Зимними вечерами

Николай Иванович Голобоков (2024)

Продолжение серии рассказов о жизни художник, писателя, музыканта. О ярких встречах, любви, людях.

Переселенцы

Сидит, гудит компания, ушами шевелит…

Михаил Иванович, преподаёт в интернате для заброшенных детей Крыма. Читает историю. Говорит, что Крым — это опереточная красота. И если бы не его возраст, получил бы затрещину, между рогов. Своих, конечно. Сидят и главные дегустаторы, Саня, и я. Первак у хозяина признали. Оценили. И почти уже душеньки запели,…ой, хорошо да весной на Волге… Саня родился там. Сидим, промываем, прополаскиваем кости себе и соседям, рядом живущих.

Судачим. В Соколином психоз. Переселенческий. Прибыли переселенцы с южных республик. Им разрешили вернуться в Крым. Цены на дома взлетели. А тут случилось в Чернобыле. И вот эти умники-разумники, дельцы-продавцы. Самоучки, местные, решили заработать и пожить круто. Продают свои дома и, уезжают в зону отчуждения.

Да там же радиация! Вопили мы тупым, но счастливым, такие деньжищи огребли… Кричали мы им в самое ухо. Тааам… радиааацияа.

Государство, говорят, не допустит, что бы нам было плохо.

— Дурни, вы не успеете эти деньги даже пропить. Не то, что бы пожить на них припеваючи, не проживёте даже пропиваючи.

Не послушали.

Уехали.

Купили дома. Почти бесплатно.

***

Не долго, музыка играла.

И, не пожили пропиваючи.

Не успели, даже пропить то на что надеялись.

Через год возвратились.

Не все.

Троих уже закопали. Там. В этой зоне.

Дома свои они хорошо продали, тогда.

А, податься им сейчас. Куда?

— Туда, только на горку.

Там холмики и к своей матери, теперь рядом будут бугорочки.

Где приют, хотя бы убогого чухонца?

Ребята за столом, пропустили ещё порцию своей панацеи домашнего вина…

***

… — Говорят, их определили в дом престарелых.

Повезло. Это огромное здание с бесцельно блуждающими стариками и инвалидами был здесь же, на окраине в их маленьком поселении-ауле.

Всех, кто ещё смог приехать домой… Теперь там. С трудом их приняли.

Они были безнадёжные.

Заработали.

И только один раз, наш сосед, Саша, приходил к своему бывшему дому и просил нас, чтоб похоронили его воон, таам, на горке, где упокоились его родители… Оттуда видно скалу Бойко и его, дом, бывший, — когда то его.

Вечер.

Мужики сидят в виноградной беседке.

Дегустируют.

Придирчиво смотрят на солнышко и в свои стаканы. Спорят у кого вино, ещё молодое, но светится рубином, и как его лучше выдержать. Сохранить, хотя бы год.

А тот безнадёжный, единственный, который ещё мог, с великим трудом ходить… стоял, держался за толстую ветку айвы, у калитки своего и, теперь уже, чужого дома…

Там, виноградная беседка, яблоня, вишня. Играли, чирикали как птички — детвора. Внуки. Ни его. Чужие…и, такие свои.

Как хотелось теперь, сейчас, погладить по макушкам их светлые головки…

На пригорке, у забора клевали зелёную травку куры. На вершинке стоял петух, — памятник. Огромный, алый гребень, серёжки, как рубиновые звёзды Спасской башни.

… А он, хозяин, бывший, стоял, как пугало, как чучело, на усохших ногах, пялил глаза на узорчатую красивую калитку, которую сам когда то смастерил.

… Чуть в сторонке — громко кукарекал голосистый и драчливый, маленький китайский петушок…

… Совсем рядышком, расхаживали, как на выставке, на международном смотре мисс красавиц, светились радугой семицветной, пёстрые цветастые красавицы цесарки…

1989 год.