Часы королевского астролога

Наталья Солнцева

Алексей Глебов совсем перестал понимать свою жену Магду. Увидев ее ночью возле своей постели с кинжалом в руках, он не выдержал и обратился к Астре Ельцовой, занимающейся частными расследованиями. Астра пыталась понять, в чем заключаются «странности» Магды, и тут случилось не воображаемое, а реальное преступление — задушили женщину, с которой Алексей тайно встречался, желая отомстить жене за холодность. Глебов клянется, что не убивал ее, а вот Магда… Все глубже вникая в суть их непростых взаимоотношений, Астра поняла: разгадку надо искать в прошлом, когда к предкам Магды попали песочные часы личного астролога Екатерины Медичи… Книга также издавалась под названием «Три смерти Коломбины».

Глава 3

Камышин

— Зачем мы сюда пришли?

Матвей недовольно смотрел на зияющие пустыми провалами окон руины коттеджа баронессы Гримм.

— Сама не знаю… — прошептала Астра.

Они шли вдоль забора. Повсюду капало. Снег стал серым, грязным. Сад не пострадал от пожара, и его ветки торчали на улицу, словно тянулись к прохожим, пытались их задержать.

— Видишь?

— Что я должен видеть? — поднял брови Матвей.

— Сад тянет к нам руки, хочет что-то сказать.

— Такие же «руки» торчат из-за каждого забора.

Астра остановилась, задержала дыхание.

— По-моему, здесь все еще бродит дух баронессы.

— С какой стати?

Астра прижалась к забору и прошептала в глубину заброшенного двора:

— Зеркало у меня. С ним все в порядке. Я его берегу…

Она заново переживала ту страшную ночь, когда баронессу и ее дом настигла смерть. Хозяйка умерла до пожара, Астре же чудом удалось выскочить из объятого пламенем коттеджа. Она вынесла только свою сумку, куда положила венецианское зеркало госпожи Гримм, мандрагоровый корешок и видеокассету.

— Дом тоже умер, — грустно произнесла Астра и показала на большое окно. — Вон там была моя комната. Вернее, комната, предназначенная для компаньонок баронессы. Порой мне кажется, что госпожа Гримм ждала именно меня. Я должна была поселиться в ее доме, обнаружить тайник в стене и забрать Альрауна и кассету. Она предвидела свою смерть!

Матвей жестом выразил несогласие.

— Мы уже обсуждали это.

— Зачем, по-твоему, она бросила Германию и притащилась в богом забытый Камышин? Ради местных красот?

— Мать Иды Вильгельмовны была русская, не так ли?

— Не говори мне о ностальгии! — закатила глаза Астра. — Баронесса не видела России — она родилась на немецкой земле.

— А ты не говори о ее кельтских корнях!

— Я и не говорю.

Астра насупилась. Какая-то давняя тайна стояла за всем, что произошло тогда на Озерной улице, за смертью госпожи Гримм, за видеозаписью на кассете.

— Давай лучше поговорим о твоих кельтских корнях, — повернулась она к Матвею. — У тебя ведь тоже есть двойник? Брюс, потомок шотландских королей.

— Который наблюдал за звездами в подзорную трубу и переплавлял свинец в золото?

— Признаешь?

— Нет, разумеется.

Карелин лукавил. Были моменты, когда он вдруг начинал ощущать другую реальность — восемнадцатый век, время смелых преобразований Петра Великого, — в нем будто просыпался другой человек: царедворец, фельдмаршал и чернокнижник. Одни называли его колдуном и алхимиком, другие — героем и ученым, третьи — астрологом и масоном, четвертые — самой загадочной личностью в окружении Петра I.

Матвей ловил себя на том, что он думает, как граф Брюс, рассуждает, как граф Брюс, и знает то, что мог знать только граф Брюс. По стечению обстоятельств, у него даже появился костюм графа — камзол, парик, рубашка и башмаки с пряжками. Это объяснялось просто: мальчишки из «Вымпела» пригласили наставника на Хеллоуин и добыли для него наряд петровского вельможи.

Но как попали к нему мысли Брюса?

Астра твердила, что совпадений не бывает, просто не всегда удается связать причину и следствие. С некоторых пор Матвей склонен был признавать ее правоту, но далеко не во всем и не всегда. Есть же еще здравый смысл, кроме диких фантазий!

Например, Астра приписывала эпизодам с кассеты чуть ли не пророческое значение. Они-де отображают будущие события. Кое-что уже сбылось — не в точности. Кое в чем можно было усмотреть сходство — но весьма отдаленное. Нельзя отрицать, что среди разрозненных отрывков присутствует так называемая «усадьба Брюса» — дом графа в подмосковных Глинках. А вот все остальное вызывает сомнения.

