Проданный смех

Наталья Корнилова, 2005

Сотрудница агентства «Частный сыск» Мария Якимова лишь в крайнем случае пускала в ход свои неординарные способности. В минуты опасности милая девушка становилась Пантерой – сильной и беспощадной. Эти качества воспитал в ней ее учитель, японец Акира… Расследуя таинственное исчезновение молодой писательницы Ольги Заречной, накануне получившей престижную литературную премию, Мария столкнулась с массой непонятных явлений. Одну за другой она отбрасывает версии: месть, ревность, похищение с целью выкупа… Но, видимо, есть еще вариант – мистический. Ведь найдена записка, где говорится о полнолунии и мертвой собаке… К тому же в окрестных полях видели таинственную лошадь с перекинутым через седло человеческим телом… Чтобы разрубить этот запутанный узел, Мария выпускает Пантеру на свободу…

Глава 2

…Понедельник.

Я кинула мокрое полотенце на кресло и включила радиоприемник.

— Вы слушаете «Эхо Москвы», — сообщил мне ведущий. — В столице три часа дня.

Отчего-то последние дни я возвращаюсь с пляжа четко в три часа пополудни. Скинув яркую хламиду с неопределенным, размытым рисунком, которая служила мне пляжным халатом, я осталась в одном купальнике. Шелковистый эластан практически высох, пока я под горячими лучами южного солнца возвращалась в домик, расположенный среди сотни таких же коттеджиков в Лазаревском. Идти надо было в гору, и я изрядно притомилась. Постирать бы купальник, самой помыться от морской соли… Ай, не к спеху! Передохну пару минут, а то уже с ног валюсь.

Налив себе пузырящейся холодной минералки в высокий стакан, я устроилась в плетеном кресле на веранде и в который раз поверила, что жизнь прекрасна. Над головой поблекшее небо цвета старых джинсов, на этом небе покоится ленивое солнце, вокруг меня кружевные пальмы и добрые, немножко пьяные от отдыха и пива люди. Последние, точно как и я, оставив все проблемы в городах, сбежали в этот райский уголок. И пусть мне говорят, что здесь немодно, здесь не Сейшелы… Зато море искрится, дети веселые, минералка холодная, я загорела, а значит, лето живет по своим летним законам, и все абсолютно правильно и хорошо!

Я закрыла глаза, представив себе душную, полную расплавленной пыли и бензиновых испарений Москву, в которой осталась моя любимая — без иронии, любимая! — работа, шеф, тоже иногда любимый, а иногда достающий до печенок, и удовлетворенно вздохнула. Как хорошо, что все это далеко, и хорошо, что я отключила телефон! Было бы смертным грехом нарушить такую идиллию въедливым брюзжанием моей «Моторолы».

«Эхо Москвы» что-то бормотало в комнате, а я дремала, как обычно, создавая в голове какие-то неясные образы, мысли, картины… Интересно, а что было бы, если бы у нас на работе сейчас случился аврал? Конечно, такое вряд ли возможно, так как все мало-мальски потенциальные клиенты свалили из Москвы так же, как и я, предпочтя зною мегаполиса ласковые волны тех же сейшельских отмелей. Поэтому аврала быть не может. Но все-таки, что бы стал делать Родион Потапович, если бы я ему вдруг понадобилась? Телефон отключен, пейджера у меня отродясь не было, с трудом представляю, как им пользоваться, адреса моего он не знает. Правда, последнее произошло вовсе не из-за моей безответственности. Дело в том, что я, уезжая, оставила ему координаты совсем другого коттеджа, в котором намеревалась жить по приглашению одной моей знакомой. Знакомы мы были всего месяца два, в течение которых встречались раза четыре. Но она отчего-то пригласила меня погостить у нее в домике, который стоял практически на прибрежной полосе. Эта перспектива показалась мне привлекательной, тем более что я и на морском побережье-то была бог знает когда. Но все оказалось не так здорово, как предполагалось вначале.

Когда я приехала в коттедж, выяснилось, что там уже обитают два красных и потных мужика, сразу заулыбавшиеся при моем появлении. Они мне сообщили, что в ближайшее время прибудет еще целая компания приятелей, которых, так же как и меня, пригласила моя знакомая. А я так хотела уединения!.. Деньги для меня не проблема, поэтому я нашла милую одноэтажную халупку с самого края поселка, сняла ее и начала отдыхать в свое полное удовольствие. Хозяйка-старушка целыми днями тусовалась на местном базарчике, продавая инжир и какую-то фруктовую мелочь типа орешков. Родственников у нее, слава богу, не было, так что от неожиданного приезда гостей я была застрахована. Меньше всего мне хотелось делить с кем-то отпуск. Знакомая, которая меня приглашала, целыми днями гульбанила, не щадя здоровья, и моими делами не интересовалась вовсе. Думаю, она и нынешнего адреса моего не знает. Возник вопрос: а зачем она вообще меня пригласила?

Я поразмыслила и решила, что она, видимо, сказала это просто так, не ожидая, что я соглашусь. А потом уже от своих слов было неудобно отказываться. Но в общем, все вышло не так уж и плохо. Ее приглашение послужило тем самым волшебным пинком, которого мне часто не хватает. Так бы когда я еще на море собралась?

В общем, Родион Потапович Шульгин, глава частного сыскного агентства с оригинальным названием «Частный сыск», не сможет найти Якимову Марию Андреевну, то бишь меня, своего лучшего (наверное, потому что единственного) детектива, так как она, эта самая Якимова, зашифровалась, как заправский разведчик.

Я довольно улыбнулась, все еще оставаясь с закрытыми глазами, и чуть не вскрикнула от неожиданности, когда прямо надо мной раздался глуховатый мужской голос:

— Машка, просыпайся! Разулыбалась! И стакан поставь, а то разобьешь.

Стакан немедленно выпал из рук, но, к счастью, не разбился. Хрустально-прозрачная вода, зашипев, сделала на темном деревянном полу некрасивую лужу. Впрочем, она-то скоро просохнет, здесь даже в тени плюс двадцать семь, а вот Родион Потапович, уютно устроившийся в кружевной тени на перилах веранды и мирно лопающий виноград, который в изобилии свисал с зеленых плетей, судя по всему, собирался сидеть тут до скончания века.

— Что? — Я вытаращила глаза, словно увидела призрака. — Как?.. Вы?.. Ничего не понимаю! Вы как здесь оказались?

— Возник из ниоткуда, — сообщил призрак, отщипывая темно-синюю ягодку от небольшой грозди. Положил в рот и немедленно сморщился. — Фу, кислятина! Зелен нынче виноград, как у классика. Только сверху синий, а внутри неспелый.

Он отшвырнул ягоды в траву, к ним тут же подбежали куры, которых держала моя хозяйка. Первым подоспел петух с роскошным хвостом, клюнул находку, неодобрительно мотнул головой и пошел по своим делам, покряхтывая от досады, что зря так торопился. Птица тоже не любила кислый виноград.

— Маша, ну что ты смотришь на меня как на привидение? Я вполне материальный, не волнуйся.

— Как вы меня нашли?

