Влюблё, или Как я себя выблевал

Никита Новотоцкий

Я просто спал, обгладывал куриные ножки, кирял, испражнялся, слушал музыку, плакал, иногда появлялся в университете, курил, занимался любовью и что-то читал. А потом появлялись стихи. Усталые, хронические. Они есть моя хроника. А еще у меня есть точка соприкосновения с испанцем Лоркой – мы оба поэты в последнюю очередь. Поэтому, кажется, у моей поэзии есть своё лицо. Местами глупое, чем-то красивое, и точно тревожное.Содержит нецензурную брань. Книга содержит нецензурную брань.

© Никита Новотоцкий, 2020

ISBN 978-5-4498-2011-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Боль, как патока

Гильотинирование.

Волкодав, который надо мной стоит,

Ненавидит суетную жизнь:

Ненавидит праздники, собранья,

Бесконечные скопления людей.

Волкодав не любит связи,

Любит лишь волков моих давить.

Он мне слово

Родному

Сказать не даст,

Не позволит сорваться с места,

Убежать от его оков.

Он лишь грустно мне улыбается,

Когда снег

Отголоском памяти

Мягко ложится

На наши черные лица.

Волкодав

Мне клыками понравился,

Что блестят

Из-за

Угольных

Губ.

Кстати, вот ещё, что не сказано:

Волкодав — гильотина моих внутренних пастбищ,

Что когда-то

Были

Мною

Разрушены.

Лето 2018.

Мертвые.

Я впервые увидел

эти глаза

(полные, красные)

в зеркале.

Я впервые

увидел боль,

что сочится,

как бы,

не к месту.

Сам себе

затянул

узелок на шее.

Сам петлю

обвернул

покрепче.

Я не к месту красив,

Не к месту расшатан.

Я сегодня

впервые

коснулся

раскаяния.

Я сегодня

впервые

разглядел

этот

странный,

манящий

взгляд,

что лукаво просит о помощи.

И я умер,

и взгляд мой —

погиб.

Август, 2018.

Кинолента на бедре.

Не люди.

Антропоморфные звери

давно уже здесь живут.

Плыть, лелея восторги души,

обнимая трущобы волн.

И куда еще втаскивать порох,

на какие такие

палубы?

Трубка вычертит круг,

узлом дым затянется.

Ну какой ты мне друг,

разве думал спасти от виселиц?

И табак, и бумага. Подарок!

Сжатые губы. Полоска времени.

Я глядел, как стекала кровь.

— Вы разлюбите?

— Кремень.

И мечтами, как хворью, покрывался, стыдея.

Не оттуда,

нет, нет.

Мне утробой служили книги,

и я сам

использовал

кесарево.

Шу! Снег скрипучий. Румянец щек.

Вы больны?

— Я полынью страдаю, который год.

Как же ярко взлетает птица,

как высок ее перьев строй.

Вам, случайно, не в древний

Рим?

— Нет, мне на дальний восток.

Переплеты, страницы, голых слов

ненужный интим.

Расчертите по телу пальцем

ваш любимый поэтов очерк.

Остановка. Полный автобус.

И я чувствую

поцелуев море. И Иуда — внимательно смотрит.

Смерть не хочется. Хочется —

спать. Я надеюсь мы в этом похожи.

Остановка. Вот и выгорел

мой

сентябрь. Вот и высох

июньский

ветер. Как закончите —

кликните?

Шу! Снег растаял

и

растаял от ваших

рук.

Октябрь, 2018.

Ленивая еда Иисуса.

Рыбой, через тонны вод, сквозь себя пропуская давление, до Атлантиды.

Там, может, увижу, как рождается новый Христос. Как руку поднимает, ладонь показывает.

Последний народ, слово свое до сих пор не молвивший, грудины свои распахнет, ребрами откроется.

И меня, как рыбу, к столу поднесут. Дадут, уже подросшему, освежевать и выкормиться. Пусть.

И так быть могло бы, если еще не было. Благо весь я, родившийся, ленью обвит и даже рыбой стать — лень мне.

11.11.18.

Кистями рук.

Тона желтых красок, черные тени. Чайничек, одетый во мрак.

Не раздеться святому, перед грешным художником.

На постели, овалом форму приняв, натурщик лежал, разглядывал тонкие пальцы.

И тона утопали в содоме.

Размытые контуры, пряные краски, гнетущий зигзаг светотени.

И этюд, поедающий холст, — окровавился в бликах предметов:

чашечек, чайничков, кувшинов, полотен и фруктов.

16.11.18.

Медуза, смотрящая звездное небо.

Наши тени громадами на фасадах домов.

Учителю, когда стихи принес, трясся, как сволочь.

Поминутно отказы шьются на кожу,

Императорами

Заполнен пылающий сток головной.

Всё это глупость, разрывный хохот. Нет от причинности до события других проходов, кроме как: смерть.

Панцири, тромбы легких, пули, каскады волн. Поминутно растроган.

Ветки верб, эскизы мадонн, волшебные палочки. Гейзеры!

Или птицы теперь так проворны, что оккупирован воздух, даже взгляду ничтожная малость открыта.

Попросту — их новая

Прерогатива.

Не знаю.

Компасы, фишки, шоты и стрелки (чулок), мраморный взгляд, лазуритовый холм. Зигзаги снежинок,

Крючки на шарфах, седеющий Будда. Билборды, чернеющий труп, нефтяное пятно.

В космосе, верю, пройдем босиком. Чутки, как открытая рана.

Там же и станемся, назовемся

Царапиной.