Астра множество раз просматривала странные кадры и запомнила их наизусть:

Змея, обвивающая ствол могучего дерева… всадники, скачущие за диким кабаном, который заманивает их в туман… мрачные своды замка и котелок над огнем… бронзовая русалка на постаменте посреди круглого водоема… танцующие маски венецианского карнавала… отрубленная голова на золотом блюде… фасад усадебного дома в Глинках… ряженые сжигают соломенное чучело… любовники в масках на ложе страсти… Млечный Путь на звездном небе… мраморная статуя Афродиты в венке из цветов мандрагоры… корова, жующая траву… повешенный раскачивается на виселице… фонтан, куда туристы бросают монетки…

Кто, когда и зачем сделал эту видеозапись? Сумасшедший убийца, который уже мертв? Призрак, явившийся из потустороннего мира?

Астра говорила о кельтской магии, об умении превращать воображаемые вещи в реальные — картинки могут воплотиться в действительности!

Матвей возражал — Брюс верил, что такое возможно. По его мнению, кассету следовало уничтожить.

Астра была против. Она пришла к дому на Озерной улице, чтобы посоветоваться с баронессой… «Госпожа Гримм, похоже, дала отрицательный ответ».

Пять лет тому назад. Венеция

Магда водила, вернее сказать, возила его по улочкам-каналам, и запах мокрых камней казался ему слаще аромата роз, а плеск воды звучал, как волшебная флейта. Глебов не замечал прославленных красот столицы карнавалов — он ловил каждый вздох Магды, каждое движение, каждый поворот ее головы. Он жалел, что не умеет писать картин: эта женщина была достойна кисти художников Возрождения — совершенство античности сочеталось в ней с чувственностью Востока.

Расставаясь с Магдой в сумерках, расцвеченных желтыми огнями, Глебов, как пьяный, возвращался в отель, бросался на кровать в прохладном номере с окнами, выходящими на канал, и до утра перебирал в памяти — камешек за камешком, стеклышко за стеклышком — каждую частичку, из которых складывался ее непостижимый образ. Пронизанный солнцем венецианский витраж… византийское панно… римская мозаика…

А утром он лихорадочно собирался — мылся, брился, приглаживал расческой непослушный ежик волос, уже ощущая внутреннюю дрожь, возбуждение, гул крови в венах. Бегом спускался на первый этаж, выходил на улицу, залитую лазурью и золотом, и до встречи с Магдой умирал от желания только прикоснуться к ее руке, увидеть заложенную за ухо прядь волос, длинную линию шеи, ложбинку груди в вырезе открытого яркого платья…

Стоило ей появиться, и Глебову казалось, что он сидит на карусели, а какая-то скрытая сила принимается ее вращать, быстрее и быстрее, и вот уже ничего нельзя разглядеть, все мелькает, кружится голова, а в груди возникает пустота, как перед полетом в неизвестность.

Магда показывала ему Венецию, будто она жила там много веков подряд. Часовую башню с маврами, Дворец дожей, росписи Тициана и Веронезе, Библиотеку Святого Марка, мост Риальто…

— А здесь жила Дездемона, — сказала она, беря его за руку — и словно тысячи огненных игл впились в его тело. — Потом ее похитил жуткий ревнивый Отелло!

Она повернулась к Глебову, как бы намекая на некую их причастность к этому факту, и медленно, с придыханием засмеялась. А он с ужасом почувствовал, с каким наслаждением можно сжимать железными пальцами нежное женское горло…

— Все мужчины ревнивы? — заигрывая, спросила Магда. — И ты тоже мог бы убить? Признайся…

Он, плохо соображая, кивнул.

— Здесь жила Дез-де-мо-на… — гортанным голосом воркующей голубки повторила она. — Слышишь звенящие колокольчики? Ее имя все еще звучит здесь…

Алексей поднял глаза на маленький палаццо с высокими стрельчатыми окнами и ажурными балконами.

— В лунную ночь она выходит на балкон, — прошептала Магда, прижимаясь к нему. — Хочешь ее увидеть?

— Нет… нет. Зачем?

Он наклонился и сухими от жара губами неловко поцеловал ее в подбородок, в шею, в вырез платья. Лодка, где они сидели, покачивалась на мутной воде, и от того все вокруг казалось зыбким, нереальным. На стене дворца мерцали солнечные пятна.

— Женщины ревнуют сильнее мужчин, — проговорила она, не отстраняясь. — Если ты мне изменишь когда-нибудь… я тебя убью.

Ее слова были тем более странными, что Глебов в любви не объяснялся и клятвы верности не давал. Но после этого он уже оказался связанным такой клятвой — и не только не возражал, а обомлел от счастья. Прикажи она ему сейчас умереть — он бы, не раздумывая, бросился в канал.

Наверное, его заворожили, околдовали средневековые камни, неуловимый дух Венеции и флюиды нескончаемой череды любовников, дающих друг другу заведомо невыполнимые обещания.

На следующий день пошел дождь. Капли косо падали в воду, и город, подобно стыдливой красавице, надел серебристую вуаль. Сквозь нее проступали призрачные арки и колонны, византийские купола церквей, готические шпили.

Волосы Магды намокли и завились на концах колечками, влажная кожа блестела.