Родион хмыкнул:

— Тоже мне премудрость! Да здесь любого аборигена старше сорока лет спроси, все укажут, что у Петровой на Южной улице живет одинокая москвичка, которая заплатила за две недели проживания в домике столько, сколько обычно платят за весь сезон. Транжирка ты, Машка! Живешь не по средствам. И всегда такой была. Компенсируешь тяжелое детство?

Я не обиделась на подначку. Да, я провела первые шесть лет жизни в детдоме, однако, к счастью, практически их не помню. Дальнейшая моя жизнь не была совсем обычной, однако тяжелой ее назвать было трудно. Но судьба моя сложилась так, что я понятия не имела, каковы в курортных местах расценки на жилье, да и торговаться не хотелось. Главным условием было то, что жить я буду одна и подселять ко мне кого-то не станут. Однако моя физиономия, видимо, все еще сохраняла выражение такого недоумения, что побудила Родиона продолжить свои объяснения:

— Ты же адрес оставила мне, помнишь?

— Помню, но ведь я оттуда уехала. Я могла перебраться вообще в другой поселок или…

— Ну не перебралась же, — логично заметил Родион и закончил бесполезный разговор: — Маша, хватит рассуждать на тему, что было бы, если… Оперируем фактами. Ты мне нужна, я тебя нашел. Собирайся, мы уезжаем.

— В Москву? — недовольно сморщилась я. Надо же, как саму себя сглазила! А вроде глаза не карие. Размечталась — как хорошо, что телефон отключила, как здорово, что все это будет длиться долго-долго, и все в таком духе…

— Нет, — неожиданно ответил Родион. — Здесь неподалеку кемпинг есть, поедем туда.

— Зачем? — подняв стакан, спросила я.

— Во-первых, там Валька с сыном. Ну а то, что во-вторых и в-остальных, я тебе по дороге объясню.

Кемпинг, разбитый прямо на побережье, представлял собой несколько палаток, возле которых тут же стояли машины владельцев. Среди них не было ни одной отечественной марки. Сплошь внедорожники немецких и японских производителей. Да и палатки были не советского типа, а настоящие брезентовые домики с пластиковыми окнами и, наверное, очень комфортабельные внутри. По крайней мере, они так выглядели. Однако приехавшие считали, что они отдыхают «дикарями». Рядом с домиками на траве стояли чайники с подключенными к горелке газовыми баллончиками, однако ни сковородок, ни прочих атрибутов «дикарского» отдыха я не заметила. Зато были бумажные коробки из-под пиццы, стаканчики из «Макдоналдса», и вообще было ясно, что «дикари» предпочитают цивилизованный фаст-фуд даже на отдыхе.

Родион остановил взятый им в аренду джип неподалеку от темно-зеленого домика с желтыми замками и тяжело вздохнул, завидев, как навстречу нам несется шестилетний пацан, с ног до головы перемазанный глиной. В волосах торчало перо, выдранное, должно быть, у какой-нибудь несчастной чайки.

— Папа! Машка! — Шульгин-младший, похоже, ни капли не удивился, увидев меня. — А-а!

Он кинулся в объятия, испачкав мне майку.

— Покрути меня! — потребовал он. — Как космонавта!

— Космонавты обычно более чистые, — заметила я. Но просьбу выполнила. Тапик — сокращенно от Потап — завизжал от восторга.

— Чего ты кричишь? — из домика высунулась встрепанная Валя. Озабоченно нахмуренное лицо тут же осветилось улыбкой при виде меня.

— Нашлась! Здорово, Машуль! Тапка! — строго крикнула она. — Посмотри, на кого ты похож! Машку вон всю извозил!

— Да она такая приехала! — заорал пацан, заговорщически толкая меня в бок.

Но строгий материнский голос сделал свое дело.

— Иди немедленно помойся! — велела Валентина. — Иначе в город не поедешь! Не ребенок, а свинтус, честное слово!

Потап скорчил рожицу, донельзя напомнившую мне ту, что только что появилась на лице Родиона, когда он увидел сына.

Смысл: «Даже на отдыхе ни минуты покоя!» Мальчик крикнул на прощание:

— Машка тоже как свинтус. Значит, она тоже не поедет?

И скрылся за кустами. В темно-зеленых ветках, облепленных мелкими неизвестными мне цветочками, просвечивала нежная гладь моря, усыпанная блестящими солнечными бликами. Потап с визгом и топотом присоединился к шумной компании детворы, которая копошилась у берега, и влетел в воду, вызвав тучу брызг и визга у двух близняшек в панамках. Они строили песчаный замок, а волна, поднятая Потапом, смыла всю постройку до основания.

— Не боишься его одного отпускать? — спросила я у Вали. — Ведь все-таки только шесть лет…

Валя устало махнула рукой:

— Тут у каждой семьи дети. Причем у нас-то хоть один, а у них по два, по три постреленка. Когда мы сюда ехали, нам специально посоветовали именно этот кемпинг. Если безумные родители, вроде нас, решаются взять детей с собой на отдых, им лучше ехать в такие же кемпинги, где тоже полно детей.

— Чем же лучше? — Я рассеянно разглядывала свою майку, прикидывая, смогу ли я ее отстирать. Потап измазал меня чем-то настолько таинственным, что эта субстанция даже не пахла, но липучестью обладала отменной.

— Во-первых, компания для малышей. Им не так скучно. Хотя у Потапа сейчас такой возраст, что ему нигде скучно не будет. Во-вторых, устанавливается дежурство. Сегодня, слава богу, не моя очередь. Кто-то из взрослых следит за детворой, пока она бултыхается. К тому же мы там на отмели огородили сеткой место, где дети будут в безопасности. Мелко, и вода теплая. Не представляю, что бы было, если бы мне пришлось целыми сутками быть привязанной к Потапу. И мне никакого отдыха, и ему докука.

— Понятно, — сказала я и поинтересовалась: — А где и чем ты стираешь?

— Нигде, — ответила подруга.

— То есть? — опешила я. — Вообще?

— Вообще. Одежды здесь не так много нужно. Целый день ходишь в купальнике, а его и без порошка, сама знаешь, можно стирать, просто ополоснуть пресной водой, и все. А твою майку надо либо в химчистку отдавать, либо оставить до лучших времен. Здесь не принято стирать в общепринятом смысле, так как мыльная порошковая вода тебе же первой испортит отдых. Грязная одежда много места не займет. Вернемся, постираем. А чем ты так измазалась?

— Тапка дружески обнял, — объяснила я. — А что это, понятия не имею.

Я переоделась в чистую рубашку, завязав ее узлом на животе, надела шорты, и сунула грязную вещь в пакет. Жаль, это была моя любимая маечка — ярко-оранжевая, с подсолнухом на груди и надписью: «No passaran». Я скомкала пакет, засовывая его в рюкзак. Экологичность поселенцев вызвала во мне приятное удивление. Не ожидала я от наших «дикарей» такой заботы о природе. Когда я вышла из домика, то увидела, как Валя снова тащит ненаглядное чадо к воде, чтобы как следует отмыть его на этот раз от песка. Чадо фыркало, визжало и брызгалось, пока Валентина не шлепнула его по заднице. После этого Потап покорно дал себя вымыть и вытереть. От меня не укрылась тоска в его взоре, когда он глянул на бесившуюся в воде детвору.

