Меж трех огней. Роман из актерской жизни

Николай Лейкин, 1902

В этом романе сатирика-классика читатель получает возможность проникнуть в закулисье театральной жизни начала XX века. Сопернические козни, покупные рецензии, невзыскательная публика, проблемы с финансированием и гонорарами и, конечно же, любовные интриги. В их сеть и попал главный герой произведения – актер Василий Лагорский. Следуя своей привычке, в каждом гастрольном городе он заводил по любовнице-коллеге. И надо же было так сложиться, что, когда он решил вновь сойтись с женой, приехав на летний сезон в Петербург, его предыдущие пассии оказались поблизости. И каждая требует денег, внимания, времени, а еще в труппе появилась молодая перспективная актриса…

Глава XVI

Под булавку с жемчужиной Лагорскому выдали в ломбарде пятьдесят рублей, а под тяжелый серебряный портсигар — тридцать. Лагорский ожидал получить большую сумму, что его очень обескуражило.

«Пожалуй, с этими деньгами сегодня не покончишь с мужем Малковой насчет ее паспорта, — подумал он. — Ведь муж ее требует триста рублей, то есть двести рублей приплаты к тем ста рублям, которые он получил. Положим, что тут запрос и он спустит что-нибудь, но если он потребует и сто рублей, то у меня на руках все-таки только восемьдесят. Как тут быть?»

И Лагорский стал придумывать какую-нибудь комбинацию, чтобы покончить с мужем Малковой.

«Предложу ему мою расписку на остальные деньги, что вот, мол, так и так, через месяц обязуюсь уплатить столько-то и столько-то. Для верности может и сама Малкова скрепить подписью и, если он заупрямится, поручительский бланк…» — решил он.

По данному Малковой адресу Лагорский отыскал мужа Малковой в Гончарной улице, на дворе большого каменного дома, в четвертом этаже, в меблированных комнатах. Муж Малковой был коренастый человек лет сорока, с рыжеватой щетиной на голове, в усах щеткой и с изрядно красным носом. Одет он был в русскую полотняную рубаху-косоворотку с вышивкой красной бумагой на вороте и рукавах, выпущенную поверх брюк и опоясанную ремнем, и в высоких сапогах. Когда Лагорский вошел в комнату, он сидел у стола с самоваром, около сороковки с водкой и резал ломтиками колбасу на серой бумаге. Другой жилец комнаты, черный, длинный, тоже без сюртука и жилета, лежал на кровати, вытянув ноги на стенку кровати, и читал какое-то письмо. Лагорский, никогда раньше не видевший мужа Малковой, почему-то сначала и обратился к черному и длинному жильцу.

— Я от Веры Константиновны… — начал он, войдя в комнату. — От Малковой…

— Ко мне, ко мне это… Прошу садиться! — закричал коренастый и рыжеватый жилец. — Вот, не угодно ли присесть… — прибавил он, подвигая Лагорскому стул к столу, и спросил: — Что ж она сама-то не потрудилась промяться?

— У ней в настоящее время репетиция, — отвечал Лагорский. — А я ее товарищ по сцене, актер Лагорский… Мы служим в одной труппе. Так вот она и просила меня.

— Очень приятно… — пробормотал муж Малковой, перестал резать колбасу, но руки Лагорскому не протянул.

Не протянул ему руки и Лагорский. Надо было начинать переговоры, но он молчал и покосился на лежавшего на кровати жильца. Муж Малковой понял и заговорил:

— Да, да… Не совсем удобно… такое дело… знаете что… Пойдемте в трактир. Документ у меня готов… Ведь нам только сменяться.

Черный жилец поднялся и сел на кровати.

— Если вам нужно поговорить по секрету, то я могу уйти и посидеть у хозяйки, — сказал он.

— Да, да, милейший Василий Павлыч… Пожалуйста… — отвечал муж Малковой. — Мне-то ничего… Я уж с вами сжился за три дня, а вот им… — кивнул он на Лагорского. — Мы в десять минут кончим.

Черный жилец накинул на себя пиджак, запер на ключ свой саквояж, — очевидно, из предосторожности, ключ положил в карман и вышел из комнаты.

— Ну-с, приступим, — начал муж Малковой, потирая руки. — Впрочем, прежде всего, не хотите ли водочки? — спохватился он. — С дорожки хорошо. Да вот колбаской…

— Благодарю вас!.. Для меня еще слишком рано, — отвечал Лагорский.

— Что за рано! Водку всегда можно пить. Это не пиво, не столовое вино… Ну а уж меня извините… Я выпью… Тресну маленькую…

Он налил в дорожный серебряный стаканчик водки, ловко привычным жестом опрокинул его в рот, поморщился и стал жевать колбасу.

