Революция абсурда

Ная Ревиоль (2024)

Киберкурьер Антон и его сестра веб-камщица Даша — отщепенцы. Они копят деньги на новые нейрочипы, чтоб преодолеть вычислительную кастовость — систему, где мерилом достойной жизни выступают хэши производительности гибридного интеллекта. Старые нейрочипы, внедрёные ещё в студенчестве, будто осознанно играют с разумом. У Антона начался осязаемый бред про шароботов и дроидов в подземельях, а Даша захлёбывается теориями о сжатом «веерном» пространстве и турбодвигателях. Они почти смирились со своими причудами, но Антон случайно обнаруживает на сетчатке глаза Даши загадочный адрес. Что они узнают о себе? У Антона нет ответов, но он точно знает, где их искать.

Ошибка. Протоколы безопасности включены. Рывок — нейроинтерфейс перезагружается. Я жив. Мерцает вывеска «Киберсоник». Каких-то пять метров я не дошёл. На Петровке обычно безопасно. На меня напали свои же — отщепенцы, разворошили провода в руке и выкрали биометрический репликатор. Перед выходом я скопировал на свои грешные пальчики отпечатки случайного младенца из взломанной базы детского дома, чтоб не светиться. Репликатор изменяет отпечатки, если на пальчиках биосовместимая кожа с возможностью кристаллической мимикрии. Спасибо, что не тронули тритиевые батареи. Три часа — столько мой мозг протянет без подпитки. После я уйду в спячку.

Никого не виню. Я и сам не безгрешен. Отщепенцы — мрачный голем у закона под носом, чтим только собственный закон: разорять, но не убивать. За жертвами следим. Повторное воровство не было редкостью, а киберрынок нуждался в постоянном потоке спроса. Поиски нового протеза неминуемо приводили сюда. Иногда получалось находить украденное и выкупать за приличные деньги. Мы все в одной упряжке.

Я на одну треть киборг. Вся экзотика спрятана под кожей. С виду я ничем не примечателен: кареглаз, черноволос. Волосы не мои, пересаженные: вряд ли после глубокого химического ожога стоит ожидать чудес. Благодаря доминирующей человеческой части я сохраняю гражданские права. Можно официально заявить в полицию о нападении и краже биометрического репликатора, но я не настолько глуп, чтоб плакаться в жилетку закона.

Спокойствие душит. Я заставил себя подняться. «Дело…» Меня пробил ток. Контейнер… Грешу на тень, приглядываюсь — не показалось. Пломба сорвана! С осторожностью приподнимаю крышку контейнера — груз стырили, насыпали камней. Контейнер гремит, как ведро с гвоздями. Мне что, сплясать? Глаза сохнут, а руки дрожат, словно отбивая ритм дикой пляски. Сестра… что с ней будет? Ущерб заставят отрабатывать. Я взмок.

— Хватит, — произнёс я. — Лиц я не видел. Не отыщу. Если только… Пятьдесят на пятьдесят. А какие варианты?

На случай моего провала у заказчика припасена пуля с моим именем. Выкарабкаться — ещё не достижение. Мой социальный QR-рейтинг сольётся ниже нуля. Донорские органы — слишком шикарная задача для киберкурьера, который их теряет в драке с гопотой. А в уборщики трущоб тоже очередь. Будь селезёнка в контейнере отщепенцы могли вколоть яду в донорскую селезёнку. Они ненавидят толстосумов, а трудяг вроде меня считают мальчиком на побегушках. По социальному QR-коду я числюсь на службе городской доставки. А чистопородный отщепенец не таков: максимум он толкает незаконные прошивки для киберимплантов, поскольку стандартная сборка не учитывает индивидуальную биохимию покупателя и может излишне стимулировать выработку синтетических гормонов в подсаженной железе.

Репутация «Киберсоника» лопнула, раз отщепенцы так близко подобрались. Плевать, главное — вырулить заказ.

***

«Киберсоник» через фотограмметрический наружный считыватель распознал меня как элемент безопасный. Не факт, что после пристрастного допроса я бы выполз наружу. Корпорация отгораживалась несколькими уровнями защиты, и даже таких интеллигентных отщепенцев вроде меня система слежения могла оглушить. Дурдом начинался с первого этажа: ресепшн укомплектован пулемётом НСВ «Утёс» и радикальной девушкой в чёрной форме, переубеждающей рыпаться кого угодно одной лишь ангельской улыбочкой. Рабочие-киборги красили стены матирующей краской, чтоб затереть следы недавнего нападения.