Но мама и папа настойчиво впихнули свежевымытое дитя в джип, я села на переднее сиденье, рядом с Родионом, после чего мы все отправились в город.

— Так что же вы хотели рассказать? — спросила я, когда мы выехали с проселочных дорог на ровную трассу.

— Недовольна, что тебя из отпуска выдернули? — хмыкнул Родион.

— Да что вы! — возразила я. — Очень рада. Служу родному отечеству, всегда готов и… Какие там еще лозунги в этом духе? Разве же мне может понравиться отдыхать? Я отвыкла уже, за три года безотпускной работы…

— Не ерничай, Мария! — ухмыльнулся Родион. Меня эта его непонятная улыбчивость стала порядком раздражать. — Дело, за которое ты возьмешься, не совсем обычное! А деньги, которые мы за него получим, вообще вдохновят тебя на такое!..

— Вы сказали, что возьмусь я! — тут же перебила я. — А деньги получим мы. Что это значит? Мы же до этого всегда работали вместе! Вы не будете со мной работать над этим делом?

Родион надел солнцезащитные очки и вздохнул:

— Почуяла несправедливость и раскричалась. Хоть бы выслушала!

— Внимательно.

— Ну вот, так-то лучше. — Родион театрально откашлялся и начал: — Я знаю, Маша, что ты не следишь за новинками в литературном мире и тем более не смотришь церемонии награждений, однако обычные, девятичасовые новости ты хотя бы проглядываешь? Ну хоть одним глазом?

— Новости? — я почувствовала себя школьницей, которая не выучила урок. — Ну, в общем, да…

— Ну да!.. — передразнил Родион Потапович. — Чувствуется уверенность в голосе и знание предмета. Ну да ладно, в конце концов, ты на отдыхе, так что тебе простительно. Так вот, неделю назад состоялось вручение литературной премии «Серебряная ветвь», которой отмечаются наши российские книги, вышедшие на рынок в этом году. Критерии — рейтинг продаж плюс художественная оценка книги кем-нибудь из жюри. А в жюри, как правило, сидят маститые писатели разных жанров. Денежный эквивалент премии небольшой, всего десять тысяч долларов, однако лауреаты «Серебряной ветви» на хорошем счету в литературном мире. Там не принимают халтуру, только хорошие книжки.

Я терпеливо ждала, по опыту зная, что шеф все это рассказывает не просто так. Сейчас он скажет: «К чему я это говорил?» — и закончит свою речь неожиданным выводом.

— К чему я это говорил? — спросил Родион, покосившись на меня. — К тому, что главная лауреатка, получившая «Серебряную ветвь» за повесть «Движение ветра», потерялась, и вот уже неделя, как от нее ни слуху, ни духу. Первым всполошился, понятное дело, литературный агент, однако найти ее не сумел.

— Как может потеряться лауреатка? — спросила я. — Премию вручали ей лично?

— В том-то и дело, что нет, — выразительно посмотрел на меня Родион. — Вместо Ольги Заречной статуэтку и чек получал ее литературный агент, Морозов Алексей Петрович, наш заказчик. Отмазался на церемонии, что, дескать, семейные обстоятельства не отпустили Ольгу в Москву на вручение первой в ее жизни премии, и все в таком духе. Спустили на тормозах. Тем более что это даже сыграло на руку книге — дополнительная реклама. Но дело ведь не только в премии — дело в том, что по книге собираются снимать фильм. Заречная срочно нужна в Москве, сама понимаешь. Во-первых, для того, чтобы передать авторские права на вещь кинокомпании, во-вторых, сценарий также будет делать она сама. Морозову с этого пойдут приличные проценты, так что ему — кровь из носа, но надо найти Заречную к следующему понедельнику! Ко мне он обратился по старой дружбе, есть за мной должок один…

— Сегодня понедельник, — пробормотала я.

— Именно. У нас неделя. Как хотим, но найти девчонку надо.

— А что, Ольгу Заречную действительно не отпустили семейные обстоятельства? — поинтересовалась я.

— Да нет, — махнул рукой Родион. — Ей двадцать один год. Понятное дело, любовь-морковь и развлечения у нее на первом месте. В общем, не дозвонившись до девушки, Морозов отправил в Саратов, где живет наша пропавшая, курьера, чтобы тот привез девушку в Москву. Но девушки дома не оказалось. Как выяснилось, родители практически не в курсе дел дочери, тем более ее личной жизни. Ольга сообщила им, что уезжает на несколько дней отдыхать со своим молодым человеком в компании друзей, а куда, надолго ли, точно не сказала. И вся фишка в том, что телефон ее как умер. Никто не мог дозвониться! Где она, с кем она, что с ней — никто ничего не знает.

— Странно, — подала голос Валентина, задремавшая было на заднем сиденье. — Я вот своей матери все рассказываю. У нас всегда были очень доверительные отношения. Молодежь совершенно ненормальная пошла!

Валя сказала это таким тоном, словно сама была уже умудренной опытом старухой, а не молодой двадцативосьмилетней женщиной.

— Почему же ненормальная? Эта писательница, можно сказать, взрослый самостоятельный человек, вполне отвечает за свои поступки, — из чувства противоречия возразила я. — И возраст, на мой взгляд, тут совершенно ни при чем. Если уж она умудрилась написать книжку, которую так высоко оценили в том мире, где, как вы говорите, халтуру не берут, то она по определению должна бы иметь сложившееся мировоззрение и какие-то убеждения. Мы же не знаем, какова обстановка в ее семье и какой у девушки характер, так что выводы делать рано, я думаю. Кстати, о чем книжка-то?

— Валя, дай Машке мою сумку, — сказал Родион. — Там, в мягкой обложке…

Я взяла в руки покетбук нежно-голубого цвета, на котором вверху было вытиснено серебряными буквами: «Ольга Заречная», а внизу обложки такими же буквами, только чуть крупнее — «Движение ветра». Рисунков и прочих привлекающих взгляд завитушек не было. От внешнего вида книжки оставалось впечатление скромности и элегантности. Впрочем, чего-то, какой-то детали, в обложке не хватало, но именно это и цепляло в ней. Я представила себе эту книгу на лотке, где обычно соседствуют классики в недорогом исполнении и яркие, аляповатые томики расплодившихся в последнее время женских детективов и любовных романов. Эта книжка и какое-нибудь «Кровавое убийство» рядом. Глаз у читателя устает, поэтому он невольно останавливается на спокойном цветовом пятне. Берет в руки, листает. Если книжка хорошая, то восемь к двум, что покупатель возьмет именно ее. Я решила, что идея сделать обложку однотонной была совсем неплохой и продуманной.

— Дизайн ее собственный, как мне сказал Морозов. Она настояла на этом, хотя обычно оформительские идеи большинства начинающих авторов отметаются на корню.

— Почему же ее приняли?