— Я приехал от Веры Константиновны просить у вас для нее снисхождения… — начал Лагорский. — Сумма, которую вы теперь требуете с нее за паспорт, слишком велика, и она не может вам внести ее…

— Гм… Конечно, можно немножко спустить. Я это и вчера ей говорил, когда был у нее, но она ничего не захотела слушать, замахала руками и стала гнать меня вон. Словно я разбойник или грабитель к ней явился, а не муж, — обидчивым тоном говорил муж Малковой. — Конечно, другой бы на моем месте наказал ее за такой прием, но я не мстителен… и интеллигентный человек. Но, прежде всего, скинем маски долой… — улыбнулся он. — Вы что же из себя представляете? Любовник ее? Живете с ней? Говорите прямо… Ведь мне все равно, — прибавил он, взглянув Лагорскому в глаза.

Лагорский пожал плечами.

— Просто расположенный к ней человек, товарищ по искусству, по сцене… — отвечал он.

— Ну, знаем мы это искусство-то! Я, батенька, когда-то ведь сам любительствовал, играл на сцене. Вместе с ней игру-то эту театральную начали, в благородном обществе начали… Я ведь бывший офицер… В полку начали играть… Благородные спектакли… И вот где это искусство-то у меня сидит!

Муж Малковой поколотил кулаком себя по затылку, выпил вторую рюмку водки и продолжал:

— И ведь что удивительно: до этих любительских спектаклей жили мы согласно. Ведь женились когда-то по любви. Имели маленькую квартирку, служил нам денщик, и была жена всем расчудесно довольна. Жили по-хорошему. А со спектаклей на нее словно черт насел. Да-с… «Ты пьяница, ты бурбон — вот какие я слова начал слышать. — Ты бревном лег мне поперек дороги…» Раньше же ничего этого не было. А причина очень простая. Пригласили мы к себе в нашу любительскую компанию актера Перелесского режиссером и на главные роли. Двести рублей ему… Парень видный… Пять-шесть пар разноцветных брюк… в пестрых галстуках щеголял… Жакетка у него была бархатная… белые жилетки. Он и запутал супругу мою, Веру Константиновну. «У меня талант, не могу с тобой жить, ты изверг… давай мне отдельный вид на жительство…» Ну, скандал… Все видят, что я уж не муж, а сбоку припека… Срам… Выдал ей отдельный вид на жительство, а она и уехала с этим Перелесским в губернский город играть. Лагорскому надоело слушать, и он перебил его:

— Сколько же вы можете спустить из запрошенного за паспорт? Я тороплюсь. Мне нужно на репетицию.

— Ах! Ну, пятьдесят рублей… Ну, шестьдесят, чтобы вышло ровно двести сорок, по двадцати рублей в месяц за годовой паспорт, — объявил муж Малковой.

— Этого Вера Константиновна вам не может дать. Она не в силах… — дал ответ Лагорский.

— Полноте! Петербургская актриса… В газетах было сказано, что она знаменитость Поволжья, любимица Казани.

— Мало ли что, врут газеты! Антрепренер угостил газетного человека, а тот и ударил в бубны.

Муж Малковой почесал в затылке и задал вопрос:

— А сколько же она может дать?

— А вот сколько. Сто рублей вы от нее уже получили, — сказал Лагорский.

— Не отрекаюсь. Получил. Я честный человек, хотя мог бы и отречься, чтоб проучить женушку.

— Ну, так к этим ста рублям она предлагает вам еще пятьдесят.

— Сто пятьдесят? Мало! Судите сами: я приехал в Петербург, прожился.

— Больше она не может.

— Слушайте… Сто рублей я возьму… Давайте сто. И уж больше торговаться не будем, — был ответ.

— Понимаете, у ней денег нет. Она и так вам еле скопила. Теперь ведь начало сезона. А пятьдесят рублей получите.

Лагорский взялся за бумажник. Муж Малковой подумал.

— Пусть выдаст расписку в пятьдесят рублей, а потом месяца через два и уплотит мне, — произнес он. — А паспорт у меня готов.

— Но ведь это же излишняя возня. Пересылка денег… возвращение расписки. Возьмите восемьдесят рублей… Тридцать рублей я своих прибавлю, а потом с Малковой получу, — торговался Лагорский. — Я вам восемьдесят рублей, а вы мне паспорт. Сто восемьдесят рублей вам, по пятнадцати рублей в месяц. Так ровнее и короче будет.

— Ах, какой вы торгаш! — пожал плечами муж Малковой. — Вы не купеческого ли звания?.. Сто восемьдесят… Погодите… Сейчас водки выпью.

Он выпил водки, поморщился, махнул рукой и сказал:

— Давайте!