— Подтвердите вашу личность, — кукольные пальчики перекатывали аэрозольную гранату.

Я не успел подчиниться требованиям девушки. Приближался боров средних лет в отглаженных брюках и с упорностью голодного глиста жевал сигару. Это Пронин — мой заказчик, гендиректор «Киберсоника». Он явился, чтоб уморить меня своим одеколоном и криком. Странно, почему столь влиятельный человек не прибегнул к теломерному омоложению. Думаю, после раза пятого надоело. Низы общества проигрывали смерти в первые сорок лет. Пронин же и через сорок лет ничего не потеряет: снимет челюстные протезы, на костылях дошкандыбает до клиники и вернёт себе молодость.

Теломерное омоложение излечивало от тяжёлых травм и болезней. Прошедшие реабилитацию военные застревали на биологическом возрасте двадцати пяти лет при паспортных сорока годах. Неудивительно, эту процедуру объявили вредной, а затем признали запретной технологией. Для её применения нужен специальный допуск, что добывалось связями.

— Всё нормально. Он свой, — Пронин ухмылялся, глядя на разочарование в глазах ангелка. — Ты опоздал на десять минут. Я видел, как тебя повалили. Хотел дворника позвать, чтоб прибрал. А ты жив! — Моё лицо примерило кулак Пронина. От следующего удара я увернулся.

– Теряешь сноровку, Антоша. Не могу сказать, что я переживал… нет. Твои синяки — слишком жалкое оправдание, чтоб я оставался добрым. Моему пасынку срочно нужна пересадка селезёнки. Поверь, его жизнь намного ценнее твоей. Вариантов у тебя нема, если ты, конечно, не волшебник, — Пронин приблизился вплотную и хмыкнул. — Через несколько часов операция. Хирург, божий одуванчик, тюкает меня: «Где селезёнка, Пронин?» Ему нервничать нельзя, чтоб ручки не вело. — Пронин постучал пальцем по правому запястью.

Я приблизился, чтоб просканировать испарения тела Пронина носовым токсикологическим анализатором и уловил эйфорические интоксиканты, предположительно из-за вшитой в запястье нейромедиаторной помпы с чёрного рынка, который Пронин крышевал, как официальную торговую сеть под брендом «БетаМолл». Толкали экспериментальные платы, расширения для нейрочипов. За символическую цену можно опробовать новый функционал, а затем легально купить. Последний пункт был для галочки, а перепрошивка снимала все ограничения.

Не весь рынок ходил под Прониным, иначе селезёнку можно было привести по щелчку, а не привлекать отщепенца вроде меня. Я вдохнул глубже и непринуждённо улыбнулся. Пронин показался чрезмерно развязным — нейромедиаторы притупляли агрессию. Шанс договориться был.

– Дворник ваш явно не тех метёт, раз подпустил сброд под окна. Ради пасынка территорию можно было на раз-два причесать.

— Не тебе указывать, как мне вести дела! За царапину или вмятину на контейнере я влепил тебя бы в чёрный список социального доверия. Но ты упустил груз! Чувствуешь разницу? В качестве запчастей ты мне более симпатичен. Распродам и покрою ущерб! Любопытно, что ты намереваешься делать? — наслаждался Пронин.

Охрана Пронина осадила меня упреждающим взглядом.

— Господин Пронин. Вы зря переживаете. Груз со мной.

— Неужели? — Пронин окинул меня презренным взглядом.

Я похлопал себя по животу.

– Надо же! Группа и резус-фактор?!

— Первая отрицательная.

— Готовьте стол, — скомандовал Пронин верзиле из личной охраны.

— Мне нужны гарантии, что я проснусь и получу хотя бы половину оплаты. И никаких чёрных списков!

– Груз доставлен, работа выполнена. Мне незачем тебя изживать. Деньги… Я не дурак жмотиться за органическую селезёнку, сдёрнутую с живого носителя. Получишь в полтора раза больше за минусом двадцати процентов от изначальной суммы. Божий одуванчик тоже хочет кушать.

– Вы же не выпустите меня с дырой в боку? Мне нужен селезёночный суррогат. Кто оплатит?

— На тебе наживаться не будем. В нашей кибертеке этого добра навалом. Индийские по Японскому патенту. Оплатит ОМС. Воровство органа входит в страховку. На красивое пузо не рассчитывай. Порежем тебя качественно, будет похоже на нападение!