Не верь ему

Наталья Евгеньевна Винокурова

Лика — содержанка со стажем. Меняя одного богатого любовника на другого, она учится в престижном вузе и живёт, ни в чём себе не отказывая. Но резкая смерть очередного престарелого «папочки» выбивает её из привычной колеи и приводит на порог католического храма. Чем закончится внезапное знакомство с молодым священником, и что они оба будут делать с неожиданно вспыхнувшими, неуместными чувствами?

Глава 4. Как приклеенная

На лекции по правоведению Дашка Смирнова, в отличие от меня, никогда не опаздывала. Откинув назад свои шикарные, почти до пояса, идеально прямые волосы, она оперлась локтями на парту и вся подалась вперёд, слушая преподавателя. Её подбородок лежал на раскрытых ладонях, и она с неподдельным восторгом внимала скучному монотонному голосу то ли Алексея Александровича, то ли Александра Алексеевича (постоянно забываю), глядя на него снизу вверх. Правда когда я, извинившись за опоздание, села с ней рядом, подруга вздрогнула так, что стало понятно — мыслями она была где-то далеко-далеко от учебных вопросов.

— О, привет, детка! — томно мурлыкнула она, подвинувшись. Её огромные зеленющие глаза при этом не отрывались от увлечённо вещающего препода. — А я уж думала, ты в храме, на утренней молитве.

— Дашка, он ко мне приходил! — громким шёпотом воскликнула я ей на ухо. — Ночью, представляешь?!

Тут она наконец-то на меня посмотрела:

— Фига себе! А как он узнал твой адрес?!

— Да не вживую. Во сне.

— Ааа, — подруга разочарованно махнула рукой и принялась дальше строить из себя прилежную студентку, быстро отстукивая наманикюренными пальцами по клавиатуре своего макбука.

Раскрыв тетрадь, я попыталась последовать её положительному примеру, но получалось плохо. До конца пары я даже ручку не достала, и, соответственно, не записала ни единой буквы. А когда лектор поравнялся с нашим рядом и, взглянув на мой чистый лист, многозначительно вздохнул, я даже не догадалась перед ним извиниться, только выдавила из себя глупую улыбку.

— Не вовремя ты это затеяла, — отчитывала меня Смирнова на обеде в столовой. — Ох не вовремя!..

Озадаченно на меня посмотрев, она присосалась к бутылочке обезжиренного кефира.

Обычно на большой перемене я ем как лошадь — первое, второе, третье и компот — а подруга пьёт то йогурт, то кефир. Оно и понятно — сберечь такую фантастически тонкую, осиную талию стоит немалых трудов. Красота требует жертв. Вот и приходится либо сидеть на жёсткой диете, как Дашка, либо регулярно нервничать и тошниться по ночам, как я.

Вспомнив, сколько килограммов было потеряно за год отношений с Кляйном, я налегла на свои макароны и с набитым ртом переспросила:

— Что затеяла?

— Любовь-морковь свою. Я, конечно, понимаю, весна на дворе. Травка зеленеет, солнышко блестит… Но, ёлки-палки, сессия скоро! Как ты её будешь сдавать, если у тебя ни лекций, ни «папочки» нету?!

— Что-нибудь придумаю. Выкручусь. Деньги пока есть, а лекции… лекции я у тебя возьму! Ты же отправишь мне?

— А что если не отправлю? — подруга ехидно потрясла перед моим носом своим ультратонким девайсом, а когда я потянулась за ним, отдёрнула руку в сторону.

— Куда ты денешься! Только не сейчас. Давай лучше вечером. А то я сегодня на последнюю пару забью, надо кое-куда съездить. Но со среды, клянусь, начинаю новую жизнь!

Дашка ехидно фыркнула и в шутку замахнулась на меня «яблоком»:

— Убила бы! — и тут же смягчила голос, переходя на свой любимый приторный тон. — Ну ладно, ласточка. Пользуйся, пока я добрая. Да, и не забудь сегодня свечку за моё здоровье поставить! Я же знаю, куда ты намылилась…

* * *

Сидя в своей «бэхе», я барабанила пальцами по рулю, время от времени окидывая взглядом пики храма Девы Марии. Уже начинался вечер, а я всё стояла напротив ворот, прямо под знаком, запрещающим парковку, и никак не могла решиться выйти из машины.

Снова смотреть в глаза отцу Тимофею было стыдно. Во-первых, после всего, что я ему наговорила о себе. Угораздило же меня так по-идиотски начать знакомство! Во-вторых — учитывая то, как я нахамила ему и убежала, хлопнув дверью, мне явно следовало перед ним извиниться. Извиняться не хотелось. Признавать свою неправоту — тоже. Ну а в-третьих, если, не дай бог, он спросит, зачем я к нему приехала, то наверняка получит в ответ ещё одну порцию глупостей, ведь я и сама до конца не понимала, почему снова здесь оказалась.

И всё же, несмотря на всю абсурдность происходящего, просто взять и уехать я тоже не могла.

Закинув голову на спинку кресла, я закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Выдохнула. Поправила причёску. Улыбнулась себе в зеркале заднего вида. Ну, а теперь пошла!.. Пошла, я тебе говорю!