Шульгин неопределенно пожал плечами:

— Да ты полистай, все равно ехать еще час. Полезно ознакомиться с внутренним миром, так сказать…

За стеклом джипа мелькали южные пейзажи, мы проезжали густые темно-зеленые заросли, потом вдруг неожиданно оказывались на абсолютно открытом пространстве выжженной земли, это дорога делала петлю и выводила нас на побережье, а я все читала книгу. Пролистала я ее быстро, объем был небольшим. Так, повестушка. Если честно, я не любитель книг. Читаю крайне редко, только в силу профессиональной необходимости, да и то в основном протоколы с мест происшествий. Необходимость сейчас была самая что ни на есть профессиональная, однако, закрыв последнюю страницу, я поймала себя на мысли, что мне хочется купить для себя эту книгу. И перечитать ее уже в спокойной обстановке. Хотя книжка была не детективом, а чем-то средним между любовным романом, философской притчей и еще не поймешь чем. Намешано всего, но интересно.

— У вас есть еще один экземпляр? — спросила я, оторвавшись от книги.

Родион расхохотался:

— Зацепило? Вот-вот! Уж я на что циник, так и то с удовольствием прочитаю ее еще раз. Талант! И этот талант нам надо найти! Правда, живет этот талант в Саратовской области, ну что ж поделаешь? Придется тебе, Маша, туда отправиться. Жаль, конечно, что побеседовать с тобой не успели толком, но что лясы точить? Все, что мне известно, я изложил в письменном виде, папка в пакете. Прочтешь по дороге. Мы всегда будем на связи, я тебе перезвоню.

Шеф припарковался, и только тут я поняла, что мы прибыли на железнодорожный вокзал.

Родион лично и очень спешно проводил меня до поезда, до отправления которого оставалось всего пять минут. Он сунул в руки мой огромный (зато, кроме него, больше баулов не требуется!) рюкзак, дешевый матерчатый кошелек, шепнув, что там находится пластиковая «Виза», наличка на мелкие расходы и билет в купейный вагон до Саратова. Последним даром его был пакет из тандеровского супермаркета, внутри которого угадывалась папка формата А4, бутылка минеральной воды, несколько яблок и что-то аппетитно-продолговатое, размером с хорошую ферганскую дыню, упакованное в еще один пакет.

Я обрадовалась:

— Курица?

— Ну да. А то с голодухи умрешь, не хватало еще!

Родион по-отечески чмокнул меня в щеку, сунул в руки книжку и помахал на прощание пухлой загорелой ладонью. Вот так, совершенно неожиданно для себя, я всего за три часа оказалась в поезде с малопонятным заданием, полным сумбуром в голове, курицей-гриль в пакете и книжкой пропавшей молоденькой писательницы. И что мне со всем этим делать? «Первым делом съем курицу, — решила я. — Нельзя хорошо работать, если плохо поел. Кажется, это Вирджиния Вульф сказала. Умная была женщина. За всеми этими переездами я совершенно забыла перекусить. А уж потом полистаю дело, которое мне дал шеф. Авось какие-то наметки появятся».

…Вторник.

Перрон саратовского вокзала встретил меня зноем, запахом пыли и цыганским гомоном разноцветной семьи, которая сидела с сумками прямо на бетоне, прячась в крохотной тени козырька здания. Съеденная за ночь курица недовольно булькнула у меня в желудке, протестуя против безумной температуры, от которой, казалось, начали плавиться волосы. На море гораздо прохладнее и приятнее. Я с досады купила у цыган соломенную шляпу и натянула ее на взмокшие волосы. Господи, я надеюсь, ты предусмотрел в этом городе общественные бани? Желательно с бассейном и… Ох нет, работа, работа!

Пройдя сквозь шумное нутро вокзала, я вышла на привокзальную площадь, посреди которой в скверике с елями стоял Дзержинский. То есть, конечно, не сам Дзержинский стоял, а памятник ему. По сравнению с московскими вокзалами, возле одного из которых находится наш офис, народу на площади толклось не очень много, но вот транспорта здесь было явно в переизбытке. Лично я сразу запуталась, на какой из них мне нужно садиться. Останавливались автобусы где придется, народ бросался на них, словно на штурм Бастилии, так что вскоре у меня, отвыкшей от загазованности улиц, моментально заболела голова от паров бензина и гула голосов. «Ну разве так можно, — с тоской попеняла я Родиону, — с грядки да сразу в суп!»

Родители литературного самородка жили даже не в самом Саратове, а в небольшом городке близ него. Кажется, Энгельс называется. Судя по карте, в Саратовской области был еще и Маркс, в общем, «полное собрание сочинений» классиков коммунистической теории.

Самым живописным из всех дорожных впечатлений был проезд по автодорожному мосту через Волгу. Я от души позавидовала тем, кто плескался в волжской воде. Пляж располагался на острове, который назывался, если верить карте, Покровские пески. Слава богу, мне досталось сидячее место, так как по ходу автобус набился до такой степени, что меня окружали лишь мокрые потные лица, несмотря на открытые форточки. Я собиралась с мыслями перед разговором с родителями упорхнувшей писательницы.

Итак, известно о ней не очень много. Ольга Алексеевна Заречная, двадцати одного года от рождения, родилась, росла и жила все это время в уже упомянутом Энгельсе. Морозов, литературный агент, рвущий на себе волосы от досады, не смог сообщить Родиону ничего путного, кроме номера телефона, который отвечал мертвым молчанием на все попытки дозвониться до абонента. Аппарат вызываемого отключен, и все тут! Хоть лопни! Шульгин успокоил разнервничавшегося менеджера стопочкой коньяка и вскоре донес до сознания агента тот простой факт, что на повесть «Движение ветра» должен был заключаться договор, передающий право публикации в издательство «ЛИСТ». А в конце любого договора непременно указываются реквизиты обеих сторон, заключающих договор. Так что адрес, даже с почтовым индексом, у меня тоже был. Где находится улица Космонавтов, я понятия не имела, но не это главное. Беспокоило меня другое: недостаток информации. Того, что я знала, было слишком мало! Впрочем, кое-какие выводы о характере пропавшей я сделала, прочитав книгу. Все-таки писатели полагаются не столько на фантазию, сколько на жизненный опыт. А значит, уже известно, что семья ее скорее бедная, нежели среднего достатка. По крайней мере, домашнего телефона у Заречных не было, что очень затрудняло задачу. Наличие компьютера выводилось логически, так как шедевр был послан в электронном виде. Интернет-адрес у девушки также был, с которого она, собственно говоря, и отправила творение в Москву на рассмотрение издательства. Однако все письма, отправляемые ей лично из Москвы, остались без ответа.

Я не думала, что здесь есть какой-то криминал. Мало ли что взбрело в голову двадцатилетней девчонке, у которой немножко сдвинута крыша на понятии свободы? Творческий загул, бывает и не такое. А мертвое молчание телефона объяснялось, на мой взгляд, очень просто: девочка оказалась в таком месте, где просто-напросто нет источников энергии, то бишь электричества, севшую батарею негде зарядить. Однако задание есть задание, а потому девчонку надо искать, хоть бы она и на Северный полюс забралась. Хотя на деле наверняка все окажется гораздо прозаичнее — тусуется где-нибудь на даче у приятеля.

