Третий после смерти

Наталья Солнцева

В тихом провинциальном городке зверски убит офицер Вершинин. Оказалось, накакуне смерти он повздорил с поклонником своей бывшей возлюбленной Марии Симанской. Скромная учительница музыки обладает необъяснимой женской притягательностью, у нее множество воздыхателей, но никому она не отвечает взаимностью. Вскоре Маша уезжает из родного города, но на этом ее несчастья не закончились… Тем временем в столице происходит еще одно убийство: погиб известный предприниматель. Частный детектив Смирнов и его помощница Ева чувствуют, что надо спешить, иначе будет третий погибший. Каким образом древняя семейная легенда Симанских связана с этими загадочными преступлениями? Новая редактура книги, которая ранее выходила под названием «Третье рождение Феникса».

Глава 2

Костров. Год назад

— Посмотри в ноты, — устало сказала Маша, глядя мимо ученицы в окно, за которым сплошной стеной валил снег. — Ты путаешь аккорды.

Девочка исправила ошибку, но следующий такт снова сыграла фальшиво.

— Хватит… — вздохнула учительница. — Поработай над этим дома. А сейчас открывай сонату…

Девочка заиграла Гайдна^[1], поминутно сбиваясь и делая остановки. Маэстро сошел бы с ума, услышав, как безбожно коверкают его произведения. Но Маша — Мария Варламовна Симанская — за годы работы в музыкальной школе и не к такому привыкла. Она молчала, терпеливо постукивала ногой, помогая ученице соблюдать ритм.

— Раз-и, два-и… — бормотала та, кивая от усердия головкой с рыжими косичками.

Уроки были невыносимо однообразны, скучны, как и надоевшие снежные сугробы, похоронившие под собой маленький глухой городок Костров. Третьи сутки мела метель, не прекращаясь ни днем, ни ночью. Мутная пелена отрезала городок от окружающего мира, и казалось, будто это — последний остров на краю туманной белесой бездны.

По утрам солнце стояло на низком небе серебристым пятном, из труб курились дымы, деревья потрескивали от стужи. А по бокам тротуаров громоздились снежные горы.

Хорошо было заходить с мороза в тепло деревянного здания школы, где в печах трещали дрова, крашеные полы были чисто вымыты, в окна классов заглядывал пушистый от инея и снега старый сад…

— Чай пить будете? — спросила пожилая уборщица Матрена Карповна, робко приоткрывая дверь.

Мария Варламовна степенно кивнула, и дверь бесшумно затворилась. В Кострове привыкли уважать учителей, особенно учителей музыки. Уметь играть на фортепиано, скрипке или аккордеоне считалось признаком хорошего тона, и все зажиточные семьи стремились дать детям музыкальное образование. Хотя бы начальное.

Госпожа Симанская сделала записи в дневнике ученицы, глубоко вздохнула и поправила тяжелый узел волос на затылке. И причесывалась, и одевалась она несколько старомодно, несмотря на возраст. Этой зимой ей должно было исполниться всего только двадцать девять лет.

— Иди, Лена, — сказала Мария Варламовна, подавая ученице дневник. — И побольше занимайся. Скоро экзамены.

Девочка вышла, а учительница встала, закрыла глаза и прислонилась спиной к печке. Через шерстяное платье проникало приятное тепло.

Матрена Карповна готовила в учительской чай: было слышно, как звенят чашки. По крыше мело, на чердаке гудел ветер. Симанская знала, что следующий час у нее свободен — ученик заболел и не придет, так что она может спокойно попить чаю, поболтать с приятельницей.

* * *

Тамара Ивановна Зорина, пятидесятилетняя крашеная блондинка, вела класс домры^[2], у нее было мало учеников и много свободного времени. Кроме того, в ее обязанности входило готовить к выступлениям школьный оркестр народных инструментов.

— Завидую вам, пианистам, — любила повторять она. — Отработал уроки, и голова не болит! А тут возись с балалайками да гармошками, нервы свои мотай! Тот партию не выучил, тот заболел, а на носу концерт. С кого директор спросит? С Тамары Ивановны!

В этом году в школе появилась молодая преподавательница по классу народных инструментов — Ольга Вершинина. И сразу вызвала ревность Зориной. Тамара Ивановна старалась виду не подавать, но Ольга раздражала ее решительно всем — своим профессиональным мастерством, молодостью и задором, наивной восторженностью.

