Мы из Кронштадта. Том 1

Николай Берг (2012)

Человечество привычно к войнам. Любимые герои у людей — военачальники. Вся история — сплошные битвы. Потому, когда мир захлестнуло ордами восставших мертвецов, ничего особенного, в общем, и не произошло. Просто очередная война. Ну, немного другой противник, а так — дело известное. Привычная издавна работа. Герои книги уже знакомы читателям по «Ночной смене». Охотничья команда по поиску и ликвидации особо опасных мутировавших зомби. Обычная мужская работа.

Глава 12. Внутренний голос

Она засыпает первой. Я успеваю немножко погордиться собой — и вырубаюсь моментально, даже толком не догордившись как следует.

Просыпаюсь оттого, что чувствую на себе взгляд. Сначала первая мутная мысль, скорее даже не мысль, а какой-то огрызок таковой, что это опять Лихо приперся за жратвой и на меня своим оком таращится. К счастью, это не он, здесь есть еще кому на меня смотреть.

— Как насчет завтрака в постель? — спрашиваю я Надежду.

Она вздрагивает от неожиданно бодрого голоса.

— А что, такое возможно?

— Запросто! Что мэм предпочитает на завтрак?

— Кофе. Черный. Сладкий. С булочками. И еще какую-нибудь футболку большого размера.

— Надя! Не ерунди.

— Это ты о чем?

— О том, что зря комплексуешь из-за стрий на груди. Они тебя совершенно не портят, поверь мне. И, кстати, если ты мне покажешь свои груди при солнечном свете, я гораздо быстрее приготовлю завтрак.

— Это обязательное условие для приготовления завтрака?

— Ну, вообще-то нет, конечно. Но вид женских сисе… то есть грудей, персей меня приводит с давних времен в прекрасное расположение духа.

— Это с каких же, интересно, времен? — подозрительно смотрит на меня женщина.

— С глубокого детства. С грудничкового возраста. Мне так и рассказывали — как титю увижу, так сам не свой становлюсь от радости. И я не один такой, сколько ни видел младенцев — все поголовно такие.

— Что ж. Раз уж так, ладно. Любуйся! — и, скинув с себя простынку, Надя открывает две аккуратные кругленькие сись…, то есть груди, увенчанные коричневыми сосочками. На белой нежной коже и впрямь есть атласно-розовые растяжки, возникающие у тех девчонок, у которых груди появились очень быстро, и кожа не успела за таким ростом, вот ее и растянуло. Ну, или еще у кормящих, хотя тут ясно — еще не кормила Надька никого. С моей колокольни — ничем это вид кругленьких шедевров природы не портит.

— Мой любимый цвет! Мой любимый размер! — выражаю я свои ощущения и спешу на кухню, чтобы сварганить завтрак — до сбора у нас еще есть время, успеваю нормально.

Подушкой все же Надька в меня кинула.

— Ну и как? — спрашиваю я Надежду, сосредоточенно разбирающуюся со стоящим на подносе завтраком.

— Очень непривычно, — серьезно отвечает она, намазывая горячий ломтик хлеба малиновым вареньем.

— Ну, вообще-то должна быть специальная подставка для подноса. Не на живот же его ставить, вот мне и пришлось запихнуть скамеечку в наволочку. Поднос — наличествует. Ну и все, что на подносе. Самое кислое — можно опрокинуть на себя горячий кофе, а потом оставшиеся в постели крошки черствеют и становятся проблемой. Но девушкам это нравится. Вот я и постарался.

— И что еще нравится девушкам?

— Всякие глупости. Почему-то многие думают, что для любви надо насыпать в постель и ванну лепестков роз, простыни должны быть обязательно шелковыми и все должно происходить обязательно при свечах, да еще чтоб и свечи были в высоком подсвечнике.

— А это не так? — спрашивает как-то слишком вежливо Надя, протягивая мне бутерброд.

— Да глупости девчачьи. Эти дурацкие лепестки моментально сохнут, прилипают к разгоряченному телу как банный лист, а потом либо забивают сток в ванне, либо сохнут, забившись в складки белья, и гербарий этот приходится вычесывать отовсюду. Простыни шелковые скользкие, и либо сам свалишься, либо они с кровати съедут не вовремя. Опять же, влажнеют моментально, а люди взмокают изрядно — льняные простыни влагу на себя берут, а шелковые нет. Получаются любовники — как из бани, скользкие и мокрые. Про свечки в высоком подсвечнике вообще разговор простой — от ээээ… вибрации легко вываливаются и падают. Пожар можно устроить, а сгоряча не сразу и заметишь. Не, свечи для любовных дел — только в плоской прозрачной вазе, воды туда и свечки плоские пускать плавать. И красиво, и не подпалишься…

— И откуда это тебе все эти тонкости известны? — весьма ледяным тоном спрашивает подобравшаяся Надежда.

Давлюсь кофе, который только что начал пить, и в очередной раз выслушиваю свой внутренний голос: «Чуешь, какой я хороший: что ни скажу — никто, кроме тебя, не слышит. А ты как помелом бряк-бряк. Язык без костей в тридцать локтей!»

— Я это в Интернете прочитал. Предупрежден — значит, вооружен! — и честным взглядом смотрю в самый точный детектор лжи — женские пытливые глаза.

— Надо же, и впрямь не врешь! — удивленно отмечает успокоившаяся любовница.

Внутренний голос тут же ехидно заявляет о себе: «Конечно, правда. Когда сам пишешь — сам же и читаешь. Не мог же ты написать, не читая… Но молодец. Выкрутился. А сейчас перехватывай инициативу, атакуй!»

Дельный совет. Потому тут же спрашиваю успокоившуюся Надежду:

— А ты ревнивая, однако?

Она как-то удивленно задумывается.