Кстати, надо бы разузнать о ее молодом человеке. Том самом, с которым, если верить скудной информации, оказавшейся у меня в руках, Заречная отправилась отдыхать неведомо куда. Надеюсь, родители девушки в курсе, как зовут этого Ромео? Меня удивляло то, что родители до сих пор не подали заявление в милицию о пропаже дочери. Это говорит либо о том, что все действительно не так страшно и девчонка вскоре найдется, либо же о том, что родителей абсолютно не волнует судьба единственного чада. Кстати, а оно единственное?..

Дом номер пятнадцать на улице Космонавтов оказался обычной хрущевкой, где в подъездах даже не было домофонов. Я постучала в крашенную рыжей краской дверь на первом этаже и сдунула мокрую челку. Мечтала я только о холодном душе.

Дверь довольно долго не открывали. Я постучала настойчивее, вкладывая в стук все свое нетерпение. Дверь открылась резко и неожиданно. Я взглянула в проход и обомлела — прямо в лицо мне целился негр, крепко держа ружье мозолистыми руками.

— Умри, позор своего рода! — чистым русским языком прошипел он, страшно закатывая белки глаз. Черное дуло смотрело мне прямо в глаза.

…Здесь позволю себе некоторое отступление и расскажу одну историю. Давным-давно, где-то в середине восьмидесятых годов, в одном советском детдоме появился невысокий узкоглазый желтолицый человек. Приехал он из Страны восходящего солнца. Приехал не за приключениями, а в силу того, что его не поняли. Человек этот искал смысл жизни и однажды даже нашел его. Основал свою школу, где проповедовал новое мироощущение. Последователей было много, что очень не понравилось властям того японского городка, где жил человек. Дело в том, что, помимо мироощущений, сэнсэй также учил людей искусству боя. А поскольку он в совершенстве владел всевозможными, даже очень древними, приемами разных видов борьбы, то можно представить, в какие боевые единицы мог превратить он неопытных подростков.

Поэтому его выгнали из Японии, и он очень быстро перебрался в соседний Советский Союз, где его приняли благожелательно и мирно. Наверное, потому, решил он, что никто ничего не знает. Он пытался объяснять, кто он такой и в чем проблема, но его никто не слушал. Только подливали странного вкуса сакэ, называемое «водкой», и дружески хлопали по плечу. Мало ли что лопочет по-своему маленький узкоглазый человечек! А человечек между тем по-прежнему стремился передать свои знания кому-то, кто сможет спасти человечество. Он знал, что однажды придет момент, когда на Землю вернется Зло. И Злу должны противостоять шесть воинов, одним из которых будет девушка. Только так станет возможным спасти людей от мировой катастрофы. Но наученный горьким опытом Акира — так звали воина — решил более не предавать дело огласке, а попросту устроился работать в один из советских детских домов, присматривая себе будущих учеников.

Так у него появились будущие Медведь, Ягуар, Леопард, Волк и я, Пантера. Спросите, зачем такая мистификация и странные прозвища? А вот зачем. На заре цивилизации, когда люди еще бегали в звериных шкурах, ели полусырое мясо, а вопрос о половой дискриминации решался тасканием за волосы, именно тогда люди были очень близки к природе. У каждого племени был свой тотем, обычно какое-то сильное животное. Как правило, тотем выбирался из тех животных, которые населяли леса рядом с местом обитания племени. Вряд ли, как мне кажется, будущие чукчи выбрали бы себе в тотем страуса, а аборигены будущей Австралии не стали бы поклоняться белому медведю. Подобное поклонялось подобному.

Видимо, мои предки жили в джунглях, где водились дикие кошки, поскольку во мне Акира выловил пантеру. Суть его учения сводилась к тому, что в наших генах осталась память о качествах тотемных животных. Если на протяжении нескольких веков молиться шкуре пантеры, знать все ее повадки, подражать ей, то волей-неволей это войдет в образ жизни. Таким образом, Акира сделал вывод, что нужно просто разбудить память тела. После каждой тренировки оставалось море синяков, но, как ни странно, тело вспомнило то, чего хотел Акира. Наши мозги были совершенно чистыми, детскими и неопытными. После мытарств по советским приемникам, шебаршащие и поначалу малопонятные слова доброго узкоглазого дядечки мы воспринимали как должное. И тренировались, тренировались, тренировались…

Вскоре ум, душа и тело вошли наконец в гармонию. Мы вступили в пору совершеннолетия. И тут Акира вдруг почувствовал, что Зло близко. Через два дня наступил тот самый памятный августовский день девяносто первого года. На площадь к Белому дому был послан Медведь, чтобы защитить народ своим умением. Не знаю, защитил он кого-нибудь или нет, однако более в нашу квартирку Медведь не вернулся. Как я потом узнала, парень, которого я привыкла считать своим братом, действительно принял бронетранспортеры за воплощение Зла и применил к ним свои ошеломляющие способности. Его арестовали, но им же заинтересовались и спецслужбы. В общем, после промывания мозгов из Медведя получился великолепный спецагент, а Акиру приняли за помешанного и объявили в розыск.

Мы ничего этого не знали, только однажды Акира пришел и сообщил нам, что по долгу чести мы все должны сделать сэппуку, так как Зло неодолимо. Волк, Ягуар и Леопард повиновались, но не я. Ну не смогла я выполнить долг чести! Не буду пересказывать всего того, что мне пришлось открыть для себя, когда я наконец вышла из квартирки, в которой мое тело натренировали до состояния боевой машины, но скажу только, что это мое умение мне очень пригодилось. Вскоре я уже работала вместе с Шульгиным, пестуя недавно родившееся детективное агентство «Частный сыск».

…Черное дуло смотрело мне прямо в глаза.

Не успев даже моргнуть, я уже была внизу лестницы, состоявшей всего из шести ступеней. Рефлексы, когда-то пробужденные во мне сэнсэем Акирой, не подвели и в этот раз. Даже разморенная жарой и утомленная долгой дорогой, я молниеносно среагировала на опасность и попросту слиняла.

На улице никого не было, даже мальчишек, которым обычно любая жара нипочем. Я завернула за угол и остановилась, размышляя, что делать дальше. Поначалу я думала, что разговор пройдет гладко и без эксцессов. Ну, будут там слезы матери, вздохи отца, валерьянка и все такое… Но зачем же ружье-то? За что в меня стрелять? Что там сказал этот странный тип африканской наружности? Что я позор своего рода? Вот уж глупость — я детдомовское дитя! Хотя Акира и создал нам семью, но ее больше нет, все оставили этот бренный мир… Почти все. Медведь где-то остался. Но он, по моим сведениям, сейчас находится на ответственном задании в Амстердаме. Что-то связанное с наркотиками, которые идут к нам оттуда.

