На берегу времени

Сборник (2024)

В каждом стихотворении Анны Ахматовой живёт неуловимое волшебство, способное затронуть самые тайные уголки души. В сборник прозы и поэзии «На берегу времени», приуроченный к 135-летию этой великой поэтессы, вошли произведения мастеров слова, вдохновлённых её наследием. Этот сборник — своего рода мост между вечной классикой и современной интерпретацией, между страстью Ахматовой к жизни, к искусству и нашим непреходящим восхищением её бессмертным талантом.

Игорь Вайсман

Родился в 1954 году. Член Союза российских писателей. Пишет прозу, сатиру и публицистику. Публиковался в литературном журнале «Бельские просторы», еженедельнике «Истоки», сатирическом журнале «Вилы», Общественной электронной газете Республики Башкортостан, газете «Экономика и мы» и других изданиях. Рассказы печатались в различных антологиях современной прозы, изданных в Москве, Санкт-Петербурге, Уфе и других городах РФ.Автор книг: «Книговорот» (2016, Саратов); «Пост-индустриальная баллада» (2017, Саратов); «Достоверная история Константиныча, прозванного Антиказановой» (2021, Астрахань); публицистического сборника «Может ли Россия стать флагманом всего человечества?» (2017, Москва); «Трактат об обязанностях» (2022, Москва); «Животные приближают нас к Богу» (2023, Уфа). Проживает в городе Уфе.

Встреча на Сене

Инженер Куницын никогда не бывал за рубежом. А тут сразу Париж! Когда ему стукнуло шестьдесят, его вызвал начальник и огорошил:

— Ну, пенсионер, вот тебе подарок за многолетнюю примерную службу! — и протянул оторопевшему Куницыну путёвку на одно лицо.

«Вот, значит, как избавились! — подумал инженер, покидая родное предприятие. — Но, что поделаешь. Хочешь, не хочешь, а придётся привыкать к новому положению. Да с такой поездкой оно и легче будет, а ведь могли и вовсе ничего не дарить».

Неделя во французской столице пролетела быстро. В последний день, когда экскурсионная программа закончилась, а до самолёта оставалось целых полдня, Куницын решил прокатиться на катере по Сене. Когда отчалили, его взгляд упал на пожилую женщину на соседней скамейке: «Надо же, как на Галку похожа! Фигура, глаза, нос — ну, в точности как у неё. Только очень морщинистая, и взгляд совершенно другой. У Галки глаза всегда горели, а у этой — потухли. Печаль и одиночество получили в них, похоже, постоянную прописку. А ведь она и вправду уехала когда-то то ли во Францию, то ли в Бельгию, — вспомнил инженер. — Но чтобы неотразимая, роковая «герла», как она себя называла, превратилась в этот сморщенный стручок!.. Как она разбрасывалась поклонниками! И как я сам сох по ней целых три года!»

Инженер отчётливо вспомнил их знакомство в студенческие годы, в колхозе, на уборке урожая. Как ходил там за ней хвостом, и как её веселило (!) такое поклонение. Вспомнил

и неожиданное согласие Галки встретиться ночью на сеновале, в духе старых добрых романов. И то, как она тогда не пришла и за это даже не извинилась. Это был её фирменный стиль. И как потом сокурсники, которым откуда-то всё стало известно, долго со смехом спрашивали его: «Ну как, пылкий Ромео, на сене здорово было?»

«Нет, это не она!» — решил инженер и переключился на осмотр парижских достопримечательностей.

Женщина вдруг тоже посмотрела на него, и её взгляд за секунду из безучастного стал заинтересованным, а затем радостным. В глазах заблестели знакомые искорки.

— Олежка, ты что ли?!

— Галка?! Вот так встреча!

— Я тебя сразу узнала. Ты тоже, да? Меня все узнают. Говорят, я ничуть не изменилась, — протараторила женщина, пересев на скамейку к Куницыну.

— Ну, да… — неуверенно подтвердил инженер.