Одеревеневшие ноги совсем меня не слушались, и я, выходя из машины, чуть было не села в лужу, причём, в прямом смысле этого слова. Днём над Москвой грохотала гроза, и дождь от души затопил дороги. Чертыхнувшись и помянув недобрым словом дворников, не удосужившихся прочистить в центре города сточные отверстия, я наспех стряхнула брызги воды со своей клетчатой мини-юбки и запрыгнула на тротуар.

Пастор не обманул. Двери храма и впрямь оказались открыты, даже несмотря на то, что внутри шла служба. Я тихонько прошла в зал и села на скамейку в последнем ряду, стараясь не привлекать к себе внимание. Хотя как тут не привлечь к себе внимание. Мало того, что я в своём наряде школьницы явно выделялась на фоне остальных более-менее скромных прихожан, так ещё и понятия не имела, как следует вести себя на подобном мероприятии. Всё, что мне оставалось — это иногда невпопад креститься, следуя примеру впередисидящих католиков.

Отец Тимофей заметил меня не сразу. Стоя у алтаря в бело-золотом одеянии, он произносил какую-то молитву, на этот раз не по-русски. Его и без того громкий голос, отражаясь от стен, звучал раскатисто и с эхом. Уверенно читая текст на незнакомом мне языке, он долгое время не смотрел в зал, потом, наконец, поднял глаза и неожиданно прервался. Запнулся, будто бы на полуслове. Пауза была незначительна — очень скоро он продолжил говорить как ни в чём не бывало — но мне хватило этого, чтобы понять: он меня узнал.

Теперь он изредка, ненадолго отрываясь от текста, бросал короткий взгляд на скамью в самом дальнем ряду, где сидела только я, больше никого. Тембр его голоса, как мне показалось, стал чуть мягче. И сексуальнее. Не знаю, что он вещал в этот момент, вполне возможно что-то серьёзное и трагичное, но я, к своему окончательному стыду, от его речей возбудилась так, что «потекла». А через полчаса, когда служба закончилась, как приклеенная осталась сидеть на скамейке, боясь встать.

— Анжелика! — проводив последних прихожан, он поравнялся с задним рядом и обстоятельно подметил. — В прошлый раз ты забыла сказать, что не католичка.

— Да, я православная, — подняв голову, призналась я. — А что в этом такого? Я теперь не попаду в рай?

— Если будешь вести праведную жизнь, попадёшь, — строго отрезал он. На этот раз даже совсем не улыбнулся.

— Ну ладно, — теперь уже не он, а я старалась его разговорить. — Интересно, а как вы меня разоблачили?

— Очень просто. Ты крестишься справа налево.

— А как надо?

— У католиков — слева направо.

— Да ладно?!..

Отец Тимофей проигнорировал мою ремарку и сделал вид, что ему срочно нужно осмотреть убранство алтаря.

— Почему вы сегодня такой суровый? — окликнула его я. — Что-то случилось?

Он остановился на полпути, но всё ещё продолжал стоять ко мне спиной:

— В прошлый раз я был непозволительно весел. Я уже просил у Бога прощения за это, а теперь прошу у тебя. Благодарю тебя за то, что доверила мне историю своей жизни.

— И вам спасибо. Мне после исповеди немножечко легче.

— Поэтому ты пришла снова?

— Нет. Просто соскучилась.

Он резко обернулся и внимательно посмотрел на меня своими невозможно-красивыми глазами цвета молочной лазури. Но ничего не ответил. Только перебирал в руках чётки.

— Вы молились за меня этой ночью?

Удивлённо вздёрнув бровь, он снова подошёл ко мне и на этот раз присел рядом.

— Да, — ответил с небольшим опозданием.

— Мне кажется, я слышала вашу молитву. Даже смогла разобрать слова. Неужели её правда можно услышать вот так, на расстоянии?

— Конечно. Молитва того, кто истинно верует, звучит подобно колоколу, и её звон летит во все стороны со скоростью света. Иначе как, по-твоему, она достигает Бога?

— Не знаю, вам виднее, — я пожала плечами и притихла.

Он тоже больше ничего не говорил, и какое-то время мы просто молча сидели рядом. Смотря, как тусклый вечерний свет бликует в разноцветных осколках мозаики на окнах, я испытывала непередаваемое ощущение спокойствия и радости. Это был какой-то особый, ранее не знакомый мне вид наслаждения, для которого не нужны были деньги, роскошь, прикосновения и слова. Просто его присутствие…

Боже мой, Лика! Чувствую твоими мокрыми трусиками — ты вляпываешься во что-то нехорошее.

— Сегодня в восемь у нас будет органный концерт. Хочешь послушать?

— Хочу, — не задумываясь, ответила я. — А почём билеты?

— Бесплатно.

Кажется, отец Тимофей уже привык к моим меркантильным вопросам, поэтому отвечал без удивления и терпеливо. Пытаясь унять учащённое дыхание, я придала голосу прохладной отстраненности:

— Тогда тем более. Я приду. Вот только сейчас найду парочку нищих и голодных, накормлю их и вернусь. Ждите.