Я переминалась с ноги на ногу, глядя на чахлый кустик сирени, росший возле тротуарчика, и совершенно не знала, что делать. Внезапно окно слева от меня распахнулось, и мне под ноги упал цветочный горшок. Несчастное растение размером, наверное, с куст пиона, распласталось на горячем асфальте лопатистыми зелеными листами. Представляю, что бы было, если бы в этот момент я стояла под окном. Пантера пионоцветная, вид обыкновенный, особь разгневанная… Вслед за цветком наружу высунулась голова того самого негра. Он сказал: «Ой, уронил» — и испуганно воззрился на меня, не говоря более ни слова. Ну надо же, оказывается, он еще и усатый! А глаза почему синие? Я потеряла всякое терпение.

— Вы что, с ума сошли? — закричала я. Тип молчал, периодически открывая рот, но не произнося не звука. — Вы что цветками швыряетесь? Я сейчас милицию вызову!

— Нэ надо милицию! — тут же ожил африканец, говоря уже отчего-то с кавказским акцентом. — Нэ надо милицию, милий дэвушк! Вы все ни так понял!

— Уж конечно. Где уж мне, позору своего рода, все понять…

Усатый негр со славянскими глазами и грузинским акцентом расплылся в умилительной улыбке, однако она тут же испарилась, когда я швырнула в него комом земли вместе с цветком. Попала прямо в темечко. Мужчина странно охнул и исчез в недрах комнаты.

Я сразу же вернулась в подъезд и одним прыжком оказалась возле двери. Так, только не давать ему опомниться. Дверь оказалась не запертой…

— Ну и зачем вы это сделали? — почти ласково спросила я, когда странный мужик, встречающий гостей прицелом из ружья, наконец пришел в себя. Оказалось, что к корням и земле прилип изрядный кусок тяжелой керамики, заехавший негру прямо в висок. Чудо, что жив остался. В следующий раз надо бы поосторожнее с собственными реакциями, а то убью кого-нибудь ненароком…

Пока тип был без сознания, я его на всякий случай связала найденным тут же поясом от восточного халата, и сбегала за льдом. Льда в ободранном холодильнике «Снег» не оказалось, зато был здоровенный булыжник замороженного мяса, которым незадачливый хозяин сейчас и лечил свою больную голову. Руки я ему развязала, когда убедилась, что он более не представляет для меня опасности.

— Сделал что? — простонал мужик, в котором я, несмотря на негроидную наружность и странные диалектические вариации, опознала Заречного Алексея Владимировича. На свою фотографию в паспорте, который лежал на полке, он был не очень похож, наверное, потому, что был загримирован. Но, вероятно, это к лучшему. На фотографии Заречный получился какой-то блеклый, невыразительный, несмотря на правильные черты лица. А в жизни этот мужчина был гораздо привлекательнее в том смысле, что красок в его лице было больше.

Только посмотреть на этот насыщенный, правда теперь несколько пятнистый, цвет лица, напоминающий сильный загар! На блестящую лысину, яркие синие глаза и усы! Но вот руки мужик не успел загримировать, они были обычными белыми руками, только внутренняя сторона ладоней была темно-коричневого цвета. Насколько я знаю, у негров должно быть наоборот — тыльная сторона руки темная, а внутренняя светлая. Все это навело меня на мысль, что Заречный, видимо, для какой-то цели решил нарядиться негром. И халат тут же валялся на диване вместе с расшитыми туфлями с загнутыми носками, подтверждая мою догадку.

— Вы артист? — спросила я.

Заречный тоскливо покосился на меня.

— Артист, — со стоном согласился он. — Артист, его бога душу мать! Девушка, у меня же выступление через три часа, как я с таким шишаком покажусь? Да и в башке звенит, как будто бухал три дня кряду… За что так сильно-то?

— Переживете, — недовольно сказала я. — Кстати, приятно познакомиться, я частный детектив, приехала из Москвы, чтобы…

— О! — вскрикнул мужик, вытаращивая ярко-голубые глаза. Я поперхнулась и забыла конец фразы.

— Отлично! — радостно завопил он, отшвыривая мясо на диван и вскакивая на ноги. — Частный детектив — это то, что надо! Итак, смотрите!

Он накинул висевший на спинке стула клетчатый плащ, кепку и сунул в рот черную трубку. Нахмурился. Потом принял серьезный вид, затем стал изображать, как будто играет на скрипке. И все это сопровождалось дикими радостными вращениями глаз, которые сияли не хуже театральных софитов.

— Ну? — после всех этих нелепых телодвижений спросил он.

— Что — ну? — чувствуя себя как в детском саду, переспросила я.

Негр закатил голубые глаза под потрескавшийся потолок, сдвинул кепку на бритый затылок и вынул трубку изо рта.

— Похоже?

— На кого?

— На кого? — он укоризненно потряс трубкой. — Она спрашивает, на кого! На деда Фрола моего!

— Я не видела ваших родственников, — начала я, но этот чудик не дал мне продолжить:

— Господи, при чем тут мои родственники?

— Но вы же сами сказали!

— Ничего я не говорил, я, наоборот, спрашивал! Похоже ли на Шерлока Холмса или нет?

— Шерлок был белый, — решив не спорить с безумцем, ответила я.

— Вы расистка? — последовал немедленный ответ.

— А вы чокнутый! — не осталась в долгу я. — Я к вам по серьезному делу приехала, мне с вами нужно побеседовать, — я сделала суровое гэбэшное лицо, — а вы какой-то балаган устраиваете! Мне плевать, пусть ваш Шерлок будет хоть инопланетянином, а негр говорит с рязанским акцентом…

— Рязанский? — озадаченно спросил мужик и подвигал губами, произнося О, А, У. — Ы! — закончил он. — Умри, позор своего рода! Нет, не так. Горло пересохло, пойду воды выпью. Позор своего… Умри!

Он зачем-то схватил старый радиоприемник, стоявший на полке. Иконки, которые были прислонены к приемнику, посыпались. Святой Николай мученически возвел глаза, посмотрев на меня. Странный мужик удалился на кухню.

Я устало вздохнула. Нет, с ним я не договорюсь. Я встречала шестнадцатилетних старичков, которые все про всех знают и уже устали жить, но пятидесятилетних сорванцов пока нет. Неудивительно, что дочь его исчезла, я бы от такого папаши сама сбежала. Зато понятно, в кого Заречная такая оригиналка уродилась. Я села на диван, прямо на халат. Булыжник мяса стал постепенно оттаивать, отчего на покрывале начало расплываться мокрое пятно.

— Эй, Шерлок, мясо надо в морозилку положить! — крикнула я, держа тяжеленный кусок в руках над линолеумом. В этой квартире все было вверх дном. Палас свернут и поставлен в угол. Царил дикий беспорядок.

— Мяу! — очень правдоподобно ответил мужик.

О господи, он издевается? Пусть Шерлок будет негром, пусть негр говорит, как Есенин, но мяукать ему в любой интерпретации не положено.

— Не смешно! Я говорю, мясо тает!

— Мяу! — согласился мужик.

Я разъяренно влетела на кухню и остолбенела. Кухня была пуста. Мало того, окно было открыто, а хозяин дома преспокойно вылез через него во двор и теперь курил с каким-то бородачом, держащим в руке метлу. Под мышкой был зажат приемник. Черно-белый кот, завидев меня, завертелся и замяукал пуще прежнего. Я нашла взглядом его миску и увидела, что та полна кошачьего корма.

