице в отцовский дом и встречается спустя десяток лет со своей семьёй. Он прекрасно понимает, что никогда не сойдётся с ними во взглядах. Между ним и родственниками всё чаще разгораются конфликты, в одном из которых граф узнаёт страшную семейную тайну. Желая скрыться от проблем, он ежедневно запивает своё горе в кабаке, пока к нему не подсел подозрительный незнакомец. Да, он не вызывает доверия, но ведь ничего не случиться, если излить ему свою душу…

Глава 4. Красота

Что такое красота? Для некоторых она вся выражена в ярких цветах, приталенных пышных платьях, ровном стане, миловидных чертах лица, тоннах жемчуга на шее и длинных пальцах, чистом взгляде и, конечно, манерах, выраженных в каждом даже непроизвольном движении. Почему-то ради таких незначительных и, казалось, не самых приоритетных в жизни вещей некоторые готовы идти на самые крайние жертвы.

Но эта героиня была не первой красавицей и никогда не отличалась горой поклонников, готовых броситься ради неё в огонь или продать всё своё имущество, чтобы подарить ей одно золотое колье; за её сердце не устраивали боёв, и никто не замирал в невозможности сказать хоть слово при одном её появлении; ей не посвящали стихов, а её взгляд никогда не оставлял глубокий незабываемый след в чужой душе. Она не разбила ни одной надежды, так никогда и не дав её другому. Таких, как она, звали совершенно обычными. А вернее сказать — тенью.

Про Татьяну Алексеевну, младшую Овчинникову, всегда говорили, что она крайне умна и хороша собой. Ей не нужны дорогие украшения или пышные платья, чтобы привлечь внимание, всегда было достаточно вполне естественных образов, но, встречаясь с холодной неприступностью в безразличном взгляде, ни один не осмелился бы сказать ей хоть слово. К ней не тянутся люди, и она не готова вести их за собой. У неё нет и нескольких друзей в высшем свете, но и она не готова с ними общаться. Ей никто и никогда не отдаст свои душу и сердце, а она никогда не сможет их принять и любить с тем трепетом, как это сделали бы другие. Как это бы сделала Софья.

Сёстры Овчинниковы — полная противоположность друг друга. Софья энергичная и яркая, общительная и всегда на шаг впереди, к тому же гораздо привлекательнее и женственнее. Именно она всегда была душой компании, её опорой и мудрым руководителем. В свете такой яркой звезды ещё совсем юная Таня блекла подобно Нептуну. Да, она была умнее и сдержаннее, но разве именно таких примечает свет? Нет.

Часто стоя у зеркала, ранее покрытого багровой плотной тканью, чтобы за отражение не зацепился взгляд, эта героиня думала, почему она никому не нравится, а главное — почему не привлекает саму себя. В этот особенный день от раздумий напротив зеркала её отвлёк стук в дверь и ненавязчивый голос сестры: «Таня, ты там?», — на что она спешно снова спрятала стекло и взглянула на выход из комнаты, но отвечать, конечно, не торопилась: на днях она поссорилась с Софьей и поэтому теперь сильно на неё обижалась, да и причина была не пустяковой — графиня скрыла от неё свою помолвку и рассказала только в вечер перед тем, как он придёт просить руки старшей Овчинниковой у их дедушки, а главное с кем! С этим грубым, эгоистичным, самовлюблённым и заносчивым графом Кровенко. Видеться с ним теперь не хотелось ещё больше, а тем более тратить на него своё драгоценное время, как это делает сестра. А если она выйдет замуж и правда уедет в чужой особняк? Неужели ей предстоит оставаться одной?

— Душа моя! Ну что ты, я уже действительно начала думать, что ты что-нибудь с собой сотворила или вовсе ушла из дома, — Софья Денисовна входит в комнату совсем осторожно, словно сейчас её выставят за порог, хотя причины так полагать действительно были.

— Я плохо себя чувствую и не хочу Вас сегодня видеть. Что-то хотели?

— Да брось ты, я ещё не сделала ничего противозаконного, просто хочу с тобой поговорить, плохое настроение ещё не повод закрыться в этом ужасно тёмном помещении.

— О чём? Мне казалось, ещё пару дней назад ничего сказать мне ты не хотела.

— Перестань, я скрыла от тебя эту новость только потому, что знала, как ты отреагируешь. Разве плохо, что я наконец удачно выйду замуж? Тем более, между нами ничего не изменится…

— Отвратительно! Как можно выходить за того, кто тебе не мил только ради приличного состояния? Ты ведь и сама знаешь, что Эдуард Феодосьевич — не самая лучшая партия. Вы совершенно друг другу не подходите.

— Послушай, да я бы никогда не связала жизнь с тем, кто мне противен, выгодное положение — просто ещё одна причина, к тому же тебе стоит просто пообщаться с ним поближе, чтобы понять его сложный характер, у вас будет достаточно времени, спустись ты сегодня.

— Не собираюсь я его понимать!