Зато Мария Варламовна близко сошлась с Ольгой, и они мило болтали, ходили друг к другу в гости и даже делились маленькими секретами. Симанская отличалась сдержанностью, а Ольга, напротив, ничего скрывать не умела, и любая эмоция легко читалась на ее юном курносом личике.

Мария Варламовна вошла в учительскую, когда Зорина наливала себе чай, вежливо поздоровалась и села на свое любимое место у окна. Через стекла задувал ветер; старая береза, вся в снегу, гнулась, шуршала по стене ветками.

— Прекрасно выглядите, — с завистью сказала Зорина, отрываясь от самовара. — У вас новое платье? Ну, конечно, вы дама одинокая, можете себе позволить.

Она намекала, что сама воспитывает сына и сорить деньгами, как некоторые, не в состоянии.

Симанская не собиралась ей отвечать — она давно привыкла к плохо завуалированным колкостям Тамары Ивановны. Та хотела развить тему необоснованных трат и материальных излишеств, но положение спасла Вершинина.

— А вам, Мария Варламовна, сегодня опять звонили! — радостно сообщила Ольга, впорхнув в учительскую. — Тот же приятный баритон.

Симанская молча пожала плечами. Тамара Ивановна покраснела от досады. Пять лет назад умер ее муж, бывший военный летчик, и с тех пор безутешная вдова никак не могла успокоиться. Скорбь ее была наигранной, потому что на самом деле Зорину огорчала не столько смерть супруга, сколько отсутствие рядом с ней достойного мужчины — если не любовника, то хотя бы поклонника.

Подполковник в отставке Зорин много пил, не пропускал ни одной юбки, и, пьяный в стельку, задохнулся выхлопными газами в собственном «Москвиче», где заснул с включенной печкой. Последнее обстоятельство больно ранило Тамару Ивановну, лишая ее романтического ореола любящей и страдающей женщины, которая безвременно потеряла верного спутника жизни.

Неподалеку от Кострова, среди непроходимых псковских лесов, стояли несколько воинских частей и располагался военный аэродром. Военные с семьями жили в гарнизонных поселках, а по окончании срока службы разъезжались кто куда. Многие перебирались в большие города, такие как Псков, Новгород и Питер; многие возвращались в родные места; часть же оседала в Кострове. Бывшие офицеры и их жены составляли особый слой костровского общества, некий своеобразный мирок, закрытый для посторонних. Поневоле привыкшие общаться исключительно между собой, они и в Кострове придерживались тех же правил поведения, редко вводя в свой круг посторонних. Если таковые и возникали, то преимущественно женщины.

Офицерские жены редко устраивались на работу, да в Кострове ее было и не найти, так что их уделом оставалось домашнее хозяйство и сплетни. Сами отставники занимались пересудами о политике, рыбалкой, охотой, периодически отдавая дань игре в карты. Не до конца реализованное в годы службы желание покутить и погусарить теперь нашло себе выход, и бывшие офицеры время от времени пускались на поиски приключений — устраивали загулы, заводили интрижки с костровскими дамами, давая пищу для сплетен любителям посудачить и перемыть кости ближним.

При жизни ветреного супруга вокруг Зориной постоянно вились ухажеры — такие же отставные вояки, которым седина уже успела ударить в голову, а бес, как принято говорить, — в ребро. Они осыпали Тамару Ивановну комплиментами, норовили как бы невзначай прижаться к ней, лобызали ручку, делали туманные, игривые намеки, но как только она овдовела — все будто отрезало. Интерес к ней сразу же угас, и она осталась наедине со своими горькими мыслями, сыном-подростком и кучей проблем. Зорин наделал долгов, а продать злополучный «Москвич» не представлялось возможным: дурная репутация автомобиля, который стал «убийцей» своего же хозяина, отпугивала покупателей. Никто не хотел стать очередной жертвой «гроба на колесах». Тамара Ивановна даже не могла сдавать в аренду гараж, потому что его занимала проклятая машина.

Надежды вдовы снова выйти замуж таяли как дым. Женихов ее возраста в Кострове было раз, два — и обчелся, а знакомые офицеры, которые раньше были не прочь приударить за Тамарой Ивановной, не собирались разводиться со своими благоверными.