— Фиг тебе! — строго сказала я. — Мясо для того и создано, чтобы в холодильнике лежать! Или дурные головы охлаждать…

Кот разочарованно мяукнул, поточил когти о пол, прыгнул на подоконник и присоединился к хозяину, преспокойно усевшись тому на клетчатое плечо и нагло повернувшись ко мне спиной. Невоспитанное животное, впрочем, как и хозяин. Я вернулась в комнату, которая была здесь единственной и не такой уж большой по метражу. Я привыкла к гораздо большим площадям и более высоким потолкам. Как же люди годами живут в таких бараках? А ведь хрущевки строились как временное жилье. Я рассеянно оглядывала комнату, сама не зная, что ожидала увидеть. После общения с хозяином у меня, признаться, слегка крыша поехала. Возле дивана на полу стояла бутылка минеральной воды, полная прозрачных пузырьков. Я сделала глоток. Вода оказалась приятно холодной. Я приложила бутылку к голове и подошла к стенке, которая представляла собой нагромождение ящиков, полок, в том числе стеклянных, прибитых к стене в каком-то безумно-хаотичном порядке.

Говорят, что внешний вид квартиры отражает суть характера хозяина. Но, боюсь, даже опытный психолог оказался бы в затруднении, посетив квартиру Заречных. Или отделался бы легким испугом и емкой формулировкой, подходящей на все случаи жизни, — сказал бы, что в этой квартире живет ну оч-чень творческий человек, и сбежал бы отсюда. Для сохранения собственного психического здоровья.

Помимо всевозможных костюмов и разных экзотического вида тряпок, валявшихся тут в беспорядке, полки были полны разнокалиберных книг, вазочек — от псевдобарокко с аляповатыми розочками до минималистских цилиндрических стаканов синего цвета — и прочей дребедени. В этой квартире в каждом углу висела «музыка ветра» — этакие полые металлические трубочки, которые ударяются друг о друга при движении воздуха и при соприкосновении издают приятный мелодичный звук. Правда, сейчас был полный штиль, а потому они молчали. На стене к старому ковру были прикреплены ножны, в которых томилась длиннющая сабля, похожая на самурайский меч. На телевизоре лежал пневматический пистолет, который, как я выяснила, был заряжен. Из толстого фотоальбома выглядывали края старых советских купюр, зато сами фотографии лежали аккуратной стопочкой возле альбома. Телевизора не было. Наконец среди всего этого хлама отыскался и компьютер!

Я вытащила ноутбук «Самсунг» черного цвета из-под красной бархатной подушки, облепленной кошачьей шерстью, и включила его. Разрешения хозяина я спрашивать не стала, ему все равно по барабану, что тут делает неизвестная баба. Экран сразу же засветился мягким голубым цветом, «Windows XP» сообщил, что готов к работе, звуковым переливом. Слава богу, что здесь не стоит пароль на включение компьютера! Я рылась в файлах, пока наконец случайно не наткнулась на текстовой документ с многозначительным названием «Дневник». Весил он порядочно — около мегабайта. Я быстро скачала файл на диск, который предусмотрительно был вложен в шульгинскую папку, данную мне в дорогу, и выключила компьютер.

Надо всему вернуть тот вид, который был до меня, решила я — и принялась засовывать ноутбук под подушку, как вдруг сзади меня раздался металлический женский голос:

— Что вы тут делаете? Немедленно поставьте к-компьютер на м-место!

Очень мило. Вот и маменька семейства пожаловала. Надеюсь, у нее хоть сколько-нибудь есть здравого смысла? Странно, что я не услышала, как она подходила, плохой признак. Я обернулась и как можно приветливее поздоровалась.

— Вы не волнуйтесь, я не воровка, — глядя в очки, заверила я. — Я частный детектив, вот моя карточка. А компьютер… просто упал. Да, он просто упал.

Я сразу же протянула свое лицензионное удостоверение невысокой женщине, стоявшей перед мной. В очках, с короткой стрижкой на густых русых волосах, немного сутулая и чуточку располневшая, она была похожа на тысячи женщин, живущих в городах и городках России. Я напрягла память, вспоминая ее имя, — Заречная Нина Александровна. Лицо моложавое, за руками следит. Ногти не красит. Кольца не носит, что странно. Но в общем ничего необычного нет.

— Упал, г-говорите? — Женщина немного заикалась. — Это Барсик, должно быть, н-на подушке своей сидел и п-прыгнул, к-когда п-побежал меня встречать. Вот к-компьютер и свалился со стула.

Кот и в самом деле ластился к ногам хозяйки, мурлыча ей что-то и обиженно посматривая на меня зелено-желтыми глазами. «Не простит, что я его не покормила», — подумалось мне.

— Да, так и было, — свалила я на бедняжку всю вину. — Из-за подушки не видно, что под ней, а то бы я не позволила ему садиться на стул. А почему вы ноутбук на стуле держите?

Женщина устало взяла из-под подушки черный чемоданчик с кнопками и водрузила его на одну из полок. Теперь понятно, почему она сразу мне такой пустой показалась.

— Разве ж это я д-держу? Это в-вы у мужа спрашивайте, он т-тут т-три д-дня хозяйничал. Хотя сейчас он должен быть в театре, на репетиции.

Мужа, однако, поблизости не наблюдалось. Я выглянула в окно: возле подъезда уже никто не стоял. Видимо, улетели в театр на шабаш с тем мужиком на метле. Я вкратце объяснила хозяйке цель своего приезда. Мать Заречной опустилась на диван и сняла очки. Только теперь я поняла, что женщина, видимо, последние дни только и делала, что нервничала. Глаза были красными, воспалившимися от слез и недосыпа.

— К-к родственникам ездила в д-деревню, — пояснила она. — Д-добиралась д-долго. Ольга сказала, что п-поедет в район П-поливановки, так я д-думала, что, может, она к-к моему б-брату заехала?

— Ну и?.. — с надеждой спросила я.

Нина Александровна отрицательно покачала головой.

— Нету. Дом пуст, брат теперь у матери живет. А я не знала, у нас с ним немного напряженные отношения. Редко общаемся. В общем, дочь моя как сквозь землю провалилась.