— Но я прошу тебя, только ради меня потерпи его всего пару часов, они с братом поговорят с дедушкой, отобедают и уйдут, словно их здесь и не было, больше тебя никто не побеспокоит. Ну? Неужели дело только в этом? — в глазах промелькнуло беспокойство и явное желание поддержать подругу, заботится, даже если причину теперь устранить почти невозможно.

— Дело в том, что потом ты выйдешь за него и уедешь

— Да, но ведь от этого ничего не изменится? Мы также сможем видеться, я буду приезжать так часто, как смогу, вот увидишь, — девушка осторожно берёт в руки край платья и садится на угол кровати, рукой приглашая сесть свою собеседницу будто бы для обсуждения серьёзной темы, — послушай, мы ведь уже не дети, пора что-то менять. Когда-то даже слишком близким людям приходится разъезжаться, у нас впереди ещё много времени, ты и сама понимаешь, что его гораздо больше, чем у прочих, а быть с человеком, с которым пути случайно пересеклись и иметь возможность провести с ним остаток жизни, удаётся не каждому. Может, это мой последний шанс хотя бы быть любимой?

— У вас впереди будет вечность, которую я проведу в одиночестве с твоей подачи. Более чем уверена, что ты забудешь обо мне, как только покинешь эти стены.

— Что ты такое говоришь? Мы всегда будем оставаться друзьями, нас связывают более прочные узы, чем кровное родство, я бы никогда себя не простила, если бы оставила тебя. Ну? Пусть я и не часто это говорю, но дороже вас у меня никого нет, моё замужество ещё никакое не предательство, — заключает графиня и смотрит в самую душу пронзительным серьёзным взглядом.

На миг в комнате воцарилась тишина, казалось, Татьяна провела в раздумьях достаточно времени, и ожидать ответа от неё было невыносимо. Наконец она протягивает Софье бледную холодную ладонь и берёт её руку в свою:

— Хорошо, я поддержу тебя, если ты так уверена, что не пожалеешь о своём выборе, — после таких слов подруги на лице Софьи просияла улыбка, — спустимся вместе, посмотрим на твоего бедолагу и его ближайших родственников.

— Касаемо его брата, хотелось бы тебя заранее предупредить… — но договорить девушке не удалось, ведь раздался глухой скрип чуть приоткрытой двери. Следом за этим в проходе показалась Галина Сергеевна, мать старшей Овчинниковой.

— Софья! Я ищу вас по всему поместью! Вот-вот приедет граф, а ты шатаешься не пойми где! Тебя же сватаем, кого я ему покажу? Живо спускайтесь вниз, что же, на всё нужна рекомендация? — женщина выглядела строгой и чем-то обеспокоенной, в принципе, как и во всё обычное время, но, признаться, очень красивой, по крайней мере именно такой она была в молодости: такая же свободная и ветреная, от поклонников отбоя не было, да всё играла: на балах кокетничала, а предложений о замужестве не принимала, а когда время о браке пришло говорить стало слишком поздно и выбирать некого, поэтому теперь будущее дочери имело причины для беспокойства.

И матушка оказалась права — уже через минуту за дверями стали слышны грохот повозки и засуетившиеся домочадцы где-то на нижних этажах. Взявшись за руки, сёстры спешно спустились вниз, хотя и этот разговор нельзя было считать примирительным.

На самом деле, Татьяне было несложно дать шанс даже этим не самой приятной наружности людям, но то уже стало принципом. Для начала стоит посвятить читателей — кто же эти самые Кровенко, которых так не хотят принимать большинство представителей так называемого «света»?

Старший, Эдуард Феодосьевич — человек достаточно высокий, но складный, коротко пострижен по последней моде и одет, как это говорят, «с иголочки». Он вошёл самым первым, вежливо здороваясь со всеми его встречающими и широко улыбнувшись, первым делом протягивая руку Сергею Константиновичу. Глаза его серые и совсем не глубокие, но светились от искренней радости при встрече с хозяином имения, а может он просто хотел, чтобы эта радость таковой казалась — играть на публику для этого человека было обыденностью, а наглости и решимости ему не занимать, впрочем, как и красноречия.

Вслед за ним в дверях появился Илларион Феодосьевич — обещанный Эдуардом гость, который отличался своей нелюдимостью. Ростом он был несколько выше, метра под два, а взгляд был гораздо строже ко всем окружающим, казалось он и вовсе безразличен ко всем этим прелюдиям. В большинстве своём закрытость его оправдывали тем, что всего три года назад у младшего Кровенко умерла жена, с которой в браке они пробыли всего пару лет, к тому же ходили слухи, что и отравил её он сам. Но ведь то лишь слухи? По крайней мере, всей его родне этого бы хотелось, ведь им составило большого труда «замять» эту историю. Впрочем, со слов его брата, Илларион выглядел жутко абсолютно всегда.

