Мертвый город

Наталья Попова

Город лишился жизни. Лишился людей, огней, машин. Город разрушен до основания. Он закутался в тишину и запустение, как унылый странник в свой старый, изъеденный временем плащ. Что это: война? Эпидемия? Стихийное бедствие? Александр застал город таким, когда остался один. Один, если не считать спасенного им человека, больного шизофренией. Он опасен, непредсказуем, но бросить его – означает предать. Вдвоем они будут искать ответы на тысячи вопросов. Мертвый город не сразу выдаст свои секреты. Он умеет хранить тайны, Мертвый город. В подземном убежище их встретят выжившие. Они создали свой собственный искаженный мир, они делят пленников на достойных и недостойных. Достойным даруют жизнь. Недостойных – хладнокровно убивают. Александр – достоин. Его спутник Марк – нет. Их ждет боль и отчаяние – здесь, под землей. А наверху – еле слышным пульсом бьется Мертвый город. Он терпеливо ждет их. Ждет, несмотря ни на что. Он готов открыть им все свои тайны. Осталось только подняться наверх. Снова. Обложка – художник Михаил Смирнов.

Глава 2. Перелом

На складе тонкой струйкой текла своя маленькая жизнь. Грузчики спали с кладовщицами, рабочие пили горькую в обеденный перерыв а после, дыша густым перегаром, с удвоенной силой мотали скотч. У него появился свой круг общения, — узкий и ненадежный, как зыбучие пески на пологих берегах его настоящего, но, тем не менее, он мог рассчитывать на некое подобие дружбы. Один из его новых знакомых, шустрый быстроглазый Игорек, был особенно внимателен к новому сотруднику. Он охотно делился с ним бутербродами и ошметками своей нескладной жизни. Дом сгорел, жена умерла, родителей он никогда не видел. И жалко его было, и смешной он был, и нелепый. Но работал он быстро, в его маленьких цепких руках так и мелькали картонные глыбы коробок, которые он играючи укрощал скрипучей липкой лентой. У Игорька никогда не было брака. Все коробки сверкали гладкими, словно отполированными боками, притягивали глаз острыми безупречными гранями. Его мастерство вызывало зависть у его менее проворных коллег, но на колкие замечания он только тихонько посмеивался, а гора коробок перед ним неумолимо таяла, словно порция сливочного пломбира.

Игорек не любил, когда его жалели. Он был сильным. С виду он был щуплым, невысоким, со смешно растопыренными руками, как у неумело вылепленного снеговика, но в нем чувствовался внутренний свет. Он мог помочь незнакомой женщине донести тяжелые сумки до остановки, мог на последние деньги купить шоколадку плачущему ребенку, мог заступиться за девушку, к которой привязались хулиганы. Он был как маленький добрый волшебник.

Игорька убили в пьяной драке в общаге. И Саша снова остался один.

Склад закрыли неожиданно и бесповоротно. Посреди смены в здание ворвались люди в черных масках с автоматами в руках, всех вывели на улицу, предстояла долгая проверка документов.

Саша успел перекинуться парой слов с бригадиром. Его скупой прогноз не предвещал ничего хорошего. Оказалось, они так тщательно и аккуратно упаковывали фальшивые лекарства. Их продавали смертельно больным людям, в которых еще жила надежда. Надежда на то, что эти лекарства помогут, спасут. И все будет хорошо. Снова.

Все закончилось глубокой ночью. Их отпустили по домам, вежливо попросив не выезжать из города. Александр, шатаясь, брел вдоль пустынного шоссе, в глазах стояли застывшие, как застарелая смола, слезы. Они убивали людей. Каждый час, каждую минуту они с остервенением паковали бесполезную смертельную пыль.

Он остановился на миг, сжал в кулаки свои липкие пальцы. Хотелось выть. Хотелось упасть на землю и кататься по ней, сдирая с себя кожу вместе с остатками клея и картонной пыли.