Бывшие сослуживцы мужа, правда, помогли Зориной устроить сына в военное училище, когда тот через три года окончил школу, но на этом их участие и помощь исчерпали себя. Хорошо, что у Тамары Ивановны была работа. Уроки, педсоветы, репетиции оркестра, посиделки в учительской отвлекали, скрашивали ее одиночество.

Периодически ее интерес к мужскому полу обострялся, и тогда она устраивала у себя дома вечеринки, приглашая на них пару приятельниц и нескольких кавалеров. Вдруг выпитое вино, зажженные свечи, негромкая музыка поспособствуют возникновению какой-нибудь романтической связи? Как назло, на этих вечеринках иногда и в самом деле завязывались романы, но только не у Тамары Ивановны.

Общество, в котором вращалась Зорина, составляли бывшие военные, местные чиновники невысокого ранга, мелкие предприниматели и коллеги-учителя. Новые люди редко появлялись в Кострове, где все друг друга знали и успели порядком друг другу надоесть. Так что вечеринки протекали в скуке и пустой болтовне, а ходили на них потому, что больше делать было нечего. А тут — хоть какое-то развлечение.

Среди костровских дам, которые неизменно пользовались успехом у мужчин, как ни странно, была Мария Варламовна Симанская. Коллеги-учителя, да и сам директор норовили остановить ее в коридоре для разговора, заглянуть по поводу и без повода в класс, напроситься в провожатые. Где бы она ни появилась, у нее всегда находился кавалер, и в любой компании на нее обращали внимание.

«Что они в ней находят? — недоумевала Зорина. — Баба как баба! Красавицей ее не назовешь, умницей — тоже. Одевается обыкновенно, никакими талантами не блещет. А мужики к ней так и липнут!»

Заявление Ольги о том, что Марии Варламовне снова звонил «приятный баритон», взбесило госпожу Зорину. Ей расхотелось пить чай в обществе этой выскочки, этой…

В лексиконе Тамары Ивановны не хватало слов для выражения ее отношения к Симанской. Строит из себя скромницу, глазки опускает… бесстыжая!

— Что ж это вы, Машенька, к телефону не подходите? — с фальшивой улыбкой спросила она. — Нехорошо.

Мария Варламовна только вздохнула. Ухажеров баловать нельзя — вмиг на голову сядут, не отобьешься. Мужчин нужно держать в отдалении, особенно таких настырных, как этот «баритон».

Молодая учительница во все глаза смотрела на Симанскую, и такое обожание сквозило в ее взгляде, что Тамару Ивановну даже затошнило.

— Впрочем, вы правы, Машенька, — скривилась она. — Не стоит превращать школу в дом свиданий!

Симанская промолчала. Ольга опустила глаза и покраснела.

— Какой нынче снег густой идет, — ни к кому не обращаясь, пробормотала она, стараясь загладить возникшую неловкость.

Вершинина положила себе на блюдечко вишневого варенья и не успела поднести ложку ко рту, как зазвонил телефон.

Тамара Ивановна, которая сидела к нему ближе всех, сняла трубку. Мужской голос спросил Симанскую.

— Это вас! — задохнувшись от возмущения, выдавила Зорина. — Опять…

Москва

После поминок Тарас не знал, куда себя девать. Убитые горем Мартовы — родители Феликса — стояли у него перед глазами. Они винили во всем бизнес, который и погубил их единственного сына.

— Он был таким способным, интеллигентным мальчиком, — сокрушалась мама. — Собирался стать драматургом, писать пьесы, сценарии для кинофильмов. Зачем ему понадобилась эта дурацкая торговля? А? Скажите, Тарас! Разве счастье в деньгах? Теперь Феликсу не нужны ни деньги, ни квартира, которую мы ему оставили. Он лежит в земле и больше ни в чем не нуждается!

Профессор Мартов, седой старик с орлиным профилем, изо всех сил сдерживал слезы.

— Когда Феликс уезжал на Ближний Восток, мы молились богу, чтобы сын вернулся оттуда живым, — горько вздыхал он. — А он погиб в Москве. За что? Почему это случилось?