— Странно как-то… Да, наверное. Хотя, скорее, нет. Но ведь обидно же?

— Обидно.

— Ты о чем?

— Сюшь, ничиго нэ сдэлал. Зашол только, да! — пытаясь подражать незабвенному товарищу Саахову, говорю я в ответ.

Надежда вопросительно смотрит поверх чашки с кофе.

— Ну, это я в смысле, что ревнивый человек — мрак и печаль для окружающих. Я с некоторых пор вообще ревнивых считаю сумасшедшими. Или сильно-сильно закомплексованными.

— Чей-то муж побил? — с лицемерной участливостью ехидно спрашивает девушка, только вот глаза у нее становятся чуток более встревоженными, что ли…

— Не, этого не бывало. Мы же интеллигентные люди! Тем более что я давно приучен — как муж в дверь, так я его табуреткой по башке. Не, тут все отработано: долголетняя практика, отточенные приемы, да и табуретку я всегда с собой приношу. И сейчас — вон видишь, стоит на боевом посту, — указываю пальцем на тяжеленное дубовое чудовище, доставшееся нам в наследство вместе с квартирой.

Надя облегченно улыбается. Что-что, а эту табуретку она отлично помнит, ухитрилась ссадить об нее колено в первый же день. Я еще на грохот и брань выскочил, полюбовался, как соседка на одной ноге скакать умеет.

— А сам ты ревнивый? — спрашивает она меня.

— Не-а.

— Что, совсем — совсем «не-а»? — удивляется Надя.

— Конечно. Тут ведь все просто.

— Да? Расскажи, пожалуйста! — она по-школьному складывает аккуратно руки на краешке подноса, как на парте, и внимательно смотрит взглядом восхищенной первоклассницы-отличницы. Полное впечатление несколько смазывают обнаженные груди, нахально торчащие сосками и сбивающие меня с полета мысли.

— Кгм… так вот… значит, все просто… («а ты смотри в глаза» — выручает дельным советом внутренний голос), так вот, все просто: ревность — ощущение того, что кто-то лучше тебя.

— Меня? — голоском примерной ученицы переспрашивает Надежда.

— Смотря, чья ревность. Если ревность твоя — то тебя, если моя — то меня. Записала?

— Ага. Кто-то лучше тебя. Очень обидно.

— А вот и нет. Если твердо убежден, что лучше тебя никого быть не может — все гораздо легче. И если променяли — то дуры набитые. Как тот балбес из байки, что коня на гуся поменял. Вот пусть с гусем и живут.

— И помогает? Что, не бросали никогда? И сам не бросал? — и она старательно хлопает ресницами.

— Как-то ты слишком заинтересованно спрашиваешь.

— Да слыхала, было дело, что уж одна-то девушка у тебя была. Не хотелось бы встречать ее табуреткой.

А, вон оно что! Видимо, Надежда не относится к тем, кто считает, что секс — еще не повод для знакомства. Ну, вообще-то я и сам такой. По-моему, уж куда как повод.

— Тут, понимаешь ли, дело такое, что, собственно, мы решили отдохнуть друг от друга. Подумать, так сказать, в отдалении.

— Что, все покрылось льдом? Сгорело огнем и замерзло? — пытается по старой женской привычке разобраться досконально в такой тонкой и запутанной материи, как человеческие отношения, Надежда.

— Ни то, ни другое. Отношения были теплые, даже не горячие, а сейчас стали совсем тепловатыми. Ну, в общем, как в той шуточке, в которой говорится о паре. Они счастливы, хотя такие разные: она любит шумные компании, а он, наоборот, обожает почитать в уединении; она обожает горы, а его тошнит от высоты; она в восторге от хэви-металла, а ему нравится кантри; но, тем не менее, они очень счастливы — он в Новороссийске, а она в Хабаровске. Как-то так.

— А ты, оказывается, скучный рутинер, да?

Тут мне ответить сложно. Но то, что первую проверку на детекторе лжи я прошел отлично, подвигает меня на дальнейшие свершения.

— И вовсе нет. Просто многое, что внушается, как романтика и экзотика, на деле чушь свиная. Нет особого смысла бегать по кругу, выложенному граблями, если со стороны и так видно, что это за удовольствие.

— В Интернете прочитал? — и она мне смешливо подмигивает.

— Именно в нем! — честно пучу я глаза.

— И что же ты там такого начитал, разрушитель девичьих мечт? Или мечтов?

— Мечтей. Ну вот, например, что любовь на сеновале, или на пушистом ковре или, например, в волнах прибоя — верх романтики.

— А это, надо полагать, не так? — почему-то Надя перестает улыбаться.

Внутренний голос тревожно шепчет: «Если б у меня была красная лампочка, то я бы ей начал мигать. Не стоит ли тебе заткнуться? Что-то сильно не так!» Голос, безусловно, прав, будь он неладен, но сворачивать тему — не лучше получится. Выбирая слова, говорю об общеизвестном тем, кто рискнул проверить романтику на себе: про сбитые в кровь коленки и локти и потертости на крестце и лопатках у тех, кто прельстился пушистой негой ковра; про то, что попутно парочка собирает грязищу, которая почему-то находится даже в тщательно пропылесосенном ковре. Про исколотые сухими травинками спины и бока и опять же пыль и мышей. Про потертости от песочка, который есть даже в прозрачной воде…

Надя сухо благодарит за прекрасный завтрак и недвусмысленно уходит к себе в комнату. Мда… Внутренний голос может и помолчать. Я и так понимаю, что в неизвестной для меня прошлой жизни девушки было нечто. Такое нечто, что вот насчет сеновалов и ковров — не стоило мне бравировать информированностью. Не то вышло. Совсем не то.

Мда. А так хорошо началось…