Он пил много дней. Вся накопившаяся за последнее время боль взорвалась в нем и запылала внутри ярким сокрушительным пламенем. Водка обжигала горло, туманила разум. Но легче не становилось. На миг его настигало короткое забытье и снова выбрасывало на берег сознания, усеянный мелким крошевом его раздробленной жизни. Его воспаленный мозг, как последний мазохист, плотной губкой впитывал в себя тяжелые мрачные мысли. Неотвязные. Липкие. Как скотч.

Звонок телефона острым ножом разрезал его реальность, разбросанную по углам комнаты. Он рывком сел на постели и потерянно огляделся. Пустые бутылки, грязная одежда, заляпанные тарелки, воинственно ощетинившиеся острыми пиками окурков. Он прижал пальцы к вискам. Телефон продолжал звонить, этот резкий настойчивый звук, казалось, навсегда повис в затхлом отравленном воздухе.

— Саня, это Костик со склада! — услышал он звонкий, возбужденный голос. — Ты дома? Ты как вообще?

— Никак, — прохрипел он, шаря вокруг себя неподвижными пальцами в поисках сигарет.

— Саня, давай я приеду! Разговор есть, серьезный!

— Не, не надо, — вяло запротестовал он.

— Я выезжаю, буду через полчаса! Водку брать?

— Бери, — сдался Александр. В горле пересохло, голова раскалывалась, а пустая батарея бутылок по периметру комнаты вселяла непреодолимую тоску.

Он приехал, радостный, раскрасневшийся с дороги и в предвкушении, загремел бутылками, зашуршал пакетами с нехитрой закуской. Наконец, все приготовления закончились, они опрокинули в себя по маленькой порции водки: острой, пряной, дышащей ледяным паром. Молча, не чокаясь. Словно договорились заранее. Костя крякнул, захрустел скользким пупырчатым огурцом. Саша закурил. Пространство постепенно обретало формы. Строгие очертания комнаты расставляли предметы по местам, приручали их, подчиняли. Он опять возвращался в свою маленькую нелепую жизнь.

— Склад снова открылся, — торжественно произнес Костя. — Нас всех зовут обратно.

— Как открылся? — Саша уставился на него в недоумении.

— А что здесь такого? Дали денег кому надо, дело замяли. И снова завертелось…

— Что там завертелось?! Это же преступный бизнес! Это человеческие жизни! Как это — завертелось? — он вскочил, заметался по комнате, натыкаясь на выступы стен.

— А ты что, не знал, что ли? — осторожно спросил Костик. Его рука застыла в воздухе с жирной блестящей вилкой.

Саша замер. Тело стало тяжелым, как будто в него насыпали мокрый песок. Медленно, как во сне, повернулся к нему.

— А ты знал?

Костя смотрел на него своими белесыми глазами, тщательно прожевывая огромный волокнистый кусок переваренного мяса. Сглотнул. Выпрямился и с вызовом произнес:

— Многие знали. А что в этом такого? Деньги не пахнут.

Глаза заволокло плотной багровой пеленой. Руки сжались в кулаки, тело напряглось, как перед прыжком в неизвестность. Саша подскочил к нему, схватил за воротник, затряс что есть силы, так, что его очертания рассыпались в глазах осколками разноцветной мозаики.

— Ты, сука, мразь! — заревел он в его испуганное лицо. — Вы все мрази! Вы нелюди!

— Отпустиииии! — завизжал, захныкал Костя, ставший вдруг маленьким и съежившимся в желтый шершавый комок.

Саша оттолкнул его, он повалился на пол, отчаянно брыкаясь худыми острыми коленками.

Саша сел за стол, обхватил голову руками.

— Саня, — несмело позвал его Костя.

Он не хотел с ним говорить. Он не хотел его видеть. Он хотел вычеркнуть из памяти все, что связывало его с этой страшной конторой, безжалостно перемалывающей человеческие жизни.

Дальше они пили молча. Спустя несколько часов Костик осоловело повел глазами, дернулся, как будто вспомнил что-то важное, и блуждающей, неуверенной походкой вышел из комнаты. Вернулся. На лице его царила умиротворенная улыбка. В руке блестел остро заточенный нож.

— Я не мразь, — четко и уверенно произнес он и двинулся к нему, занеся равнодушное лезвие над своей рыжей вихрастой головой.