Один их вид вызывал отвращение у Татьяны Алексеевны, и, тем не менее, как и все прочие, приняла она их дружелюбно, обменялась приветствием с каждым и не выдала своей неприязни. Зато этого не скрывал Илларион Феодосьевич, но это не мешало показывать свои хорошие манеры, по всем правилам здороваясь с графом и его семьёй и отвечая крайне учтиво. Понятно в этом человеке было только одно — свет его не интересовал вовсе, а что у него на уме и на душе — чёрт знает.

— Что же вы стоите у прохода? Пожалуйста, оставляйте вещи и проходите, Софья, провожайте гостей в кухню, не стойте столбом, — произносит вдруг Сергей Константинович, и это мгновенно подействовало, чтобы и гости, и сами хозяева дома вышли из ступора и двинулись в трапезную, где снова засуетилась Галина Сергеевна, желая, чтобы обед этот прошёл наилучшим образом. Татьяне Алексеевне выпала возможность сесть напротив младшего из братьев, на которого смотрела она лишь искоса. Схожесть их положений не мешала и даже наоборот подталкивала их к открытой неприязни к друг другу, которую скрывать, однако, приходилось по разным причинам.

— Как Вы добрались, Эдуард Феодосьевич? Слышал, Вы днём ранее из столицы вернулись. Надеюсь, дорога вас не сильно вымотала? — интересуется Сергей Константинович сразу, как только все гости сели за стол.

— Благодарю за беспокойство, нисколько. Эти часы прошли для меня словно минуты, чего не сказать о времени нашего с вами расставания, — улыбка этого человека действительно могла показаться «притягательной» и, вместе с этим, ничуть не искренней, нужной скорее для того, чтобы произвести впечатление, от чего Татьяна поморщилась и уставилась в тарелку с блюдом — словно это замечает только она. — Казалось, мы с вами не виделись целую вечность, но теперь со всеми делами покончено, — после этих слов на миг воцарилось молчание, а тишину прерывал лишь стук столовых приборов о тарелки. На Эдуарда пал косой взгляд его брата, от чего под потолком чётко ощущалось напряжение.

— Раз так, — продолжил Сергей Константинович, — теперь можно говорить и о помолвке?

— Только с Вашего позволения, конечно.

— Вы и сами знаете, что я уже дал тебе своё согласие не без желания самой Софьи Денисовны. Она — то самое дорогое, что только у меня есть, и знай, если Вы отмените свадьбу или посмеете её обидеть, я вышлю Вас обратно туда, где Вы и жили до этого, поэтому, дети, отнеситесь к этом шагу с большой ответственностью. Мы с Вашим отцом были знакомы очень давно, царствие ему небесное, не опорочь его имени.

— Вы можете ни в чём не сомневаться, это самое обдуманное решение, которое я принимал когда-либо. В таком случае, я бы хотел заключить этот брак в ближайшие пару месяцев. Софья, как вы на это смотрите? — такой вопрос застал ту, к которой обращались с таким серьёзным предложением, врасплох. Она действительно думала о том, чтобы выйти замуж, но не ожидала, что это будет так скоро, нужно было время, чтобы привыкнуть к новому статусу.

— Я согласна, однако, не думаете ли Вы, что слишком торопитесь? Нужно как следует всё подготовить, — проговорив это учтиво, но не без намёка, та переглянулась с Татьяной, давая понять настоящую причину такой просьбы.

— У нас ещё будет время об этом поговорить, пусть этот брак принесёт Вам только счастье! — перевела тему Галина Сергеевна, понимая всю неловкость данной ситуации. Следом за этим раздался звон бокалов.

Один лишь Илларион не то что не стал пить, но и отодвинул от себя бокал, выпрямившись и взглянув на своего брата. Как только в комнате воцарилась тишина, а бокалы были наполовину пусты, тот заговорил:

— Как Вы уже можете говорить об этой помолвке? Со смерти нашего отца и сорока дней не прошло. В ближайшие пару месяцев свадьбе не быть.

Первые секунды Эдуард молчал, только после чего прокашлялся и уже более тихо обратился к своему собеседнику.

— Мы уже с Вами это, кажется, обсуждали, и, если хотите, обговорим этот момент ещё раз, давайте не будем сейчас снова поднимать эту тему на семейном застолье: сейчас не место и не время.

— Не стоит беспокоиться, может действительно стоит отложить эту свадьбу до осени? — спрашивает Софья, а в глазах прослеживается явное беспокойство, — как бы сейчас не допустить ссоры.

— Да, Вы правы… нам с Вами некуда торопиться, — снова улыбнулся тот и опустил взгляд, по одному которому можно было понять, что неожиданный его приезд с братом, спешка со свадьбой и все эти разговоры — то, о чём им ещё предстоит поговорить наедине, а пока настала белая полоса и новая ступень в жизни для них обоих, ведь «вечной» настоящей любви не смогут помешать ни время до таких формальностей, ни недовольство ближайших родственников. По крайней мере, так считала сама Софья…