Слепая любовь. Лирическая повесть

Ника Январёва

«Слепая любовь» является заключительной частью дилогии (первая повесть «И пели ей райские птицы» выдержана в жанре семейной саги; вышла в 2015 году, готовится к переизданию). Читатель встретится с полюбившимися героями: семьями Зориных и Гладковых, где подрастают и вступают во взрослую жизнь дети. Но главным становится новый герой – слепой мальчик Юра. Только ли с ним связано название повести? Семейные тайны и интриги, вероломное предательство и горькое прозрение, яркие чувства и опасные связи…

© Ника Январёва, 2017

ISBN 978-5-4483-6493-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Каждый раз, когда дело доходило до Маришкиных колготок, Светлана удивлялась: как же надо их носить, чтобы к вечеру обязательно возникала новая дыра, а коленки приобретали стойкий цвет въевшейся грязи? Впрочем, первые дни лета одарили робким теплом, что внушало надежду на скорый переход от колготок к носочкам. И всё-таки это было странно: любимица отца, Маришка умудрялась изнашивать свои одёжки гораздо быстрее младшего братишки. Возвращаясь из детского сада или с прогулки, девчушка выглядела ничем не лучше маленького попрошайки, что приставал к прохожим на улице. На её фоне Серёжа смотрелся просто примерным мальчиком с картинки. А ведь играли-то вместе.

Покачав сокрушённо головой, Светлана принималась за ежевечернюю стирку.

Вот и сегодня: загрузила машину и вошла в комнату с намерением хорошенько выбранить младшую дочь. Но круглолицая милашка, на пару с братцем, так заворожённо следила за приключениями Белоснежки и гномов на экране!.. И Олег, который чинил за столом настенные часы, переставшие вдруг тикать, нет-нет да и бросал взгляд в телевизор. Стоило ли портить настроение сразу всему семейству?

Впрочем, Оля и без того была чем-то огорчена. Сидела за швейной машинкой задумавшись, на мультяшек — ноль эмоций… И Светлана поймала себя на том, что не в первый раз видит свою неугомонную болтушку в таком не свойственном ей состоянии. Подступать с расспросами было почему-то боязно: обычно дочь что надо и что не надо рассказывала сама. И на этот раз её хватило только до ночи: перед сном вдруг расплакалась горько и неудержимо.

Он был совсем-совсем слепой, тот тоненький угловатый мальчик с неестественно прямой спиной и в непроницаемо чёрных очках. Его огненно-рыжая колли оказалась поводырём, вот почему он отпускал её побегать только после того, как усаживался на скамейку.

Оля «пасла» в парке Маришку и Серёжу, «выдворенных» из детсада на каникулы. Они чуть не весь день висели на турниках и лазалках или носились «в догоня» и «пряталки» с другими дошколятами. Особого надзора не требовалось, и Оля обычно просто сидела неподалёку с книжкой или вязанием. Кэтрин хотела было составить ей компанию, но у неё вечные занятия по музыке.

Мальчика Оля заметила почти сразу: такой странный, в пасмурный день в тёмных очках. И сидит уже довольно долго без всякого дела. Резким свистом он подозвал собаку. Когда ткнулась мордой в его колени, пристегнул поводок, не склонив головы. И пошёл как-то слишком уверенно.

Вскоре обратила внимание и на то, что женщины, гуляющие с детьми, иногда перешёптываются и переглядываются, кивая на мальчика: «Юрик слепенький опять пришёл. Не приведи, Господи…» Никто не отзывался о нём плохо, не показывал пальцем, не дразнил. Но и не общались, точно боясь заразиться. Всё протестовало в Ольге от этой несправедливости. Ладно бы, дед какой, изуродованный старостью, а то ведь её ровесник или чуть старше.

— Какая умная у тебя собака, — произнесла как-то Оля, тихонько подойдя к собравшемуся уходить Юрику. Он повернул голову на голос, и Оля увидела, каким малиновым сделалось его лицо.

— Да, Джим умный, — чуть хрипловато подтвердил Юрик и напряжённо замер.

Оля не нашлась сразу, что ещё сказать. И мальчик, постояв, двинулся привычным маршрутом. Девочка была в смятении. Ей так хотелось разговорить Юрика, и сказать, и сделать для него что-то доброе… Но не знала, о чём говорить и чем помочь. И оттого ещё жальче было его одинокую удаляющуюся фигурку.

— Юрик слепенький домой пошёл, и нам с тобой пора, — услышала за спиной Оля. Обернувшись, спросила у пожилой женщины, отряхивающей от песка штанишки на карапузе:

— Откуда вы его знаете?

— Да кто же Юрика слепенького не знает? — удивилась бабулька. — Ты, видать, недавно в наш скверик ходишь?

— С третьего июня, как садик на каникулы закрыли, — подтвердила Оля.

— А, так ты не знаешь… Сиротка он. Батьку и не знал никогда, а матка его трёхлетнего бросила, когда врачи незрячим признали. Сестра ейная старшая, одинокая, приютила мальца. И то одной-то не сахар. А мальчонка у ней всегда ухоженный, чистенький. Дома по специальной книжке занимается. Собаку вот недавно от общества слепых выделили. Да только — всё едино: плохо слепому среди зрячих. Тут уж ни ум, ни красота не помогут… Ну, Игоряшка, пойдём, внучок. Заболталась я. Обедать уж давно пора, — усадила вертлявого карапуза в коляску и торопливо засеменила по дорожке.

Вечером в постели Оля разрыдалась.

— Мамочка, он и слепенький, и родителей у него нет, и не разговаривает с ним никто… Он сидит один-один совсем, будто прокажённый какой, — рассказывала сквозь всхлипы встревоженной Светлане.

— Конечно, жалко, Оленька, да что сделаешь? Их же так много — инвалидов, сирот, просто одиноких бабушек и дедушек.

— Если много, то почему же с ним никто не дружит? Он всё время один.

— По-разному бывает. Может, поблизости никто не живёт, а далеко ездить им ведь сложнее, чем обычным людям. Или, может, не интересно с такими же общаться: ты не видишь, я не вижу — ни тебя, ни того, что вокруг. А ещё некоторые в себе замыкаются, в своём горе. Озлобляются на весь мир. Особенно, если дразнит кто-то…

— А бывает, что такие люди вылечиваются?

— Оля-Оля!.. Это ж только в сказках чудеса кругом, а на самом деле… Нет, конечно, случается иногда. Только для этого деньги нужны, врачи хорошие. Да и всё равно никто не даст гарантии, что получится.

Светлана сидела на постели дочери и, словно маленькую, гладила по головке, забирая волосы со щёк и лба. Притихшие младшие со своих «ярусов» прислушивались к не совсем понятному для них разговору. А Светлана думала, как помочь дочери. И всегда-то Оля была отзывчива, но никогда прежде не реагировала так остро на несчастье постороннего человека. Может, дело в том, что близки по возрасту, и девочка невольно примеряет чужой недуг на себя? И поэтому её участие чуть больше, чем обычная жалость?

— Знаешь, Оля, если уж тебе так невыносимо смотреть на этого мальчика, может, вам в другом месте гулять? — Светлана ещё не успела договорить, а дочь уже энергично мотала головой.

— Нет, что ты! Я наоборот… Подружиться хочу.

— Ну, что же, что же, — с некоторым сомнением полуодобрила Светлана.

Впоследствии этот разговор не раз всплывал у неё в памяти, вызывая неоднозначное отношение к своей не до конца прояснённой позиции. Может, следовало мягко отвести сентиментальное дитятко от странной дружбы? И Олина судьба сложилась бы более благополучно…