В руках Заречной мелькнул платочек, однако бурных слез не последовало. Хозяйка и жена актера бесшумно высморкалась и предложила мне пройти на кухню, выпить чаю. Хотя прежде ей пришлось заняться уборкой. Я по мере возможности ей помогала, одновременно собирая информацию, разглядывая окружающие меня предметы. Семья сейчас испытывала финансовые трудности, но раньше явно жила в достатке. Впрочем, семьи, в которых есть хоть один творческий человек, подобный Заречному, вряд ли умудрятся сохранить хотя бы один предмет в целости и сохранности дольше часа. Все чашки были так или иначе поколоты, кастрюли радовали глаз своим разнообразием, я не встретила ни одной пары одинаковых суповых тарелок. Живущих в этой квартире кидало из крайности в крайность со страшной силой. Достаточно сказать, что полкухни было покрашено в белый цвет, а оставшаяся часть оклеена обоями с дельфинами. То ли денег не хватило, то ли такое оригинальное дизайнерское решение, кто знает…

Когда мы наконец уселись за отдраенный стол, я получила в руки чашку с отбитой ручкой, полную ароматного янтарного чая с лимоном, свежее печенье и вазочку меда. Чувствуя, как желудок радуется еде и жизни, я закидывала гостеприимную хозяйку вопросами, касающимися ее дочери, чтобы составить портрет той, кого я ищу. Картина выглядела следующим образом. Дочь с раннего детства подавала большие надежды и вообще была незаурядным ребенком. Правда, она все никак не могла найти применение своим многочисленным талантам. Способность к рисованию привела ее в художественную школу, откуда дитя очень быстро сбежало, заявив, что там скучно. Танцкласс занял девочку буквально на год. Потом следовали музыкальная школа по разным классам, периодически бросаемая, туристическая секция, секция бокса…

— Бокса? — переспросила я.

— Б-бокс, б-байдарки, на б-балет мы тоже ходили, к-кино увлекались, музыка, само собой. «Ветер п-перемен» знаете?

— «Скорпионз»?

— Ну д-да, кажется. У нее эта мелодия н-на мобильнике стояла, п-поэтому я ее и запомнила. Это ее с-самая любимая п-песня. В общем, разнос-сторонние интересы, н-не могу выделить что-то одно. Что выросло, то выросло. Ее писательство для меня с-стало большим сюрпризом. Знала, конечно, что она ведет д-дневник, но не думала, что это перерастет во что-то большее. Сочинения у нее всегда б-были на твердую четверку, хотя школу она с медалью окончила.

— Где она потом училась?

— В к-колледже. На менеджера. Тоже к-красный диплом, хотя как она умудрилась его получить, для меня загадка. С лекций вечно приходила с изрисованными тетрадками, и ни слова из того, что говорил п-преподаватель. Помимо всего прочего, она ж-жуткая лентяйка.

В моей голове постепенно стал вырисовываться образ физически развитой акселератки, хотя стоп — в балет не берут выше ста семидесяти сантиметров! Тогда физически развитая девушка среднего роста, умеющая боксировать, плавать на байдарке, просто плавать, играть на нескольких инструментах, в том числе на балалайке, умеющая рисовать, знающая классику кинематографа, лениво насвистывающая «Wind of change»… Где такое чудо может носить?

— Фотография ее у вас есть? — наконец осенило меня.

Но с фотографии на меня смотрела совсем не мускулистая здоровячка, а худенькая, даже слишком худенькая девушка с русыми волосами. Неулыбчивое, серьезное лицо, глаза хранят какое-то строгое предупреждающее выражение. Такие глаза должны быть у женщин, переживших многое, а не у двадцатилетней девчонки.

— У нее меланхолический характер? — спросила я. — Уж больно серьезная.

— Ольга? Да что вы! Никогда не видела, чтобы она п-плакала. Флегматик — это да. Философствовать любит. Ну что еще вам про нее рассказать?

— Что она любила больше всего?

Мать долго думала, прежде чем ответить.

— П-пожалуй, что читать книжки и анализировать. Детективы пачками глотала, пока сама писать не начала. Она так насобачилась, что, когда смотрит фильм, уже заранее знает, кто из героев преступником окажется. Еще ни разу не ошиблась.

— Хорошо. А молодой человек ее кто такой?

— А, С-сергей! Но, к сожалению, здесь я ничем не могу вам п-помочь. Я д-даже фамилии его не знаю. Знаю, что какая-то немецкая фамилия, при этом даже как-то забавно переводится, но в-вспомнить… Вы знаете, у нее где-то была с-старая записная книжка, я п-пойду поищу.

— И фотографию его, если есть! — вдогонку крикнула я.

— А фотографии у меня его н-нет, — из комнаты ответила Нина Александровна. — Я его даже не видела.

— Как это? Ольга давно с ним встречается?

Я выглянула из кухни. Нина Александровна осматривала сквозь очки сооружение, которое в обычных семьях именуется стенкой.

— Да кто их знает. Она ни разу не п-привела, не п-показала, что там за С-сергей. Она вообще скрытная т-такая, все в себе, в-все молчком. Г-господи, да вот же эта книжка, а я ее на верхней полке ищу!

Она сунула мне в руки тоненький блокнотик в твердом переплете. Я открыла на букву С и среди собак, свечей, солярия, Светки, Светки-мамы и Светки-работы нашла Сергея. Телефон был очень простым — пятьдесят-сорок-сорок. Отлично.

— Кто такая Светлана? — по ходу спросила я.

— Подруга. П-правда, в последнее время они отчего-то п-перестали общаться. Но сходите к ней, м-может, что и узнаете.

Больше мне здесь ловить было нечего. А потому я попрощалась и ушла, пообещав, что непременно буду докладывать о результатах расследования. В качестве средства связи я предусмотрительно оставила недорогой сотовый телефон, который купила по дороге.

Поскольку Родион Потапович предупредил меня, что в доме нет телефона и никто из родителей также не имеет сотовой трубки, я решила позаботиться об этом для собственного удобства. Странно, конечно, что в семье телефон есть только у дочери, однако мне не стоило соваться со своим уставом в чужой монастырь. Мало ли, может, тут дело принципа? Записную книжку девушки я унесла с собой. Начинать я собиралась с молодого человека. Не успев выйти из подъезда, я набрала пятьдесят-сорок-сорок, однако долгие гудки на том конце связи сообщили мне, что трубку никто брать не хочет. Скорее всего, никого нет дома. Ладно, перезвоню позже.

Неожиданно записная книжка, которую я держала под мышкой, выскользнула и упала на чисто вымытые ступени. Как хорошо, что здесь есть уборщица, стоять приятно. И книжка не испачкалась. Хоть и не моя вещь, но все равно… Я подняла книжку, но тут мой взгляд остановился на почтовом ящике. Если смотреть сверху, то письма в нем не было видно. А если сидеть на корточках, как я, то можно сразу разглядеть белый уголок конверта, который, видимо, завалился за щель и спрятался от людских глаз. Определив по номеру ящика, что он принадлежит квартире Заречных, я достала письмо.

Знаю, что читать чужие письма нельзя. Но у меня особый случай — я сыщик, человек без морали и принципов. Обратного адреса не было. Вместо фамилии в графе «От кого» стояла оригинальная подпись — «Ты знаешь, кто это». Внутри находилась открытка с милым детским рисунком — зайчик в джинсах дарит громадный букет ромашек заиньке. И пять слов: «Малыш, я скоро вернусь. Жди». Из всего семейства Заречных только одна особа подходила под описание малыша — пропавшая дочь. Штемпель был московский. Я с трудом разобрала цифры на почтовом штемпеле и отправила Родиону SMS-сообщение, чтобы определил, из какого района отправлено письмо. Хотя вряд ли это что-то даст. Я сунула письмо в сумку и отправилась в баню.