— Надолго в Париж?

— Нет. Сегодня вечером улетаю.

— Ну, во-от!.. Что бы раньше увидеться! Как там Уфа? Давай, рассказывай!

— По-прежнему. На горе. А ты приезжала на родину после отъезда?

— Представляешь, ни разу! Стыдоба, да и только! Почти тридцать лет как здесь живу… А так охота Уфу повидать!..

— Так съезди, что мешает-то?

— Да то одно, то другое. Ну, давай, рассказывай! Говорят, город сильно изменился.

— Это точно. Свою улицу Цюрупы ты бы не узнала. Дом твой снесли и понастроили большие элитные здания.

— Да-а-а?.. А как мой любимый парк Луначарского? Я так любила в нём гулять!

— На месте, слава Богу! Правда, его переименовали в парк Аксакова.

— А улица Ленина? Её тоже, поди, переименовали?

— Знаешь, нет. У нас и памятники Ленину не трогают. Даже его музей по-прежнему работает.

— Уважают, значит… А как наши общие друзья? Кого видишь?

— Мало кого. Кто уехал, кто умер. Со Славкой иногда видимся, да Наташка изредка звонит.

— Ой, ну ты мне всю душу разбередил!.. Слушай, Довлатов-то, оказывается, в Уфе родился. Я его много читала, но думать не думала, что он наш земляк. А если б ты знал, как я Земфиру обожаю! Особенно, когда слышу её «До свиданья, мой любимый гор…»

Договорить она не смогла, что-то сдавило ей горло, а по щекам покатились слёзы. Но Куницын, старавшийся не только слушать старую подругу, но и не пропустить постоянно меняющиеся городские виды, ничего не заметил.

— Ты в самом Париже живешь? — догадался он, наконец, прервать возникшую паузу.

— Да. Не в центре, конечно. Так, рабочая окраина. Зато Париж! Я ведь об этом городе с детства мечтала. А теперь вот Уфа ночами снится…

Голос её осёкся, и она всхлипнула. Но приятель, увлечённый созерцанием окрестностей, вновь не обратил на неё внимания.

— Ты знаешь, Олежка, я поняла, что пословица «Хорошо там, где нас нет» очень мудрая. И я теперь знаю, где находится земной рай. Не в далёких городах и не на заморских островах.

Рай там, где прошли наши детство и молодость. Куда попасть невозможно и нельзя купить до него билет, как поёт Эдита Пьеха. Этот рай будет сниться и грезиться до самой смерти и рвать душу… И я не увижу его, даже если приеду в Уфу. Потому, что та Уфа — в моей памяти, а не там, откуда ты сейчас приехал. Её нет на земле, понимаешь?

— Может быть… С кем ты живёшь-то, если не секрет?

— С собачкой. Пинчером. Маленький такой… Знаешь что, Олежка… Я сейчас напишу тебе свой адрес. Если я не приеду в Уфу, пришли мне немного земли из парка Луначарского. Обещаешь?

— Обещаю.

Только тут у инженера что-то ёкнуло в груди, он повернулся к своей собеседнице и увидел искажённое гримасой заплаканное лицо и руку, державшую мокрый носовой платок.

«А встреча на Сене всё же состоялась! — заключил Куницын, когда самолёт набрал нужную высоту и развернулся на восток. — Вот только рад ли я ей теперь?..»

Соприкосновение миров

Красота является отпечатком

Космической Правды.

Истина — это свет красоты.

Она принадлежит миру бессмертия.

Пётр Донов

Серёга Бурцев едва успел заскочить в отъезжающую маршрутку. Так, что ему чуть не прищемило ногу закрывающейся дверью. И тут же женщина, занимавшая одно из мест для детей и инвалидов, встала и подошла к водителю рассчитываться за проезд.

«Повезло», — подумал Серега, бухнувшись на освободившееся место, посмотрел на часы и достал смартфон.