Михалин не знал ответа. Он сам которые сутки ломал себе голову — кто и почему убил его друга и партнера? Получалось, что смерть Феликса больше всего выгодна именно ему, Тарасу. Теперь он становится единоличным владельцем фирмы «МиМ» со всей сетью складов, магазинов и спортзалов. Кое-кто уже начал бросать на Михалина косые взгляды.

Мартовы его не подозревали, они были слишком подавлены потерей сына и ни о чем больше не думали. Пока. Придет время, и эта мысль может поселиться в их умах.

Прошло девять дней. Михалин пытался отвлечь себя работой, но потерпел неудачу. Что бы он ни делал, память неизменно возвращала его в то солнечное, морозное утро четверга, когда он вошел в квартиру Феликса и застал там труп с ножом в груди. Ужасная картина так и стояла у него перед глазами — разбросанные повсюду вещи, вывернутые ящики письменного стола, раскрытые шкафы, содержимое которых валялось на полу: рубашки, майки, постельное белье, книги… а посреди всего этого — тело Феликса с кровавым пятном на светло-голубой сорочке, с торчащей из груди рукояткой ножа… Абсурд!

На столе в кабинете стояла фотография Кати Жордан — та самая, которую хозяин когда-то показывал Тарасу. На обороте — надпись по-русски: «Не будь тебя, дышала б я напрасно…» Эту фотографию потом мама Феликса положила ему в гроб.

— Наверное, он слишком тосковал по Кате, — сказала она. — Потому и ушел.

На девятый день Михалин пришел на кладбище. Венки и цветы разметал ветер, могильный холм замело снегом. Мартовых не было. Анастасия Юрьевна слегла, а ее супруг не отходил от нее ни на шаг, боялся потерять еще и жену.

Тарас долго стоял на пронизывающем ветру, смотрел, как снежная крупа засыпает огромный букет белых цветов, которые он положил на могилу. Белое на белом…

Вышло так, что ближе Феликса у него никого не было. Друзья по сборной команде — гимнасты — отошли, как только Михалин оставил спорт. Жениться он не успел, с родителями разошелся давно, еще в юности, — они ненавидели его увлечение спортом, считали, что сын их предал, заплатил черной неблагодарностью за любовь и заботу, и все свое внимание переключили на младшеньких: сестер-близнецов Надю и Веру. Михалины, потомственные педагоги-гуманитарии, всю душу вкладывали в воспитание детей, развивали в них стремление к духовному… а сын вдруг отдал предпочтение физкультуре, променял «вечные ценности» на спортивную карьеру. Они из кожи вон лезли, устроили Тараса в университет, а он сдавал зачеты и сессии когда придется, занятия почти не посещал, околачивался в спортзалах да пропадал на соревнованиях. Кажется, отец с матерью скорее обрадовались, чем огорчились, когда Тарас проиграл чемпионат мира, затем упустил олимпийское золото и стал вторым.

— Ты сделал ставку на мышцы, сынок, — злорадно сказал ему отец. — Они тебя подвели. Спорт — удел тех, кто не способен работать мозгами.

Родители так и не простили Тарасу его отступничества. Они хотели видеть в нем известного журналиста или писателя, проводника высоких идей, а не физкультурника. Хорошо, что хоть девочки — Вера и Надежда — не внушали Михалиным тревоги. Они усердно занимались музыкой, рисованием и языками, читали книжки, пробовали писать стихи. Совсем другое дело!

Даже в этом Тарас и Феликс были похожи — оба жестоко разочаровали родителей, не оправдали их надежд.

На десятый день после смерти Мартова Михалин проснулся с головной болью. Всю ночь он промаялся, тщетно пытаясь забыться, и только к утру ему удалось немного поспать. Простояв с четверть часа под душем, Тарас так и не смог унять охватившее его беспокойство. Смерть Феликса повлекла за собой еще одно обстоятельство, которое повергло Тараса в отчаяние. Ровно в девять он позвонил начальнику охраны фирмы «МиМ» Петру Гусеву.

— Есть новости по убийству Мартова, Петя?

— Никаких, — вздохнул Гусев. — Менты это дело вряд ли раскрутят. Я навел справки: зацепок практически нет. Жаль Феликса Лаврентьевича, странно он как-то погиб…

— У тебя есть на примете толковый сыщик?

