Волны

Николай Кошкин (2024)

Цепляемся за слова, как за спасательные круги и отправляемся по волнам в самую глубь этого мира, в море, которое рокочет где-то в груди.

Глава 3. Рана.

— Ну, значит, с этой минуты не материмся, — засмеялся Глеб.

— Месяц… — протянул я. — Ты ведь домой собрался, как я узнаю, что ты не матерился?

— Так… — раздумывая, он подошёл к чайнику и заглянул внутрь. — Придётся поверить, как и мне тебе.

Он отправился набирать воду, а я потянулся за книгой, которую Глеб мне посоветовал прочитать. Это была книжка «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. На обложке красовалась гордая надпись: «Возможно, самая значимая книга XX века». Я улыбнулся. Чего только не напишут, лишь бы побольше продать.

Глеб вернулся и небрежно бросил:

— Кстати, Маша передавала привет.

Я попытался вспомнить всех Маш, с которыми был знаком.

— Та самая, — добавил Глеб и сел на кровать.

В нашей комнате стояло три кровати, но никого третьего к нам так и не подселили.

— Та самая? — переспросил я.

— Ну из…

— А!

— Ага.

— А как это, откуда? От неё сто лет не было вестей.

— Она как-то связалась с бабушкой, и та дала ей мой номер. Вчера звонила.

— Вчера? И ты только сейчас говоришь?

— Забыл, — пожал плечами Глеб.

— Забыл он…

— Она здесь, в городе, на следующей неделе хочет встретиться, только вот я уже уеду.

— Передам ей от тебя привет… Если не забуду, — сказал я.

В моих воспоминаниях Маша — маленькая смешная девочка с косичкой, у которой от каждого шага тряслись щёки. Встретила же меня высокая стройная девушка с холодным взглядом, но доброй улыбкой. Было бы странно, конечно, если бы она совсем не выросла, но как же сложно отвыкнуть от того образа человека, который так крепко засел в голове.

Оказалось, что она тоже будет жить и учиться в этом городе. Её родители после долгих скитаний наконец-то вернулись в страну и решили окончательно осесть здесь. Я не мог не обрадоваться этой новости. Мы могли бы гулять втроём, как в далёком детстве!

Когда Глеб с Машей пропали из моей жизни, я долгое время надеялся на то, что у меня появятся такие же друзья и на новом месте. Но время шло, а я, кроме как с Лией, ни с кем так и не сошёлся. Я всё больше погружался в книги и всё сильнее отдалялся от сверстников.

Как жаль, что Глеб не пришёл на встречу, как жаль, что он решил уйти именно тогда. Быть может, если бы они встретились с Машей, он всё ещё был бы жив.

Но тогда мы бы не встретились с тобой.

Вечером, запершись в своей комнате, я лежал в темноте и листал нашу с Глебом переписку. Последнее сообщение, на которое он так и не ответил, мозолило мне глаза. Это был мой отказ уйти вместе с ним: «Я хочу написать книгу, ты же знаешь — это моя мечта».

***

Когда мне сообщили о его смерти, я прогуливался по тёплым июньским улицам. Помню, как сел на поребрик, а мир исчез. Знакомая, с которой я гулял, удивлённо смотрела на меня, а я прижимал трубку к уху и переспрашивал, переспрашивал, переспрашивал. Потом была тишина, я поднялся на ноги, пошёл куда-то. Она молча двинулась за мной. Не помню, где мы ходили, я не видел и не слышал ничего вокруг. Странно, наверное, я ведь обычно такой весёлый. Они все смотрят и не понимают, что со мной. Они ничего не знают. Надо улыбаться, думал я, не время грустить. И я отложил эту грусть. Как глупо было её откладывать.

Моё сердце обросло печалью. Никогда ещё мир не представал в моих глазах таким мрачным местом. Я не знал, куда себя деть. Не знаю до сих пор. Время идёт, а я всё несу в себе эту печаль, словно боюсь с ней расстаться. Со временем она стала великой ценностью, частью меня самого.

На похоронах я был сам не свой. С трудом взглянул на него в последний раз. Его мама сторонилась меня, но бабушка приветствовала, как родного внука. Я и был им для неё. Передо мной в гробу лежал самый близкий мне человек. Как описать, что чувствовал я тогда?

Ещё долгое время, я не мог произнести его имя вслух. К горлу каждый раз подкатывал комок. Становилось так больно, словно что-то ломалось внутри.

Для меня удивительно уже то, что мир продолжает существовать, несмотря на то, что его в нём нет. Он продолжает существовать как ни в чём не бывало и тянет меня всё дальше и дальше от события его смерти, от той самой точки, где заканчивается наша история и начинается моя, туда, где жизнь поделена надвое.

Я люблю пересматривать наши совместные фотографии. Как жаль, что их сохранилось так мало. Сможет ли кто-нибудь запечатлеть такую же искреннюю улыбку на моём лице? Смогу ли я без боязни привязываться к людям?

Пора отпустить свою грусть в небо, как бумажный фонарик. Я знаю, что он никогда не погаснет, но хотя бы перестанет обжигать.