Или вовсе — уйдем на

Покой.

Декабрь, 2018.

Музыкальная пауза. Между мной

И пониманием естества.

Обряды, синонимы, рыба.

Аллергия на символ Христа.

Проматывание, содержание, смысл,

Мелодия, дождь и танец.

Канарейку

Не слышал. Слышал гул от себя.

Извилистые вены. Под землей.

Глаз. Вышка.

Губы. Люди.

Отрочество. Жалость.

Окутан в метель, за ребра схватил,

Идет, предлагая метель народу,

(выметен каждый овал на теле,

метелью выбелен овал от тени), —

Пророк.

Предложен эфир, природа — карета.

Кони — одеты в земные законы.

Только сидит он на троне теперь,

Забыв про метель за стеной.

И чудо. Голос сквозь горло лоснится,

Пытается выбить заснеженный рвотный ком.

И голос метелью, синонимом, рыбой

Стучится в твой дом;

И грязные стены, окна, полы

Всем телом тянулись к нему.

Но антоним природный

Аллергик пророку

И дом твой — пустынный чехол.

Декабрь, 2018.

Как последнее слово.

Окружающее ждать не будет. Ты разденешься до костей,

круговорот обрадуется еще одному витку. Сирень или

подсолнух — что предпочитаешь посмертному венку?

Никому и ничто не нужно, смысл обречен на выкидыш.

Учить поведение или вытаскивать дрожащей рукой еще одну

карту; и телу уже плевать на мороз. А от мороза дождь

обращается в пепел, кому угодно — снег. Насильственно заставлять

себя ждать еще один день. А потом ждать весну; еще год —

новый виток, спираль заостряется, одномерность нисходит

на куб, к фракталам взывает, думая, будто

бесконечность — финальный уровень; или подобность смерти.

Во рту тоже комната, от нее рожденный предмет будет

твоим надгробием; имя. Контур возлюбленной всадится колом,

остов ограничится мутной улыбкой; именно в этом мешочек

свободной жизни. Как еще сказать, что разговор, взгляд,

картина, поэзия, вздох — в общем искусство, — бессмысленно,

если

его основа (душа)

просто выпорхнет

из неугодного ему гнезда. А когда малодушный предмет

фыркнет на чуткий искусства портрет — останется выдохнуть,

растрогаться, учтиво на сорок пять градусов фокус перевести —

на горячее солнце — и дышать безразличным воздухом. От этого

жизнь ценнее и ночь не становится пыткой. Попытка: пропасть или

остаться на том же месте; надеясь увидеться с кем-то, желая увидеть в

ком-то кого-то (реверсия) или признать, что пространство и время в тебе (рекурсия).

28.12.18.

Улиточный.

В нежнейшем панцире из скал,

Укутав ноги в стружку из песка —

Лежу, обняв ракушейчий кинжал.

08.01.19.

Эмульсия комнат.

Картина: холодный дом. И здесь, как шорох,

взросла моя печаль. Отнюдь не голос мой

вещает в этот час. И пустота, опять, пришла.

Всё в календарь завернуто.

И моих красок не видать,

да что уж там..

не хватит даже их, чтоб описать

как пусто и темно.

Пройдясь, углами насладясь, услышав дуновение,

почувствовав

заплаток боль,

пытаюсь вынести страдание. Хотя бы за порог.

Нахлынул ветра маятник на дом,

завяли дивные цветы. И время,

свой наглый тон

расправив, словно парус,

нашло на комнат тихий стон.

Полы и стены. Окон оправы. Вид города,

принявшего на грудь

чужую память. И скрежет в ребрах,

тихий гул, и шепот — как будто волн

рябая поступь.

То реки, то моря, то степь

приходят посмотреть,

как нам с тобой живется тяжело.

Рисует новый год ожогом маленький этюд.

Про то, как было хорошо,

а после — ничего. И только томный ночи свод

всего вобрал, откашляв звезды и луну.

Но, между тем,

и здесь карсет,

и здесь накинут

на скелет:

паркет, одежды слой, сквозняк и тюль.

Витают в воздухе духи, озябших слов

торцы, натянут проводов канат,

огонь на кухне греет чайника бока.

А холод всё уйти не может;

не могут отойти ступни

от прошлых сквозняков;

И нам прямая

ломается в квадрат,

сменяя единицу

на четыре.

Январь, 2019.

Задувай свечу.

Ноги, как часть, стояли на твердом камне.

Подъезд ощетинился запахом выпечки, мочей и чем-то разливочным.

Голоса. Все уходят;

подкуривая сигареты — вешают картины себя в чужих головах, — вроде ног, как частей, или рук, как запястей.

Всё уходит. Отношение к задымленным помещениям, к грубости и прощению; отношения между тобой и

перспективой цвести. Даже обрывки памяти.

Множество n знакомых; и n к тебе относится так же,

как ученые

к Плутону;

как сомалийские пираты

к улову;

как треугольник носа

к овалу лица; холодно и без натяжения уголков губ.

Слепок твоего пребывания

в чьей-то квартире, в чьём-то воспоминании,

в какой-то сердечной мышце, —

окаменелая форма папоротника или ступни бронтозавра.

Археологическая находчивость

необходима каждому, чтобы

идентифицировать тебя на фоне прочего захламления.

И только ног обрезанная часть

всплывает при попытке

себе напомнить что-то в прошлом дне.

И этот груз не донести

к могиле,

и у других твои минуты одиночества

не отчеканятся на сеточке событий.

17.02.19.