— Сверху Венеция похожа на рыбу, — говорила она, склонив голову на плечо Глебова. — Голова, брюшко, хвост… Но любоваться ею надо не с неба, а с воды. Она создана для взгляда из лодки. Ее нельзя пройти — только проплыть. Ты когда-нибудь стоял на коленях перед женщиной? — вдруг спросила Магда.

— Нет, — честно признался он.

— На этот город нужно смотреть, как на женщину с колен, — с восхищением и любовью…

Венеция слилась с Магдой тем дождливым днем. Они обе обожали украшать себя и любоваться своей красотой. Одна гляделась в зеркало, другая — в воду. Поэтому зеркала родились именно здесь — на острове Мурано — и стали называться венецианскими.

Магда жила в маленькой гостинице далеко от центра — она ненавидела шум, толпу, громкую музыку. Туда она и привела Глебова, когда они совсем вымокли и продрогли. Угостила его густым сладким вином, и он неожиданно захмелел, потянулся к ней холодными губами, опрокинул на спину, навалился, разрывая скользкий шелк платья… Магда смеялась и стонала, ее зубы блестели в красном сумраке тесного номера, зрачки вспыхивали, как кошачьи глаза, а тело извивалось, принуждая его применять силу. Глебов никогда бы не поверил, что способен на такое — не совладать с собой, наброситься на женщину, порвать одежду… Кошмар! Их неистовая любовная борьба закончилась взрывом, который ослепил и оглушил Глебова, опустошил его, вынул сердце и бросил к ногам Магды…

Она заставила его опуститься на колени и вымаливать прощение.

— Ты насильник! — смеялась она. — А я люблю нежных мужчин… Ты едва не растерзал меня.

Он каялся, хотя был уверен, что она сама этого хотела.

Магда подошла к окну, подозвала его жестом насытившейся львицы и приподняла красные шторы. Темноту, полную дождя, прорезывали огни. По черной воде узкого канала плыла лодка, в ней стояли люди в традиционных итальянских карнавальных костюмах — Шут, Арлекин, Пьеро, Коломбина, Панталоне. Звучала музыка. Один из ряженых поднял голову и помахал кому-то рукой.

Магда побледнела и отшатнулась.

— Что с тобой? — удивился Глебов.

— Он нас увидел… — растерянно прошептала она.

— Кто?

— Не важно… Кто угодно. Чужой… Маска!

— Так ведь карнавал скоро. Венеция — город масок.

— Раньше здесь все ходили в масках… — кивнула она. — От дожа до последней служанки или торговки рыбой.

— Чего ты испугалась?

— Я? Кто тебе сказал?

Она, совершенно нагая, была прелестна. Свет проникал с улицы в комнату через красные шторы и придавал ее коже и волосам бронзовый оттенок.

— Не смотри на меня… — смутилась Магда. — Давай притворимся, будто это не мы. Другие любовники, например мавр и Дездемона. Или Ромео с Джульеттой…

Глебов засмеялся.

— Тебе весело, Алекс? Я сумела тебя развеселить?

Она грациозно присела и достала из тумбочки две белые маски volto^[4], — настоящие, венецианские. Протянула одну Глебову, другую надела сама.

— Теперь это уже не я и не ты…

Ее обнаженное тело, распущенные по плечам волосы и белоснежное «лицо» с темными прорезями для глаз производили странное впечатление. Она приблизилась к Глебову и провела по его торсу ладонями, едва касаясь. Ее пальцы порхали, а неподвижное «лицо» замерло напротив него. Две маски сделали их таинственными незнакомцами и дали свободу фантазии. То, что целоваться было нельзя, оказалось очень эротичным…

Ночной ветерок приподнимал шторы, неся с собой острый, свежий запах лагуны, прохладу и отголоски музыки. Где-то веселились участники будущего карнавала, кто-то быстро переговаривался по-итальянски на первом этаже гостиницы… Все это смешивалось с дыханием женщины-маски, исходящей от нее страстью, пропитанной ароматами абсента и миндаля…

Эта венецианская ночь открыла Глебову всю глубину его невежества в любовной мистерии, когда мужчина и женщина священнодействуют как два вселенских начала, а не как два жаждущих оргазма двуногих. Женщина-маска вела его за собой по лабиринту наслаждений, где он познавал таинство за таинством, посвящение за посвящением…

Эта ночь превратила его в раба. Он окончательно потерял голову. Первое, что он сделал, проснувшись в полдень, — начал умолять Магду стать его женой. Она отказывалась. Позвонила и заказала в номер устрицы, виноград и шампанское. Без маски, в тонкой желтой тунике она выглядела милой и утомленной долгими ласками. Ей хотелось валяться в постели, потягивая вино, курить кальян.

— Я люблю тебя… — твердил Глебов. — А ты?

Она смеялась над его признаниями, и ему самому вдруг стало неловко — такими пустыми, ничего не значащими показались слова «люблю», «выходи за меня замуж». Он впервые осознал, как беден, несовершенен и груб язык людей и как он сам беспомощен и неуклюж в попытке выразить свои чувства.

Магда сжалилась над ним и закрыла ладонью его губы:

— Молчи…

Примечания

4

Volto — нейтральная маска, копирующая классическую форму человеческого лица.