— Хотите обратиться к частнику? — удивился Гусев. — А что? Правильно. Надо искать убийцу самим, раз по-другому не получается.

— Надеюсь, ты меня не подозреваешь?

На том конце связи повисло молчание.

— Я-то нет, — ответил наконец Гусев. — А вообще… слухи ходят. Извините, Тарас Дмитриевич.

— Можешь порекомендовать кого-нибудь? — рассердился Михалин.

Он и сам знал, что за его спиной перешептываются, болтают всякое, но услышать это от Пети было особенно неприятно.

Гусев посоветовал позвонить частному сыщику Всеславу Смирнову.

— Если он согласится, лучшего и желать нечего, — сказал Петр. — Только он уж больно разборчивый.

— Мы хорошо заплатим!

— Не в деньгах дело. Смирнов берется только за те случаи, которые ему интересны, ну… любит всякие головоломки. Понимаете?

— Давай телефон! — еще больше разозлился Тарас. — Я с ним договорюсь.

Он решил не откладывать и тут же набрал номер Смирнова, представился, попросил встретиться.

— Буду ждать вас через сорок минут в бильярдной «Золотой шар», — согласился детектив. — Успеете?

— Постараюсь…

Михалин все же немного опоздал, разыскивая бильярдную, расположенную в глубине двора. Когда он вошел, сыщик привстал и помахал ему рукой. Весьма кстати, потому что Тарас не был лично с ним знаком.

В бильярдной горели лампы, пахло дымом от сигарет. На окнах висели тяжелые темные шторы.

— Как вы меня узнали? — усевшись на кожаный диван, поинтересовался Тарас.

— Видел по телевизору. Вы тот самый Михалин, который чуть не стал олимпийским чемпионом?

Тарас поморщился.

— Не стал, — жестко сказал он. — Это было давно, несколько лет назад. У вас хорошая память или…

— Я знаком с Петром Гусевым, — объяснил Смирнов, не очень вежливо перебивая собеседника. — Слышал об убийстве вашего партнера господина э-э… Мартова, кажется. Москва слухами полнится. После вашего звонка я связался с Петром и кое о чем его расспросил. В частности, ваш начальник охраны описал мне вашу внешность. Когда войдет ослепительный красавец-мужчина, сказал Гусев, это будет Тарас Михалин. Ошибиться невозможно.

— Ну и как? — усмехнулся Тарас.

— Вы оказались даже красивее, чем я представлял. Но это лирика… Чем могу быть вам полезен, господин Михалин?

Тарас молчал, изучая сыщика. Тот производил хорошее впечатление — крепкий, подтянутый, модно и дорого одетый, с умным, волевым лицом, проницательным взглядом.

— А вы мне нравитесь, — неожиданно вырвалось у Тараса. — Пожалуй, вы сможете найти убийцу Феликса. Возьметесь?

— Излагайте суть дела, — уклонился от ответа детектив. — Посмотрим…

Михалин скупо описал, как он больше часа прождал Феликса в бане «Парная у Раздольного», забеспокоился, поехал к нему домой и…

— Остальное вы, наверное, знаете, — заключил Тарас. — Гусев вас посвятил в детали?

— Отчасти.

— Самое неприятное, что подозрения падают на меня, — признался бывший спортсмен. — И у меня нет алиби.

— А баня? Вас там видели?

— Видели. Но в баню я приехал около девяти утра и просидел там до начала одиннадцатого. А Феликса убили между началом восьмого и девятью. Так что теоретически я вполне мог успеть.

— У вас был мотив! — усмехнулся Смирнов. — Ведь фирма теперь принадлежит вам?

— И вы туда же! — взорвался Тарас. — Не убивал я Феликса! Мы дружили, работали вместе… строили планы. Не все в жизни измеряется деньгами и выгодой.

— Согласен. Но как насчет фирмы «МиМ»? Она теперь ваша?

Михалин раздраженно вздохнул.

— После соблюдения некоторых формальностей — будет моей, — сердито сказал он. — Разумеется, я обеспечу стариков Мартовых, чтобы они ни в чем не нуждались. Послушайте, вы серьезно полагаете, будто бы я… Но это же несусветная чушь! Зачем я тогда разговариваю здесь с вами? Хочу нанять вас, чтобы вы меня же и разоблачили?