— Никитос, ты как? — громко, с пылу с жару, гаркнул он в трубку. — Уже подъезжаешь? Молодец, брат! А я пробегал, дел навалилось, сам знаешь, только что сел в автобус. Если чуть опоздаю, ты займи этих парней разговорами. Их нельзя упускать, когда такой шанс ещё будет? Усёк? Ну давай, держи хвост пистолетом!

Сунув мобильник в карман, Серёга, наконец, расслабился, блаженно закрыл глаза и разлёгся на сиденье так, что своими ногами упёрся в чьи-то ноги напротив. «Всё будет в шоколаде! — сказал он самому себе. — Будет и у нас небо в алмазах!»

Сидевшая напротив девушка не стала делать замечание шумному парню, чувствующему себя хозяином в общественном транспорте, а лишь безропотно подобрала свои ноги. Это была

на удивление редкостная красавица, но её красоту не то чтобы портил, а как-то с ней не сочетался усталый, разочарованный взгляд, от которого невольно вспоминались слова известной песни группы «Наутилус Помпилиус»: «Здесь женщины ищут, но находят лишь старость».

Бурцев тем временем решил ещё кому-то позвонить, сунул руку в карман, открыл глаза и тут увидел ту, кого заставил потесниться. В тот же миг он словно провалился в иное измерение. Напротив сидело существо из другого мира — девушка невообразимой красоты — и смотрела прямо ему в глаза.

Она так не подходила этому фыркающему, дребезжащему, разбитому ПАЗику, этому грязному полу, этим людям, что со скучающими пресными лицами ехали по своим будничным делам, радиоприёмнику, орущему какую-то чушь, и ему самому, Серёге Бурцеву, со всеми его мыслями и занятиями. Как она вообще оказалась в этой колымаге, катящейся по асфальту на одном лишь честном слове?

Вспоминая потом об этом, Серёга не смог представить черты её лица, видно, не до того было. Не смог припомнить и как она была одета. Казалось — в каком-то неземном облачении.

Бурцев застыл в одной позе, словно его целиком сковали гипсом — с вытянутыми ногами, с рукой, полезшей за смартфоном во внутренний карман куртки, да так там и оставшейся, с приоткрытым от изумления ртом. Со стороны это, должно быть, выглядело нелепо. Тем не менее его мысли неслись своим чередом, подчиняясь только им известным правилам. Серёга вдруг ощутил себя каким-то маленьким. Почему-то всё, чем он жил до сих пор, чем ежедневно занимался, чему посвящал

отпущенное Небесами время, к чему стремился, показалось ему пошлой суетой, мелкой, бездарной, бессмысленной. А Истина — вот она, перед ним, во всём блеске абсолютного совершенства.

Наверное, некрасиво и неудобно вот так ехать с незнакомой девушкой, сидящей напротив, в метре от тебя, вылупившись на неё, и молчать. Но чтобы это осознать, следовало прийти в себя. А у Серёги не получилось.

Кажется, он проехал свою остановку, куда так стремился. Но до этого ли ему сейчас было?

А девушка приехала. Она встала, молча протянула водителю мелочь и вышла.

Водитель же оказался не слишком галантен. Он открыл дверь прямо перед грязной лужей, отчего красавице пришлось напрячься, чтобы не запачкать ног.

Преодолев препятствие, девушка оказалась в грубоватых объятиях поджидавшего её небритого и несвежего кавалера в сильно истёртых джинсах. Тот громко рыгнул и, запинаясь, произнёс:

— Маришка, это ты правильно сделала, что приехала.

Кавалер подхватил её под руку, скорее не затем, чтобы помочь, а чтоб самому не упасть. Странная пара направилась к ближайшему подъезду обшарпанной девятиэтажки.

ПАЗик поехал дальше, а над городом стали сгущаться сумерки. Их прочертила и сразу погасла падающая звёздочка. Её слишком яркий свет оказался непонятен и чужд этому тусклому миру. Оттого он и проглотил её.