Сыщик пожал плечами.

— Люди порой делают странные вещи, — философски заметил он. — Поверьте моему опыту. Курите?

Он достал из кармана сигареты. Тарас отрицательно покачал головой.

— Мудро. Здоровье надо беречь! — сказал Смирнов и с наслаждением закурил. — Какие у вас были отношения с Мартовым в последнее время?

— Прекрасные.

— Вы не ссорились? Не спорили? Может быть, разошлись во мнениях?

Тарас Михалин отвел глаза.

— Всякое бывало, — помолчав, ответил он. — Иногда мы спорили, как все люди, которые делают общее дело. Но из-за этого никто друг друга не убивает.

— Ошибаетесь…

Бывший спортсмен поднял на собеседника свои красивые глаза. Они метали молнии.

— На что вы намекаете? — с трудом сдерживаясь, процедил он. — Я пригласил вас, чтобы вы искали убийцу, а не придумывали разные глупости!

— Понимаю, Тарас Дмитриевич, — без улыбки произнес Смирнов. — И все-таки продолжим. Как вы попали в квартиру Мартова тем утром? У вас есть ключи от его двери?

— Нет. Дверь была не заперта… Я просто открыл ее и вошел. Вероятно, убийца оставил дверь открытой, когда уходил.

— Замки были взломаны?

— Нет, — покачал головой Михалин. — Гусев все осматривал, потом разговаривал с полицейским экспертом… взлома не было.

— Значит, либо господин Мартов сам открыл убийце дверь и впустил его в квартиру, либо… у того были ключи.

Михалин пожал плечами.

— У меня ключей не было.

— А у кого были?

— Не знаю. Думаю, ни у кого. Зачем бы Феликс давал кому-то ключи от своей квартиры? Он был достаточно осторожным человеком: установил бронированную дверь с глазком, сигнализацию.

— Он мог впустить в квартиру постороннего?

— Только в крайнем случае.

— В каком, например?

— Ну… врача мог впустить… или слесаря, сантехника какого-нибудь, газовщика… как все. Соседа мог впустить, если хорошо его знал. Но… с соседями Феликс близких отношений не поддерживал. На улице Плеханова жили его родители, потом переехали, а квартиру оставили сыну. Многие старики-соседи продали свои квартиры, многие умерли. Все меняется. В их подъезде почти все жильцы новые, незнакомые, каждый сам по себе.

— Значит, с соседями господин Мартов дружбы не водил?

— Насколько мне известно, нет.

— Из квартиры что-нибудь пропало?

— Небольшая сумма денег, часы Феликса… в общем, мелочи. В квартире все было перевернуто, словно искали ценности, но Феликс ничего такого дома не держал. Так что убийство с целью ограбления — это маловероятно.

— Думаете, кавардак устроили для вида?

— Наверное… — предположил Михалин. — Я просто теряюсь, когда вспоминаю все это.

— У господина Мартова были друзья, кроме вас?

— Такие близкие? Пожалуй, нет. Были приятели, знакомые, партнеры по бизнесу… словом, дальнее окружение. Феликс жил довольно замкнуто после смерти Кати.

— Катя? Кто это?

— Его бывшая возлюбленная, Катя Жордан. Они оба были репортерами на Ближнем Востоке, поехали в район Газы, кажется… и Катя там погибла. Осколочное ранение. Феликс не любил говорить об этом.

— У него потом были другие женщины?

— Как вам сказать? И да, и нет. Интимные отношения случались — он же молодой мужчина, но все начиналось и заканчивалось постелью. Постоянной любовницы не было, если вы об этом спрашиваете. И ключи от квартиры он женщинам никогда не давал, он даже не приводил их к себе домой — считал, что этим он предает память Кати.

— Где же он с ними встречался? — спросил Смирнов.

— Так вы беретесь за это расследование или нет? — в очередной раз рассердился Михалин. — А то я вам тут выворачиваю всю подноготную Феликса… зачем, спрашивается?

— Возьмусь, пожалуй, — докурив сигарету, сказал сыщик. — Что-то в этой истории кажется мне странным.

Примечания

1

Гайдн, Франц Йозеф (1732–1809) — австрийский композитор.

2

Домра — русский струнный щипковый инструмент.